Трагедия на Распаде, технологический кризис или кризис управления? Опции

[Пыльцын Олег]

Ущерб от взрывов на шахте «Распадская» составит 5,7 млрд рублей. http://tayga.info/news/2010/05/12/~97522

"Ущерб от взрывов на шахте «Распадская» может составить 5,7 млрд рублей, сообщил 12 мая Тайге.инфо пресс-секретарь губернатора Кемеровской области Сергей Черемнов.

По его словам, сумму ущерба просчитали специалисты, а гендиректор «Распадской» Геннадий Козовой говорил, что на восстановление шахты потребуется «не менее года». Таким образом, в 5 млрд рублей оценивается ущерб от разрушений внутри шахты, а разрушения надшахтных зданий — в 700 млн рублей...

Шахта «Распадская» — крупнейший в стране производитель коксующегося угля, обеспечивает около 11% от общего годового объема добычи в России. Шахта является основным активом ОАО «Распадская» (по 40% принадлежит Evraz Group и Геннадию Козовому)."

Занятно (уж извинят шахтеры за такое слово) всё в трагедии этой: владелец Евраз и некий Козовой (не путать с Козопрутом), название "Распадская" (как будто о Распаде слово) и взрыв метана в ночь на 9 мая. Парад Победы с войсками НАТО обернулся (предшествовала всё же) трагедией на "Распаде". Символика здесь прямо прет. Распад технологический стоит жизней, но платят то шахтеры (собственникам такое тоже не катит прямо, но их потери - деньгами всё же). Всего обидней, что шахтеры вряд ли виноваты в трагедии этой (в отличие от "Ульяновской", где во многом сами напросились). Кто виноват: собственники, государство или система в целом? Я думаю, что система виновата и здесь аналогия полная с аварией на Саяно-Шушенской ГЭС. А виновных, как всегда, не будет.

[Пыльцын Олег]

Парадокс «Распадской».
Аргументы недели №18(208) от 12 мая 2010 [ Константин ГУРДИН]

Уже понятно, что мы получили одну из самых жутких подземных катастроф за всю историю страны. Возможно, она станет второй по тяжести после трагедии 19 марта 2007 г. на шахте «Ульяновская», где погибли 110 человек. И опять возникает вопрос – почему аварийность в нашей угольной отрасли остается одной из самых высоких в мире?
Тем более что два самых чудовищных взрыва произошли именно там, где стояла новейшая техника, и старались хоть как-то соблюдать правила безопасности. Когда работаешь под землей – они далеко не элементарные.

Кузбасс стоит на «метановом океане». Смертоносный газ растворен в угле, он скапливается в огромных карманах и полостях. По 10-балльной шкале метаноопасности большинство шахт занимают два первых места. «Распадская» – отдельный случай, она вообще – вне категорий.
Дело в том, что весь уголь, который добывают на этой шахте, жирный, коксующийся. Он буквально сочится метаном, и с точки зрения газовой опасности – хуже некуда. По статистике, на каждую тонну добытого на «Распадской» угля в воздух выделяется 22 куб. м газа. Для сравнения: в США запрещена разработка пласта, если уровень метана превышает 20 куб. м с тонны.
Именно поэтому вызывают большие сомнения заявления руководства шахты, что «уровень метана перед взрывом был в норме». Хотя смотря что считать нормой. У разработчиков государственных техрегламентов одно мнение на этот счет, у шахтеров – совсем другое. Насколько они расходятся, судите сами.

На «Распадской» стояла система метанового контроля АГК (аэрогазовый контроль) разработки новосибирского НПФ «Гранч». Это аналог английского комплекса Davis-Derby (стоимостью 15 млн. долл.), который следил за уровнем метана на «Ульяновской» и «Юбилейной».
Обе системы устроены одинаково – в забоях расположены тысячи газовых датчиков, которые постоянно «чуют» воздух и меряют уровень содержания метана. Согласно государственным требованиям, как только концентрация газа превысит 2% в «карманах» шахт или 1% – на исходящей струе воздуха, система автоматически немедленно отрубает электричество и обесточивает все цепи – добывающие комбайны останавливаются. После этого техника запускает вентиляцию на полную катушку и ждет, пока не упадет уровень метана.

При этом действует жесткая норма – если автоматический стопор сработал дважды за смену (в сутках четыре смены), работы в шахте останавливаются. Они не начнутся, пока инспекция Ростехнадзора не поймет, в чем причина внештатной ситуации, а это может занять несколько дней. Но заработок шахтера зависит от выработки. Если работяга дал норму на гора – получит свои 30–35 тыс. руб. в месяц. Если недотянул – заплатят только 10 тысяч. Нормы завышены настолько, что любой, даже часовой простой, грозит серьезной потерей дохода.

Вот почему, как показало расследование Ростехнадзора, на шахте «Ульяновская» горняки «подкручивали» датчики. Сделать это несложно. «Во-первых, закорачивают цепи управления на пускателях. Система срабатывает, но электричество не отключается. Во-вторых, рабочие накрывают датчики телогрейками или полиэтиленовыми пакетами», – рассказывает разработчик системы АГК Виталий Несенник.

Это самодеятельность рядовых рабочих. Но, как показало расследование, на «Ульяновской» в метановом заговоре участвовало руководство. Оно отдало приказ вручную редактировать записи в компьютерной программе – чтобы подкрутки датчиков не засветились во время инспекции Ростехнадзора. Шахтеры были уверены, что немного подправить уровень загазованности – это нормально. За это и поплатились.

Когда руководство шахты, сопровождавшее британского специалиста, приехавшего инспектировать ту самую систему контроля, практически в полном составе спустилось в забой, уровень метана на датчиках был 1,6%. Начальство было уверено, что реально – 4%, но, скорее всего, к тому времени метан уже зашкаливал за 8%. Это уровень, при котором газ воспламеняется легче всего. Вскоре из кровли забоя выпал кусок породы, ударил по силовому кабелю, что вызвало короткое замыкание. Искра подожгла метан, и смертоносная ударная волна пошла гулять по выработкам…
Видимо, что-то похожее 8 мая произошло и на «Распадской». Хотя есть другая версия. Эта шахта особенно опасна тем, что некоторые виды пластов угля на ней запасают газ – как в резервуаре. Когда проходческий комплекс доходит до такого пузыря и пробивает его, возникает газовый родник, и в шахту могут хлынуть тысячи кубометров метана под давлением. Тогда взрыв практически неизбежен.

Понятно, как бороться с подкручиванием датчиков. Но можно ли подстраховаться от такой беды, как газовые родники? В такой ситуации толку от системы контроля метана все равно, что от парашюта на космическом корабле. Если газ скапливается постепенно – техника предупредит. Но если будет мгновенный мощный выброс – датчики даже не успеют пикнуть.
Поэтому многие дают понять, что, мол, злой рок, мол, ничего не поделаешь… Хотя им прекрасно известны рецепты, только цена не устраивает. При советской власти аварий на шахтах такого масштаба, как на «Распадской», не было. Это потому, что перед началом добычи составляли специальные технологические схемы и карты отработки.

Пласты предварительно прощупывали и последствия просчитывали. Для этого работал огромный институт. Теперь его нет. «Горная наука развалена. Институт горного дела им. Скочинского, который был одним из лучших в мире и разрабатывал схемы отработки угольных пластов не только для СССР, но и для других стран, развален», – говорит председатель российского профсоюза угольщиков Иван Мохначук.

Что в итоге? Когда 11 мая премьер В. Путин приехал на шахту «Распадская», он задавал много правильных вопросов. Но один – не задал. Конечно, тех, кто непосредственно виновен в аварии, найдут, причины устранят и т.д. Но не стоит ли заодно спросить с тех чиновников, которые приняли «План развития энергетики до 2020 года»?
При чем тут они? Ключевая идея этой программы – нужно заместить в экономике газ углем, нарастив его долю с нынешних 25 до 40% среди всех энергоносителей. А голубое топливо мы лучше отправим на Запад. Вот и спустили кемеровским угольщикам приказ к 2010 г. нарастить добычу на шахтах края в два раза.

Компании напряглись, закупили самую мощную горную технику и установили для шахтеров сверхъестественные нормативы. Только вот усилить вентиляцию – руки не дошли. Еще бы – это очень дорогое удовольствие. По технологии к каждому угольному пласту нужно пробивать с поверхности несколько вертикальных стволов, по которым в шахты будет закачиваться воздух.
В результате угля дают на гора все больше, выход метана при этом нарастает, а вентиляция не справляется с его отводом. В этом, похоже, и есть разгадка «кузбасского парадокса».