Модели постсоветской реальности в кино Опции

[Dimkos]

Модели постсоветской реальности в кино

[Dimkos]

Конечно, поставленный передо мной вопрос об отношении к Вселенной Дозоров, построенной Сергеем Лукъяненко, и обширен и серьезен. И мне бы хотелось бы дать на него некоторую свою реакцию, что я постараюсь и сделать. Правда сделать, возможно, в абстрактно-теоретическом аспекте - наполнить все это более конкретным содержанием сможет человек внимательно прочитавший Лукъяненко.
Я же его всего не читал (хотя и «полистал» электронный вариант, вчитался в некоторые фрагменты, дабы увидеть стиль автора), но смог-таки составить определенную картину, ознакомившись с некоторой научной литературой по фантастике, критикой и т.п. Кроме того, помогли разговоры с некоторыми уважаемыми аалитиками.
Ну и еще одно, о чем стоит сказать, что я не претендую на всеохватность понимания. Понятно, что формула «Пастернака не читал, но осуждаю» спорна, но я буду говорить, что основываю свое видение не столько на первичном материале (романах Лукъяненко), сколько на материале вторичном (критика, литературоведение, филология и философия). Мне кажется, с некоторыми оговорками этот вариант имеет право на существование хотя бы при обсуждении некоторых вопросов. А иначе возможна ли аналитика вторичных материалов? Генерализация информации в социально-гуманитарной сфере?

Фантастика воздействует на социальную реальность. Поговаривают, что эстетика фантастики повлияла на виртуальное пространство, особенно в США. Мегакорпорации, описанные в некоторых фантастических произведениях, похожи на нынешние ТНК? Похожи. Но что там за система прямых и обратных связей, думать и думать. Но некоторая адекватность «киберпанка» нынешней социокультурной реальности очевидна: ТНК, виртуальные сети, «безнал», «каменные джунгли@«@@
Конечно, для нас наиболее показателен в плане влияния пример с произведениями братьев Стругацких. «Нынешнему поколению реформаторов повезло - у них были романы братьев Стругацких...» - вопила в свое время либеральная пресса о «прогрессорах». Эта фраза даже есть в спектакле «Изнь» Сергея Кургиняна. И она не случайна.
Фантастика и политика, как оказывается и как показывает практика, очень связаны между собой. Настоящее искусство не находится вне политики и социального процесса. Вообще фантастика принимает непосредственное участие в создании массовых мифов, в формировании отношения общества к какой-либо проблеме. И хоть в сравнении с телевидением, влияние литературы сейчас не слишком велико, но и оно приносит свои плоды, особенно если говорить об элитах, особенно, интеллектуальных.
Вот мы говорим о Лукъяненко... Лукъяненко стал одним из лидеров русской фантастики. За короткий срок он выпустил множество романов во всех основных течениях фантастики. Его романы продемонстрировали богатый спектр разнообразия жанров: космическая опера ("Лорд", "Линия Грез"), утопия и антиутопия ("Танцы на снегу" и др.), смесь детектива и фантастики ("Геном"), технофэнтези ("Осенние визиты", "Холодные берега", "Близится утро", "Не время для драконов" и сказание о "Дозорах"), социальная фантастика («Черновик»), жесткая научная фантастика с рассуждениями о пределах могущества разума («Спектр»), а также нечто близкое к «киберпанку» ("Лабиринты отражений", "Фальшивые зеркала").
Самые известные фэнтэзийные романы, созданные на рубеже ХХ и XXI веков, относятся к направлениям, которые принято называть «городское фэнтэзи» и «технофэнтэзи». Это - весьма большие группы произведений. В технофэнтэзи магия пребывает в сложных взаимоотношениях с более или менее развитыми технологиями, а действие городской фэнтэзи разворачивается в интерьерах современного мегаполиса. В качестве примера вполне можно считать «Дозоры» Лукьяненко.
В романах Лукьяненко постсоветский читатель нашел какие-то актуальные мысли, которые требовала непростая эпоха: боль за обнищавшую и униженную страну, превращаемую в сырьевой придаток Запада; сильные характеры не боящихся сомнений героев, которым не всегда хватает сил и решимости, чтобы добиться своих целей; поиск идеала; масштаб и новизна сверхзадач и сюжетных решений, определенный художественный язык. И все это является некоторым явлением.
Гражданское чувство заставляет существенную часть авторов обращаться к вопросам, волнующим многих жителей постсоветского пространства. И «писатели», и «читатели» пытаются разобраться в причинах гибели Советского Союза, значимости этого события в историософском и философском ключе. Причины случившегося и происходящего каждый понимал по своему, соответственно и художественное решение искал свое. Как ни странно, в произведениях самых разных фантастов, включая С.Лукьяненко, для спасения страны в частности и Вселенной в целом приходится привлекать всемогущих героев, получивших суперспособности от внеземной сверхцивилизации ли, от самого Творца ли - не совсем понятно. Эти произведения, при всей их занимательности, оставляли горький осадок: на рубеже тысячелетий фантасты не видели возможности преодолеть разворачивающиеся кризисные явления без помощи сверхъестественных сил.
Что происходит с Человеком? На что он способен? Способен ли он преодолеть преграды и выйти к новым возможностям, имеющимся внутри него? Определенного ответа нет, но такие авторы как Лукъяненко, - а он в этом списке не единственный, список может быть продолжен, - выход видят лишь в помощи сверхсил. И это, согласитесь, тоже показательно для нашей больной реальности. Да и для их литературы.
Между строк во многих фантастических произведениях - пусть формально их действие происходит в дебрях галактик или в колдовских мирах - отчетливо виден образ униженного расколотого народа, правителям которого диктуют свою волю могущественные чужаки. К примеру, Е.Лукин в "Раздолбаях космоса" и О.Дивов в рассказах "Параноик Никанор" и "Личное дело каждого" связывают случившееся с негативными чертами русского национального характера. Своеобразные мысли о своем народе высказывает и С.Лукьяненко в романе "Спектр". Он же в некоторых своих произведениях пытался представить иные, некатастрофические, пути эволюции СССР.
Вообще, за последние годы издано немало фантастических произведений в стиле альтернативной истории, некоторые из них были даже экранизированы. Авторы такого рода произведений, видимо, пытались разобраться, могла ли наша страна выбрать иной путь, позволивший бы избежать многих потрясений. В.Михайлов в романе "Вариант И" изображает Россию, принявшую ислам вместо православия. В цикле романов В.Рыбакова и И.Алимова «Плохих людей нет» фигурирует сверхдержава Ордусь, возникшая в результате слияния стран, захваченных Золотой Ордой. В.Звягинцев описывал Россию, сумевшую обойтись без социалистической революции, другие авторы пытались изобразить СССР, избежавший перестройки. Роман А.Лазарчука "Иное небо" представляет своеобразную варианту альтернативной истории: Вторую мировую войну выиграл Рейх, но спустя полвека Россия сумела непостижимым образом возродиться.
Ярким событием в этом ряду попыток переиграть историю является роман В.Рыбакова «Гравилет «Цесаревич», где точка бифуркации исторического процесса отнесена к франко-прусской войне 1870-71 гг., которая, по мнению автора, наполнила человеческие души злобой, открыв дорогу кровавым войнам и революциям ХХ века. Поэтому историческая траектория, аттрактор развития социальной системы, в рамках которого удалось избежать этой войны, приводит к очередной версии "прекрасного нового мира". Как и в некоторых других своих работах, Рыбаков рисует благостное общество, мечту либерального интеллектуала-государственника. Все технологии - высокоэкологичны, вместо двигателей внутреннего сгорания применяется антигравитация. Польша, Кавказ и Туркестан мирно процветают в составе демократической Российской Империи, Ленин почитается, как пророк коммунистической религии, а Ельцин инкарнировался в Беню Цына - главаря мелкой уголовной банды. И высшее выражение благостности - жены благосклонно принимают мужскую неверность. В Ордуси же и вовсе процветает многоженство.

Сергей Лукьяненко, если возвращаться все-таки к нему, по образованию врач-психотерапевт, его жена - психолог. Лукьяненко в разное время вел даже в Живом журнале пару блогов (doctor_livsy и dr_piliulkin) - в названиях обоих явно просматривается слово «доктор». Это может говорить о многом, а может не говорить ни о чем. Если это о чем-то и говорит (его имена в ЖЖ), то это значит, что Лукъяненко понимает себя как доктора.
Как в старом советском фильме («Три плюс два») обращались к доктору за врачебной помощью, а он оказался доктором физ.-мат. наук. С каким доктором мы имеем дело в данном случае - до конца не ясно, ибо даже в газетах чего не встретишь иной раз - и магистров черной магии, и бакалавров белой магии. С ума сойти...
Но мне кажется, что Лукъяненко ощущает себя доктором в смысле психотерапевта. И возможно, что какие-то философские схемы, свойственные психотерапии, он использует при разработке мировозренческих оснований своих произведений. Влияние сферы профессиональных интересов на фантаста всегда очень высоко - он должен привлекать какие-то альтернативные смысловые пространства, какие-то философемы и т.д. и т.п.

Распространение на постсоветском пространстве суеверий и мистических настроений, связанное с кризисом культуры. Это вызвало обостренный интерес к постсоветской фантастике. Немало поспособствовал этому и зрительский интерес к экранизациям книг С.Лукьяненко и М.Булгакова. Главное произведение Булгакова экранизировали несколько раз и всегда с этим были какие-то сложности да загадки. Вот, к примеру, приступив к экранизации культового мистического романа, режиссер В.Бортко пытался откреститься от многих фантастических компонент и исполнитель роли Воланда даже озвучил: "Дьявол - это просто человек, но обладающий некоторыми необычными способностями".
В основании больших и значимых фантастических произведений очень часто лежит какая-то образная мифологема. У Стругацких важный образ - образ прогрессоров. Есть какие-то и др. образы типа «дети подземелья», «властелин кольца» и т.п. У Лукьяненко в «Дозорах» идет повествование о жизни Иных.
По поводу склонности отечественных фантастов к "темной стороне Силы" можно предположить, что для большинства представителей постсоветского пространства, неприемлема трактовка победоносной борьбы цивилизованного Запада против варварского, олицетворяющего Зло и Тьму, Востока, как это интерпретировал Толкиен, надо понимать (да это, кажется, и говорилось и имеет подтверждения), пользуясь спецслужбистскими наработками. Многие же авторы «русской фэнтэзи» смело выходят за рамки противопоставления Добра и Зла, не желая рисовать глобальные процессы в унылой черно-белой палитре. Лукьяненко и ряд др. фантастов делают своими героями темных магов и оборотней, и при этом показывают, что т.н. Силы Добра также могут ошибаться и вполне сознательно творить Зло - пусть даже из лучших побуждений.
Фантастический боевик полностью подчиняется определенным правилам, имеет свою специфику. Прежде всего, в хорошем боевике фантастическая компонента оказывает существенное влияние на сюжет и антураж произведения. Фантастическая компонента управляет развитием действия на всем протяжении таких «многосерийных эпосов», как «Терминатор» или «Горец». Без фантастической основы любое из этих произведений просто рассыпалось.
Вселенная «Дозоров» повествует об Иных - людях, обладающих врождёнными возможностями к использованию магии. Чтобы Иной мог полноценно использовать свои возможности, он должен быть инициирован. При этом он должен выбрать сторону, с которой он будет - Светлых или Тёмных. Они давно противостоят друг другу, в чём-то олицетворяя борьбу Добра и Зла, хотя, как становится ясно позже, Тёмным, несмотря на их «отрицательность», не чужда любовь и благородство. Основное отличие Светлых и Тёмных состоит в мотивах поступков. Поступки Светлых определяются выгодой для человечества, а Тёмных - личной выгодой.
Ночной дозор - организация Светлых, которая в основном в ночное время следит за выполнением Договора Тёмными. Соответствующая организация есть и у Тёмных - это Дневной дозор.
Есть исследования, авторы которых считают, что «Дозоры» (и книги и фильмы) можно назвать продолжением гофмановской традиции в упрощенной для массового сознания форме.
Это появление вампиров, колдовства, светлых и темных сил, которое напоминает некоторые гофмановские сюжеты, основанные на смешении реальности и виртуальности. В «Дозорах» Лукъяненко отличить реальную и фантазийную Москву сложно - все так перемешено: фантастика, быт...
Это сочетание мистического контекста с реалиями наших дней, удавшееся в манере Гофмана: включая офисные помещения Дозора, названия станций метро, районов и улиц Москвы и др. Как и Гофман, авторы «Дозоров» стерли границы между реальным и виртуальным пространствами. Авторы широко использует внешнюю атрибутику мистики, при этом рядом с ведьмами и оборотнями, чудесными превращениями и редкостными возможностями существует несколько вполне современных и востребованных массовым сознанием поворотов мысли - мистика и юмор, мистика и быт, мистика как обертон восприятия бюрократической основы жизни, когда даже у волшебников все происходит по законам жизни «конторы».
Это, наконец, наличие некоего нейтрализующего начала, которое рационализирует деятельность светлой и темной стороны действительности. Это Договор Иных - старинный документ, соглашение, заключённое между Тёмными и Светлыми Иными. Согласно ему, количество «светлых» дел должно соответствовать количеству «тёмных». Вампиру, чтобы убить человека, нужна лицензия... И т.д., и т.п.
Но важнейшая философская, а конкретнее постмодернистская, особенность «Дозоров» состоит в размытости представлений о Добре и Зле. Где Добро, где Зло - не разобрать. У них не много отличий. Иные - Светлые ли, Темные ли - паразиты, их сила заемная, они не могут существовать без людей. В каком-то смысле они напоминают элиту в современном обществе. Которая крайне часто паразитирует на этом обществе. И это уже политические проявления постмодерна в обществе...
Если чисто гипотетически размышлять, то Лукъяненко мог как-то соотносить свои «дозоры» с современной элитной психологией: мы никому ничего не должны, разные группировки существуют и противоборствуют внутри нас, а люди - всего лишь материал и источник энергии для этого противоборства.

Основная исследовательская тема автора «Дозоров», по всей видимости, состоит в проблеме взаимоотношений Добра и Зла в антропогенной среде.
Рецензенты проводят параллели «Дозоров» с «Мастером и Маргаритой» М.А. Булгакова, «Сумерками мира» Г.Л. Олди, «Бессонницей» Стивена Кинга, фантасмагориями Гофмана, антиутопией Е.И. Замятина, наконец... наконец, произведениями братьев Стругацких. Просматриваются какие-то образности, связанные с Кристобалем Хозиевичем Хунтой из «Понедельник начинается в субботу» и многое другое. Даже стиль, если присмотреться, очень близкий.
Всякого рода переклички, параллели с другими произведениями формально подводят анализируемое произведение под постмодерн. Это т.н. интертекстуальность, «цитатность определенного уровня явности» и многое др. Хотя далеко не каждое произведение с большим количеством цитат является постмодернистским. Яркий пример - спектакль «Изнь», насыщенный цитатами из В.С. Высоцкого, Б.Ш. Окуджавы, из советских кинолент. Актуализирует происходящее на сцене кинохроника кадров расстрела Верховного Совета. И Кургиняну ставили этот вопрос на одном из обсуждений - можно ли сделать спектакль без такой насыщенности цитатами. И он ответил, что тогда это не будет мистерия. И это правильно. Добавим к этому, что «Изнь» нельзя отнести к постмодернизму, ибо Кургинян и его соратники четко проводят черту между важнейшими силами, символами, смыслами. Солдат в Трептов-парке - это символ победы метафизического Добра над метафизическим Злом. Расстрел Белого дома - это победа метафизического Зла над метафизическим Добром.
И Высоцкий - это в лучшем пласте своего творчества выразитель экзистенциального в человеке в его беспощадной борьбе с метафизическим Злом. Это такая борьба, в которой даже машина (самолет) обретает сущность и в которой человек показывает себя крепче машины. Вспомним одну из «Двух песен об одном воздушном бое»:
Вот сбоку заходит ко мне «Мессершмидт».
Уйду - я устал от ран.
Но тот, который во мне сидит,
Я вижу, - решил: на таран!
И совсем другую нагрузку несет комфорт и уют «Синего троллейбуса». И «любезность» его певца, «наслаждавшегося этим», каждым выстрелом из танка по зданию Белого Дома в 93-м году.
Грани - очерчены. Определены. И в этом смысле - содержательно - спектакль «Изнь» никак не постмодерн.
Вот мы говорим о Высоцком... Наша интеллигенция предала забвению все его песни о войне - важнейший пласт его творчества. И назвала-таки Высоцкого предтечей постмодернизма. Дело в том, что у Высоцкого встречаются в стихах т.н. «языковые игры», и в этом смысле его можно отнести к протопостмодерну. Но отнесение опять-таки отчасти формальное, ибо содержательно и по важнейшему пласту своего творчества Высоцкий - представитель экзистенциализма. Советского экзистенциализма.
Но тут нужно, видимо, еще делить его творчество на различные пласты и т.д. Но это др. разговор, а, вообще говоря, чтобы что-то понимать в современной культуре, нужно уметь хорошо отличать постмодерн по формальным критериям (интертекстуальность, наличие метафикции и т.п.) и постмодерн по критериям содержательным. Ибо, если говорить «математизированным языком», множества, организуемые этими критериальными базисами, между собой пересекаются, но не тождественны и одно не является подмножеством другого.
Вот спрашивается, можно ли содержание «Дозоров» Лукъяненко соотнести с реальностью, или это просто очередная поп-жвачка. Это правильный вопрос. Это вопрос человека думающего. Но в том-то и особенность, что вопрос не до конца корректный.
Когда-то софисты разработали эзотерические приемы ведения полемики. Один из этих приемов - это противопоставление. К примеру, я в соответствии с техникой софизма задам вопрос «Лучше быть богатым иль здоровым?» Вот дайте мне ответ, что лучше-то.
На самом деле это вопрос, сконструированный особым образом. А именно: его особость в том, что он разводит богатство и здоровье в разные стороны, делает их отношение оппозиционным. Так, как будто бы нет больных бедняков и здоровых богачей. В этом плане лучше быть не или богатым или здоровым, а и богатым и здоровым. Иначе получается ловушка. Хотя отрицать наличие корреляции (положительной или отрицательной) в социуме между богатством и здоровьем не приходится, но ее еще надо попробовать выявить. Наверное, она есть, но не такая простая и явная, как заключения, что каждый богатый болен, а каждый бедный здоров (На самом недавнем обсуждении спектакля «Изнь» один молодой социолог предложил выявить критерии определения элиты - политические, социальные, интеллектуальные и т.д. Я сразу, может быть, даже немножко резко, сказал, что как социолог не верю, что эта закономерность может быть выявлена. Сергей Ервандович сказал тоже самое: не верю, что закономерность в таком вопросе может быть выявлена. Социальный статус, политические взгляды, IQ, уровень образования - не те факторы. Тут действуют гораздо более сложные факторы, качественные, существенно неметризуемые. Возможно что-то может дать математическое моделирование социальной реальности в постнеклассической парадигме, но никак не в классической и неклассической. Впрочем, это другой вопрос, я ухожу от темы, хотя лишь хочу показать, что строго детерминистские или стохастические модели (отношения) для многих сложных вещей могут не срабатывать. Нет детерминированной модели отношения уровня богатства и здоровья. Возможно, и стохастическая модель в таком вопросе не является статистически значимой.).
И вот с этим вопросом примерно также как с отношением сложных множеств «здоровый» и «богатый». Ибо то, что «Дозоры» отражают какую-то часть реальности и имеют мировозренческие основания не обязательно их уводит от определения попсы, или наоборот, то, что они ничего не отражают не обязательно их подводит под определение попсы. Это постмодерн.
Специфика постмодерна она среди прочего еще и в том заключается, что постмодерн напрочь стирает грани между интеллектуальной и массовой культурой. Это и технология двойного письма, и эклектика, и всякого рода характеристики типа полидискурсивности и т.п. В «Моделях постсоветской реальности в кино» об этом немножечко сказано. В качестве примера рассматривается Девид Линч, его некоторые работы. Вот его постмодернизм, как мне кажется, довольно содержательный, концептуально насыщенный, в отличие, скажем от постмодернизма Квентина Тарантино - его постмодернизм какой-то бессодержательный - по крайней мере, содержания в его фильмах лично мне не достает. Или я его не понимаю и не умею видеть. И тарантинов постмодернизм еще какой-то такой «высокоформализованный» - «Криминальное чтиво» поделено на три истории, довольно специфичным образом связанные между собой, «Убить Билла» тоже как-то разбита по частям... Поди там чего пойми в этой запутанной логике. Толи какое-то нелинейное чтение надо применять, путая части местами, толи еще что. Но и это сейчас не первостепенно важно...
Конечно, я отношу «Дозоры» (и фильмы, и книги) к проявлениям постмодерна. Конечно, я не исключаю, что за содержанием «Дозоров» кроется определенная мировозренческая, философская позиция автора (авторов). И честно говоря, я это все причисляю к определению попсы, массовой культуры определенного толка и смысла, тем более, что по моим наблюдениям Лукъяненко очень популярный писатель.
Когда люди хоть что-то читают, это уже хорошо. Будучи на днях в Москве, мы зашли с товарищами в книжный магазин и меня очень обрадовало, что в нем в общем-то много людей. Когда человек читает, то у него голова все-таки пытается размышлять. И фантастика - не самый худший пласт литературы для стимулирования мыслительной деятельности.
Когда-то вместо семинара по философии нашу группу повели на встречу с писателем-фантастом. Надо сказать, разговор получился не лишенный интереса. За тем писателем сразу почувствовалась какая-то философская позиция: он что-то рассказывал о гносеологии, о творчестве писателя-фантаста, даже о математике, методе математической индукции. Из математической индукции он делал какой-то философский вывод и что-то там обосновывал. Я уже и не помню что - не поливариантные облики математики, но что-то там было.
Я, кстати сказать, когда-то любил читать такой пласт фантастики, которую называю математической. Встречаются даже писатели-фантасты с учеными степенями кандидатов физ.-мат. наук. Там фантастика подчас строится на каких-то философских проблемах математики и физики. Особенно популярна в этом смысле теория относительности, идея машины времени, уравнения электродинамики Максвелла, критерий Тьюринга и вообще все, что связано с программированием и компьютером. Не стоит и повторять, что все эти проблемные поля имеют свои философские и методологические основания и за этим стоит какая-то большая философия.
К чему я все это веду? Да к тому, что не бывает настоящей фантастики без философии, философской проблематики. «Аэлита», «Гиперболоид инженера Гарина», произведения Беляева и др. настоящих фантастов ставят философские проблемы. То же произведение Беляева, - в чем-то автобиографическое, - в котором автор повествует о голове профессора Доуэля (автобиографическое в том смысле, что Беляев был болен и образ головы, продолжающей работать даже тогда, когда тело уже не функционирует, интересовал его) имеет и философскую проблематику, и этическую.
И у Булгакова много философской фантастики, и философская фантастика есть у... ну, скажем, у Леонида Леонова с его «мистером Мак-Кинли». Не бывает настоящей фантастики без настоящей философии. Философии, за которой стоит мировозрение... Философии, которая не просто теоретично-рациональна, а философии, которая является живой системой.
Конечно, в этом отношении важен пример братьев Стругацких - их философия настолько живая, что дальше некуда. Это философия, которая не в книгах хранится, а, которая столь живая, что может привести к расстрелу Верховного Совета. Не особо любимый мною Шопенгауэр ведь кажется говорил, что «философия начинается там, где кончается наука». И это в существенной мере верно. Это философия, которая сконцентрирована в виде мировозрения отдельных акторов и которая управляет их политико-идеологическими устремлениями. Это ведь имеет самое прямое отношение к 93-му. Ведь это было не просто «жесткое, но эффективное решение», «решение с противоречием целей и средств», а сущностное, мировозренческое решение. Историософское. «Давите, Борис Николаевич, давите. Народ скажет вам спасибо».
Фантастика, философия, политика... О как все переплетено.

Повлияли ли произведения Лукъяненко на что-либо? Наверное, повлияли. Нужен пример. Причем современный. Попробую дать. Так, к примеру, мне думается, что детективы Андрея Кивинова и снятый по ним сериал «Улицы разбитых фонарей» как-то повлияли на идентификацию милицейского сообщества. Да и социально что-то изменили: сериал поднял конкурсы в школы милиции и институты МВД очень и очень сильно. Рейтинг профессии, усиление самоидентификации - серьезные, надо сказать вещи, вещи.
Думаю, что и фантастика Лукъяненко на что-то повлияла. Вопрос, на какие группы, куда, в какую сторону, но повлияла. Возможно, даже на спецслужбы. У них много странного. Сергей Ервандович, к примеру, неоднократно говорил, что любимые песни комитетчиков это «Есть только миг между прошлым и будущим, Именно он называется жизнь» и «Не думай о секундах свысока, Наступит время - Сам поймёшь, наверное. Свистят они, как пули, у виска. Мгновения, мгновения, мгновения».
Повлияло, наверное и потому, что философия не только в формате «заумных» книг существует, но и пребывает в формах личностной философии и философии как уровня общественного сознания. «Дозоры», как это очевидно, определенным образом соответствуют кризисным явлениям постсоветского пространства. Происходящее в обществе - это как бы конкретизация происходящего в фантастическом и художественном мире. Иногда конкретизация качественная, иногда не очень.
Ну в общем, это не только об абстрактном устройстве Вселенной. Но и о «чисто конкретном» устройстве общества в условиях постсоветизма.
Очень похоже, - хотя и доказательств нет, да и где их взять? - что «Дозоры» описывают еще элитную ситуацию. Постнеклассические, постмодернистские, постсоветские элиты... Эти элиты мало чем отличаются друг от друга, они в чем-то непримиримы, но не переходят грань в сторону полной войны. Мы наблюдаем противостояние элит и их паразитарный характер на теле социального организма. Это тоже уровень интерпретации «Дозоров», от которого никуда не деться. И возможно, тут есть свои подтверждения.
Четких и совсем конкретных подтверждений нет, но есть тонкие ощущения, тонкие моменты, тонкие подтверждения. Мне, например, кажется, что «раскрутка» «Дозоров» - и фильмов, и книг - не только была ориентирована на коммерческий успех. Мне кажется как-то это все сопряглось с элитным самосознанием. И это можно увидеть по некоторым очень тонким моментам.
Может быть «кинематографичный» и такой «излишний» (в смысле тех картинок, которые он строит) режиссер, как Бекмамбетов, который засветился в некоторых рекламных акциях, сам по себе ничего не подтверждает. Но вот Константин Эрнст, выступивший генеральным продюсером проекта, сказал многое: «Вообще, проблема, что темные и светлые, и история договора и баланса, это история про внутренность человека, это все существует внутри главного героя. И темные - это не злые, это просто люди зачастую очень харизматичные, яркие, просто жизненная тактика которых делать то, что хочется, абсолютно не задумываясь, какие проблемы это создает для окружающих». Очень интересное, надо сказать признание, особенно с учетом событий происходящих в художественной реальности произведения. То есть очень похоже, что здесь какая-то элитная философия имеется.
О большем говорить сложнее, но и это уже значимо. Эрнст - не просто человек, а элитарий, куда-то вписанный...
А на наиболее общефилософском уровне речь идет о слабой различимости Добра и Зла вообще. Вернее даже об отсутствии принципиальной разницы между ними. И это философская, мировозренческая позиция. Не больше, но и не меньше.
Даже со времен древности просматриваются такие религиозные тексты, согласно которым Бог не вполне добр. Его справедливость абсолютна, не имеет преград и в этом смысле, будучи лишенной человеческого начала, она очень тяжела для человека. У еврейского народа в истории, философии и литературе такие схемы просматриваются: вроде и народ набожный, да и горя тяпнул. Это перекликается с ветхозаветной Книгой Иова.
Любое произведение искусства еще надо рассматривать и в философско-антропологическом смысле. Что это все говорит о человеке? В какую реальность его ставит? Как понимает его духовный мир? Самого человека. Социальный мир. Как-то Лукъяненко, наверное, и об этом говорит. И все это, видимо, можно расшифровать. Но для этого нужно скрупулезно читать и осмысливать книгу. Впрочем кое-что сказано. А думающий человек, прочитавший Лукъяненко, может попытаться со всем этим разобраться еще глубже. Основания какие-то у авторов есть, но, безусловно и то, что сама схема взаимоотношений Добра и Зла в «Дозорах» в существенной мере постмодернистична.
В любом случае надо сказать, что Лукъяненко дал весьма занимательную картину мироздания. Социального в том числе.

Алекс, я надеюсь, что хоть немножко помог Вам в интерпретации «Дозоров». И хорошо бы, чтобы Вы как человек, читавший эти произведения, во-первых, как-то отреагировали своей позицией, а, во-вторых, ответили, меняется ли как-то ситуация, так сказать, в более поздних «Дозорах» Лукъяненко и несет ли это что-то новое для основного противостояния.
_____________________
Источники информации:
1. Константин Мзареулов. Фантастика. Общий курс.
2. Лаптева И.В. Культурологическое прочтение Э.Т.А. Гофмана на рубеже ХХ-ХХI вв.: онтологизм фантастического. - Автореф. ... докт. филос. наук. (Специальность - Теория и история культуры)- Саранск, 2007.
3. Интернет вообще.