Социогенез Опции

[Ratan]

'kurinn' date='12.3.2011, 11:56' post='42047']
Мне кажется, что нужно сразу понимать, что метафизической достроенности быть не может. Это динамический, итерационный процесс, подобный противостоянию «меча и щита». Метафизика не замыкает идеологию в целостность, а лишь противопоставляет щит, мечу метафизического нападения. На мобилизационном этапе это удалось, а потом – нет.

Мы можем метафизику по-разному разуметь. Термины ведь не сверялись. Но достроенность или недостроенность на мой взгляд выражается в адекватности или неадекватности принимаемых "метафизических" оснований, а не в вее заершенность. Историчеакая динамика всегда предполагает завершенность для определенного этапа, но не на все времена.
Но адекватности чему? Не идеологии, я с этим не соглашусь. Основание всему начала нравственные, я лично придерживаюсь этолй позиции. Но нравственным принципам в конечном счете все выверяется, в том числе и метафизика. Метафизика подпирает непосредственно именно нравственное наполнение культуры. И на этой базе прорастает в ее другие структурные единицы. Христиансткая метафизика подпирала главную идею - все люди братья, имея в виду определенным образом понятое братство. историософия (или социальная философия) К.Маркса подпирала (обосновывала) идею братства,но братства специфического, именно, пролетарского. Оказалось, нет в природе такого братства. Национально-культурная идентификация сильнее пролетарской. Вот и неадекватность метафизики соответствующей форме сознания,что и сделало возможным некую форму сознания развалить.

[Ratan]

Поэтому еще раз, вопрос принципиальный, где искать новую метафизику, чем она должна быть? Этот вопрос предлагается здесь к обсуждению.

Сегодня во все обостряющейся социальной ситуации в России и во всем мире желание действовать превалирует над невозмутимым философским рассуждениям. Наверное, прав был Конфуций, когда говорил, что философ должен устраниться от дел в период, когда потерян путь. Но он должен выходить вперед, когда этот путь найден и вести по этому пути. Возможно, он был прав для своего времени, но никак не для нынешнего, когда угрожающая ситуация растекается по всем уголкам планеты. И эта ситуация стала возможной после распада СССР и благодаря случившемуся распаду. Поиск пути не может быть отложен. Как деятельная активность не может ждать указания пути от мудрецов, так и сами мудрецы не могут отстраняться от деятельного участия, от участия мыслью и участия поступком. Впрочем, поступок был совсем не чужд восточному учителю, и этой стороне его жизни можно подражать. Но обращаться нужно сегодня не к Конфуцию, правильнее сказать, не только к Конфуцию. Но прежде всего к опыту поиска собственного пути Россией, русским обществом, русской цивилизацией. В ее опыте должно найти те конечные основания жизненных действий, которые в своем общем виде могут быть названы возвышающей метафизикой. Поэтому еще раз о том, что мы должны понимать под метафизикой в нашем случае.
В конечном счете, речь идет о представлениях высшего, т.е. не меркантильного характера, определяющих поведение человека. Речь идет о реальности, с которой соединяется человек и через соединение с которой он получает себе жизненную опору, получает то, что называют истиной высшего порядка. Эта истина что-то говорит человеку о нем самом, иначе она не могла бы определять его поведение. Для человека родового общества в ходе его эволюционного развития такую истину давал миф. Почему? Потому, что он открывал ему другой мир, мир трансцендентальный, мир, который и был назван поздними исследователями миром метафизическим. Есть другая реальность, утверждал миф. Эта реальность духов, предков человека, духов леса, поля, воды, наконец, стихий неба и земли, представляемых как некие высшие трансцендентные силы. Сварог в славянской мифологии, бог неба и вседержитель. Свентвовит как его ипостась или как самостоятельный повелитель мира тепла и света, волей которого начинается новый жизненный цикл после наступления тьмы. Перун – повелитель молний, покровитель воинов, благодетель земледельца, своими молниями разрывающий тучи и посылающий влагу на сухие поля. А где влага – там жизнь. Живший у моря Фалес утверждал, что начало всему – влага. Тем более так важна влага для тех, кто пашет землю.
Трансцендентный мир мог быть злым или добрым, в нем есть разные персонажи. Ящур (Кащей) властитель поземного царства похищает жизнь, и делает это даже не по злобе, это его роль в гармонии Космоса. Космосу причастен человек, в Космосе он продлевает жизнь. И этим определяется роль мифа о Космосе, через Космос человек причастен жизни как феномену, через все эти трансцендентальные реалии Космоса чувствует он свою причастность главному – продлению жизни. В конце концов, жизнь – вот главная категория нашего существа, ставшего разумным. И смысл жизни человека только в одном – в продлении жизни или в сознательном отказе от нее. Но отказ от жизни не заложен в эволюционном процессе, создавшем человека. В нем заложено стремление жить. Ощущать жизнь, ощущать ее как можно более полно и продлевать жизнь – вот и весь смысл нашего существования. Но тогда и всякая метафизика служит либо продлению жизни, либо ее ликвидации. И если стремление к смерти природой не запрограммировано (не верьте Фрейду, он сам продукт умирающей культуры), то стремление к смерти имеет сугубо культурное происхождение и всегда есть признак какого-то органического поражения жизни.
Но важно главное – метафизика должна служить жизни, приобщая человека к этому главному феномену. Через метафизику получает человек позитивные программы на поддержание жизни в отличие от естественных программ, поддерживающих жизнь других живых существ на Земле. Метафизика нужна человеку, ибо он существо разумное, реагирующее на смыслы, а не на биологические раздражители. В общем, без метафизики нет человека, ибо метафизика и есть культура, записывающая в своих кодах главные принципы поведения, поддерживающего жизнь.
И в этом пункте возникает центральный вопрос: что значит для человека поддержание жизни. Хорошо ответили на этот вопрос Федоров и Соловьев. Жизнь есть делание Добра, а добро есть сохранение жизни живущих и возвращение ее умершим. И как утверждает Соловьев, добро (именно в указанном смысле, а не как филантропия и дарение копеек нищим, хотя это тоже добро в его простых формах) органически присуще человеку. Действительно, если ему органически присуще жить, то органически присуще делать добро, ибо делание добра и есть продление жизни.
Попробуем принять этот тезис и дать ему рациональную интерпретацию. Собственно, В.С.Соловьев опирается на истину, сказанную апостолом Павлом (а до него, кажется, Тертуллианом), что и язычники могут творить добро, ибо душа человека по природе своей христианка и стремится к добру. В общем, коротко нужно сказать следующее. Жизнь поддерживается и продлевается коллективными усилиями людей. И не просто усилиями, но организованными усилиями людей. Биологически всякая особь запрограммирована на жизнь и ее продление, но особь живет в сообществе, и вне продления жизни сообщества нет продления жизни человеческой особи, человеческого индивида. «Русский крест» прямое выражение этого обстоятельства. Распад и умирание сообщества ведет к вымиранию человеческих индивидов, обусловленному множеством факторов, не все из которых даже могут быть осознаны. Простая истина заключается в том, что наша жизнь есть продление жизни сообщества, или, иначе, продление жизни сообщества есть условие продления жизни индивида. В социогенезе сообщество генетически первично, только в сообществе возникает культура, только в сообществе возникают смысловые программы поведения. Биологические сообщества живут по генетическим видовым программам, но человеческие – по культурным. Отсюда и неизбежный принцип жизни сообществ – солидарность его членов, исключающая внутривидовую конкуренцию на выживание. Только совместное выживание есть условия продления жизни. А оно требует солидарности членов сообщества и метафизики (культурного наполнения), выражающей ценность жизни и указывающих на средства ее поддержания. «Метафизика» всегда присоединяет индивида к целому и дает смысл его существованию («единица ноль, единица – вздор…»). Поэтому прав Соловьев и его предшественники, указывавшие на то, что душа по природе своей христианка и стремится делать добро. Сам инстинкт жизни сообщества находит свое этическое выражение в делании добра. Индивидуальный инстинкт жизни может вступать в противоречие с названным правилом, но правило для того и существует, чтобы преодолевать его нарушения. Раковая клетка действует по «инстинкту» собственного существования. Но она разрушает организм и себя вместе с ним.
Можно определенно утверждать, что «метафизика» может быть двух типов: жизнеутверждающая и жизнеотрицающая (интересно, что метафизика жизнеотрицающая утверждает исключительное право индивида на жизнь, а метафизика жизнеутверждающая ставит жизнь индивида под определенные условия, но это отдельная тема). Жизнеотрицающая метафизика не требует смерти индивида, скорее она требует смерти общества ради тех или иных гедонистических, честолюбивых или иных «тимократических» побуждений человеческой особи. А метафизика жизнеутверждающая требует от индивида служения, ответственности и подчинения авторитету высшего начала. Без этого нет сообщества и нет жизни.
Приняв эти соображения можно поискать, как возникают метафизика жизни и метафизика смерти, как они выражают себя, как проникают в сознание индивида.

[Dok]

О социогенезе мы можем говорить сегодня в двух смыслах – общепринятом и специальном. Один с др. связаны. Более того, может, еще точнее говорить не о социогенезе, а об антропосоциогенезе (хотя главным автором темы это вполне предполагается).
Общепринятый смысл – генезис социальности и социума, еще с незапамятных времен идущий. Специальный смысл, который нас касается в нашей специфической ситуации заключается вот в чем. В ответе на вопрос: что происходит с человеком (и обществом)? Как гглубоко нашим регрессом конкретно и постмодерном вообще задет антропосоциогенез. Психологически, культурологически и т.д. Вот это тоже важно. Т.е. антропосоциогенез как проблема современности. Ведь он сегодня стал проблемой (в т.ч. политической), как я понимаю. И все это связано с антропосогенезом вообще (тем, который присутствует как понятие «в общем смысле»).
Булгаков со своим злым «литературным хулиганством» в виде «Собачьего сердца» в образе Шарикова какие-то вопросы антропосоциогенеза ставить пытался. Другой вопрос, что идеолог «белой гвардии» в условиях России, «отринувшей белую кость», тяготел к гностике. И как и многие «бывшие» тянулся в сторону страшных ответов: если Россия нас отвергла, отвергла свою элиту, сделала, как им казалось ставку на «массового человека», то нет и не должно быть будущего у такой страны.
Примерно там же располагается и Пивоваров, шеф ИНИОНа, который вопил об «антропологической катастрофе». На моей памяти он вопит об этом с ноября 2007 года. Хотя, может, вопил он об этом и раньше. Но мне при этом было интересно, как это он, Пивоваров, в «Суде времени» говорит: «Революция 17-го года – это антропологическая катастрофа», а потом как-то многозначительно добавлял: «антропная катастрофа». Т.е. антропная катастрофа – не то более точное, уточненное наименование «антропологической катастрофы», не то еще большая зараза, нежели «антропологическая». Не знаю. Но многозначительность при этом у мужика огромадная, напоритость, самомнение. Вития! Хотя речь его внешне и не витиевата: это скорее такой напористый оратор низкосортного пошибу…
Но в любом случае на антропологическом поле наши конкуренты пасутся давно (Булгаков и существенная часть эмиграции, в том числе философской, политической и т.д.) и поныне (Пивоваров). А меж тем благодаря регрессу, который они прославляют, с антропосоциальной будущностью у нас назревают серьезные проблемы. (Образование, к примеру, разрушено).
Такова моя короткая (в связи с временны́м «недоизбытком») ремарка к теме.

[Ratan]

'Dok' date='29.4.2011, 8:30' post='63149']

Специальный смысл, который нас касается в нашей специфической ситуации заключается вот в чем. В ответе на вопрос: что происходит с человеком (и обществом)? Как гглубоко нашим регрессом конкретно и постмодерном вообще задет антропосоциогенез. Психологически, культурологически и т.д. Вот это тоже важно.

Да, несоменно. Общий анализ (общие проблемы социогенеза) должны подвести нас к актуальным ответам на текущие вопросы.

Т.е. антропосоциогенез как проблема современности. Ведь он сегодня стал проблемой (в т.ч. политической), как я понимаю.

Да, это интересная сторона. Проблема человека давно уже не чисто академическая. Разве она не беспокоила нацистов, например? В этом плане интересно следить за зарубежной академической культурной антропологией. Исследователи вроде бы политически не ангажированные, но есть какая-то незримая черта, за которую они не переходят. И интересно будет обсудить: почему?

Но в любом случае на антропологическом поле наши конкуренты пасутся давно (Булгаков и существенная часть эмиграции, в том числе философской, политической и т.д.) и поныне (Пивоваров). А меж тем благодаря регрессу, который они прославляют, с антропосоциальной будущностью у нас назревают серьезные проблемы. (Образование, к примеру, разрушено).

Здесь вообще-то Кургинян сказал вслух то, что многими не договаривается. Именно, можно изменять социум ради его развития, ради становления личности (как мыслилось советской идеологией в идеале), а можно обстругивать человека под существующий социум ради сохранения этого социума, ради сохранения порядка, при котором доминирует некая социальная группа. В таком случае знания о человеке весьма ценны, и антропология прямо попадает в область политики. Тогда становится необходимой селекция исследований и в ходе такой селекции всякие обоснователи добра (вроде Соловьева) весьма нежелательны с их антропологией. Это как пример, во всяком случае должен быть интерес к селекциии знаний о человеке в контексте глобальных задач. Увы, сегодня кажется уже нет ничего, нейтрального к политике.

[Ratan]

В конце концов, центральный вопрос «семинара» в следующем: солидарен ли человек по своей природе? Прав ли Соловьев, утверждая что «она (солидарность) уже и так существует по природе вещей»? Прав ли герой М.Булгакова, утверждавший, «что все люди добры?» (сам Булгаков, судя по роману, такой идеи не разделяет). Наконец, верно ли, что душа человека по природе своей христианка и стремиться творить добро?
Разумеется, речь идет о том, что требует от человека его культурно-историческая природа, а не о том, каковы конкретные люди. Конкретные люди могут быть глубоко не солидарны, что демонстрировал нацизм, и что демонстрируют сегодня и многие другие. Речь идет не о том, каков эмпирический человек, в живой социальной среде есть и герои и подлецы. Речь идет, еще раз отмечу, о том, что требует от человека его историческая (может и биологическая) природа, о том, что является необходимым условием продления жизни на земле (человеческой жизни). И в этом контексте есть резон продолжить обсуждение роли предметной деятельности в становлении человека, ее вклад в человеческую природу.
Требует ли предметная деятельность от человека солидарных отношений и солидарных чувств? Отложим пока обсуждение чувств, но согласимся с тем, что деятельность требует солидарных отношений, не обязательно прочувствованных, но по меньшей мере корпоративно-солидарных, основанных на рационально-рассудочном отношении к жизни. К.Маркс настаивал в этой связи на общественном характере производства и на необходимости преодоления противоречащей ему частно-собственнической формы его организации. В этом есть некая историческая правда, о которой можно поговорить при случае. Но нужно все-таки исходить из того, что предметная деятельность есть инструмент (средство) жизни, а не вся жизнь, и что основания солидарной природы человека нужно все-таки искать в том, что человек живет в сообществе, и вне сообщества человека нет. Другое дело, что деятельность возникла в сообществе, что она поддерживается сообществом, и в этом плане тоже является сферой развития солидарной природы человека. Конечно, Робинзон Крузо мог собственными индивидуальными деятельными усилиями поддерживать свою жизнь. Но Д.Дефо тем и хорош в этом повествовании, что показывает, как трудно человеку, несмотря на его героические индивидуальные усилия и средства труда, доставленные с погибшего корабля. Робинзон выбит из сообщества и единственное спасение – возврат в него. Вне такового он может только погибнуть. Но.. по порядку.
Деятельность, «завоевавшая сообщество», превращается в его хозяйственную деятельность, осуществляемую совокупными кооперативными усилиями сообщества. В современном языке хозяйственную деятельность называют экономикой. Есть некая двусмысленность в использовании этого термина (он обозначает и ведение хозяйства и накопление богатства, а это не одно и тоже), но примем его как синоним хозяйственной деятельности. Эта деятельность в примитивных сообществах может протекать как в индивидуальных, так и в общественно организованных формах, но в любом случае она сохраняет в них общественный характер, т.е. всё (или почти всё) производимое идет на «общественный стол» и подлежит общественному распределению, формы которого могут различными. Американский антрополог (этнолог) М. Салинз провел специальное исследование экономики архаических обществ, в котором эволюционные возможности (возрастание сложности социокультурных систем) ставятся в зависимость от масштабов использовании энергии (Прогресс — это рост общего количества трансформируемой энергии, используемой для со¬здания и поддержания культурной организации). Это довольно типичная западная оценка роли экономики в развитии общества, ярче всего выраженная К.Марксом, которая видит детерминанту общественного прогресса в развитии предметного освоения мира.
Несомненно, что линейная прогрессистская модель такого рода ведет к упрощению понимания общественных процессов, ограниченность которых испытала на себе наша советская история. Но столь же несомненно и то, что общественное развитие выражает себя в развитии предметной деятельности, которая предстает как важный фактор исторического развития. Развитие общественной жизни человека неотделимо от процессов деятельного овладения природой, это вытекает из способа жизни человека. Социальное целое включает в себя этот деятельный фактор и опирается на него, но не исчерпывается им. Не может исчерпываться хотя бы потому, у рационально организованной деятельности есть цель, а не мотивация. Мотивация вне деятельности, она в социальном целом, и если мотивации нет, то деятельность затухает. Вопрос жизни человеческого сообщества это вопрос о характере и способе возникновения мотиваций к жизни и способах их удовлетворения. Деятельность есть сугубо человеческий способ решения задачи поддержании жизни, но жизнь как система есть нечто большее, чем та или иная ее часть.
Предметная деятельность изначально включена в культурный контекст, она «завернута» в социальную оболочку, или, лучше сказать, она пронизывает весь социальный контекст жизни. Жизнь человека как биологического вида не начинается с предметной деятельности, она продолжена ею и выведена на качественно иной эволюционный этап. Но само воспроизводство процессов предметно-деятельного отношения к природе возможно только в рамках новой социальной организации, о становлении которой еще можно будет что-то сказать. Пока же отметим, что предметно-деятельная активность сообществ, вступивших в социогенез, трансформируется в хозяйственную деятельность этих сообществ, изначально имеющую социально организованный характер. И прежде всего следует выявить способ включенности деятельности в социальное целое и взаимодействие хозяйственной деятельности и природной среды.
К.Маркс в свое время свел прогресс общества к развитию производства, поставив в своей социально-философской концепции все остальные факторы общественной жизни в зависимость от развития производительных сил. Такая односторонность марксистского видения история есть отражение «экономического материализма» европейского сознания, не изжитого даже в среде культурных антропологов. Действительно, капитализм сделал грубые материальные факторы первичными в жизни человека, подчиняя им все ее остальные стороны. Однако это искажение истории есть искажение сугубо европейское, которое было возведено в закон жизни. Борьба за экономическое благополучие, борьба за материальное могущество и т.п. может вести только к тому, что уже было указано Т.Гоббсом, именно, войну всех против всех, от которой не спасет никакой общественный договор (эти договоры разрываются развитыми странами как туалетная бумага) и которая может закончится победой сильного, покоряющего слабых (если не придет всеобщая погибель).
С таким представлением об историческом предназначении человека не может согласиться такая культура, в которой доминантной остаются человеческие ценности высшего порядка, а не материальный комфорт и гедонизм. Поэтому в определенной части русской общественной мысли марксизм отвергался именно за его односторонний «экономический материализм», к которому не может быть сведена человеческая жизнь. Марксизм не мог быть просто отброшен. В нем есть определенная историческая правда социализма, правда обиженных и угнетенных. Но эта правда должна была получить другое социальное, культурное и историческое оформление.
По сути все видные русские философы попали в свое время под очарование марксизма, как новой общественной теории. Но они же начали работать над преодолением марксизма, убедившись в его односторонности. Можно упомянуть здесь Н.С. Булгакова и В.С.Соловьева. Н.С.Булгаков оставил сочинение «Философия хозяйства», которое стало его попыткой преодоления марксизма. Постановка задача была здесь достаточно широкой, именно, «о человеке в природе и о природе в человеке». Обращаясь к своему марксистскому прошлому, т.е. к своему увлечению марксизмом и к мировоззрению «практических экономистов», Булгаков высказывает простую, но глубокую мысль: «Практические экономисты суть марксисты, хотя бы даже ненавидели марксизм». Действительно, мировоззрение современного экономизма родственно с марксизмом в том, что все процессы в обществе сводит исключительно к экономической деятельности, т.е. к получению прибыли (здесь термин «экономика» как наука о приращении богатства вполне уместен).
Сочинение Н.С. Булгакова было опубликовано в 1912 году, т.е. после сочинений Н.Ф.Федорова и В.С.Соловьева. Булгаков не мог не знать позиции этих философов, оказавших, как можно судить из текста, влияние на самого Булгакова. Нам важны лишь некоторые положения его книги. В частности, у Булгакова есть мысль, что «хозяйство есть борьба человечества со стихийными силами природы в целях защиты и расширения жизни, покорения и очеловечивания природы, превращения ее в потенциальный человеческий организм». И далее: «Хозяйство есть выражение борьбы этих двух метафизических начал - жизни и смерти, свободы и необходимости, механизма и организма. В своем прогрессе оно есть победа организующих сил жизни над дезорганизующими силами смерти…». В этих словах легко видеть выражение позиции Н.Ф.Федорова о разумном регулировании природы во имя жизни, поскольку стихийные силы природы разрушительны.
При написании «Философии хозяйства» Н.С.Булгаков уже вполне перешел на позиции религиозного мировоззрения, чем и определяется многое из написанного им. Нам важно здесь то, что для Булгакова хозяйство и хозяйственная деятельность наполнены более глубоким метафизическим смыслом, и не сводятся к примитивно понятому материалистическому интересу получения прибыли и наращивания комфорта. Хозяйство включено в жизненный процесс, который развертывается как взаимодействие природы и человека.
Среди мыслей о хозяйстве, высказанных Булгаковым, можно отметить еще два важных тезиса. Один из них связан с основной функцией хозяйства, которую философ определяет как воспроизводство материальных условий жизни, и это определение представляется не лишенным смысла. И вторая мысль, которая отчасти позаимствована у марксизма, заключается в представлении о субъекте хозяйственной деятельности, каковыми у Булгакова предстает все человечество: «Ранее всякого коммунизма или социализма, сознательно стремящихся к обобществлению производства, хозяйство обобществлено уже самим существом дела, ибо в действительности хозяйство ведут не индивидуумы, но через индивидуумов – историческое человечество. Истинным и при этом единственным трансцендентальным субъектом хозяйства, олицетворением чистого хозяйства, или самой функции хозяйствования, является не человек, но человечество». Это высказывание отчасти согласуется и с марксистским понимание хозяйствующего субъекта истории. Оно важно тем, что вновь подводит нас к проблеме социогенеза, к проблеме становления и функции деятельности в историческом развитии вида Homo sapiens. Конечно, в таком аспекте Булгаков вопрос поставить не мог, он был далек от него уже в силу религиозно ориентированного сознания. Для нас остается важными представление о том, что хозяйство (предметная деятельность в нашем социогенетическом рассмотрении) «включено в метафизику истории» и что представление о субъекте хозяйствования не может быть сведено к представлению об атомарном эгоистическом индивиде, решающем задачу максимизации пользы лично для себя.
Однако этические моменты хозяйственной деятельности более глубоко и более последовательно представлены в сочинение В.С. Соловьева «Оправдание Добра». Понятно, что для Соловьев жизнь человека не может сводиться к производству и потреблению: «Признавать в человеке только деятеля экономического – производителя, собственника и потребителя вещественных благ – есть точка зрении ложная и безнравственная. … Производительный труд, обладание и пользование его результатами представляют одну из сторон в жизни человека или одну из сфер его деятельности, но истинно человеческий интерес вызывается здесь только тем, как и для чего человек действует в этой определенной сфере» (с.407-8). И далее замечательное высказывание «о свободном рынке»: «Как свободная игра химических процессов может происходить только в трупе, а в живом теле эти процессы связаны и определены целями органическими, так точно свободная игра экономических факторов и законов возможна только в обществе мертвом и разлагающемся, а в живом и имеющем будущность хозяйственные элементы связаны и определены целями нравственными, и провозглашать здесь laissez faire, laissez passer – говорить обществу – умри и разлагайся!» (с.408). Замечательные слова, которые следовало вместо рекламы написать на всех свободных места и на всех заборах.
Однако нет нужды комментировать актуальность темы экономика и нравственность, поднимаемой русским философом еще в конце 19 века. Важно фиксировать сам подход, суть которого выражена утверждением, что хозяйственные элементы связаны и определены целями нравственными Замечу по ходу, что «рыночная экономика не свободна от нравственных начал, просто она несет такие нравственные начала, о которых напрямую сказать невозможно. Поэтому о них говорят как бы вне рынка и связывают их с «природой человека» (эгоист, стремящийся к личной выгоде). Здесь и возникает навязываемая нам идея, что природа русского человека противоестественна, поскольку она рынок как-то не уважает.
Итак, для Соловьева экономика не может жить вне нравственного поля. И если русский философ не высказывает идей, которые прямо вкладывались бы в идею антропосоциогенеза, то этим нисколько не умаляется его анализ связи нравственности и экономики. И, если экономика (ведение хозяйства) остается в поле нравственных начал, то утверждение марксизма и экономизма (в том числе, либерального) о «железных и объективных экономических законах», теряет свою убойную силу. Объективные экономические законы в таком случае предстают как вымысел плохой метафизики: «Так как подчинение материальных интересов и отношений в человеческом обществе каким-то особым, от себя действующим экономическим законам есть лишь вымысел плохой метафизики, не имеющей и тени основания в действительности, то в силе остается общее требование разума и совести, чтобы и эта область подчинялась высшему нравственному началу, чтобы и в хозяйственной своей жизни общество было организованным осуществлением добра» (с.412). При этом безнравственность буржуазной экономики русский философ видит не в разделении труда, собственности или материальном неравенстве, но исключительно во власти плутократии, «которая есть извращение должного общественного порядка, возведение низшей и служебной по существу области – экономической – на степень высшей и господствующей и низведение всего остального до значения средства и орудия материальных выгод» (с.414). В отношении плутократии русский философ рассуждает вполне социалистически и, в контексте своих суждений, должен был бы поддержать пафос революционной песни «смейтесь, тираны, глумитесь над нами..». Но это домыслы, разумеется.
В чем должна выражаться нравственность в сфере хозяйственной деятельности по Соловьеву? Еще два признака, кроме сказанного выше. Во-первых, отношение к труду. Труд не может быть сведен к индивидуальному своекорыстию: «Выставлять своекорыстие или личный интерес как основное побуждение труда – значит отнимать у самого труда значение всеобщей заповеди, делать его чем-то случайным. Если я тружусь только для благосостояние своего и своих близких, то, раз я имею возможность достигать этого благосостояния помимо труда, я тем самым теряю единственное (с этой точки зрения) побуждение к труду» (с.418). Человек есть нравственное существо, потому натуральная солидарность для него недостаточна: он должен не только трудиться для всех, участвовать в общем деле, но еще и знать и хотеть такого участия. И очень современно звучит для нынешней России: «Принцип индивидуалистической свободы интересов, когда усвояется сильными, не заставляет их сильнее трудиться, а порождает древнее рабовладельчество, средневековое господское право и современное экономическое кулачество, или плутократию» (с.419). В конечном счете, «вопреки мнимой экономической гармонии очевидность заставляет признать, что, исходя из частного, материального интереса как цели труда мы приходим не к общему благу, а только к общему раздору и разрушению. Напротив, идея общего блага в истинном, нравственном смысле, т.е. блага всех и каждого, а не большинства только, - идея такого блага, поставленного как принцип и цель труда, заключает в себе и удовлетворение всякого частного интереса в его должных пределах» (с.420).
В конечном счете, отношение к труду предстает у Соловьева как отношение к одной из нравственных ценностей, и эта ценность солидаристского характера. Именно, труд приобретает нравственное содержание, когда он предстает как осознанный труд для всех и, одновременно, труд для личных интересах в рамках труда для всех, т.е. в рамках соединения индивида с общества. При этом Соловьев не является противником личного богатства: «Но одно дело нападать на частное богатство как на какое-то зло само по себе, и другое дело требовать, чтобы это богатство, как благо относительное, было согласовано с общем благом в смысле безусловного нравственного начала» (с.424). В соответствии с таким представлением «торговля и вообще обмен может быть орудием частной прибыли лишь под непременным условием быть первее того общественным служением, или исполнением общественной функции для блага всех» (с.439).
Наконец, нравственный характер хозяйственной деятельности выражается и в отношении человека к природе. Ведь хозяйственная деятельность совершается в природном мире, она есть вторжение в природный мир, которое может разъединять человека и природу, но может и иметь обратный смысл, соединяя человека и природу (как у Н.Федорова). Здесь возникает очень важный вопрос, который касается того, как человек и его способ существования впишутся в космос, если ставить вопрос в его более широком смысле. Вне нравственных смыслов, вне нравственного отношения к жизни этот вопрос неразрешим: «Без любви к природе для нее самой нельзя осуществить нравственную организацию материальной жизни» (с.427).
Кстати, эта проблема имеет прямое отношение к тому разрыву между техническим прогрессом и развитием человека, на который указывал Кургинян в одной из последних «сутей». Но, как кажется, апелляция к человеку имеет здесь характер метафоры, т.е. она указывает вроде бы на недоразвитость человека-индивида как некий объективный факт. Этим смазывается то обстоятельство, что речь должна идти именно о «недоразвитости общества», именно, об его нравственной неполноценности, начинающейся еще в эпохе модерна, но в полной мере обнаруживавшейся по мере реализации глобальных амбиций модерна. Модерн сугубо европейский путь развития и технический прогресс, запущенный модерном, оказался в глубоком разрыве с его нравственными основаниями, и, тем самым, с целями, которые он перед собой ставил. Эти цели пришли в противоречие с нравственными основаниями жизни и об этом нужно прямо ставить вопрос. Технический прогресс перерос возможности общества, построенного на этике модерна, в то время как нравственные основания русского коммунизма были другими, позволяющими в конечном счете поставить технический прогресс под этический контроль.
В конечном счете, как утверждает русский философ: «Все острые вопросы экономической жизни тесно связаны с понятием собственности, которое, однако, само по себе более принадлежит к области права, нравственности и психологии, нежели к области отношений хозяйственных. Уже это обстоятельство ясно показывает, как ошибочно стремление обособить экономические явления в совершенно самостоятельную и себедовлеющую сферу» (с.429).
В.С.Соловьев не ставит проблемы социогенеза (антропосоциогенеза, точнее говоря). Он обсуждает центральную тему, название которой «основание всему – начала нравственные». Обсуждаемые им проблемы должны получит общее решение в контексте теоретической модели социогенеза, и видение проблемы «нравственность и общество» глазами русских философов есть, так сказать, материал, который должен быть вписан в социогенетические представления.