Июльский дождь Опции

[Валерий Рокотов]

ВСПОМИНАЯ ДОЖДЬ


«Июльский дождь» - это развернутая эпитафия на могильном памятнике, под которым похоронено все: идеи, мечты, надежды. Под которым заживо погребен новый мир и новый Адам.
Видимо, уже в то время существовал негласный заказ на пессимизм. Кто-то очень влиятельный уже не хотел ждать, пока раскаленный некогда смысловой шар тихо и спокойно остынет. Его требовалось окатить студеной водицей, чтобы поскорее вырваться из оков прошлого, из тисков революционного долга, поскорей все забыть, отречься и успеть пожить без всяких там идей и высоких стремлений.
Фильм просто пропитан заискивающей любовью к Западу. Толпа с вожделением смотрит на посольские машины, привозящие хорошо одетых господ и дам в вечерних туалетах, на самодовольного холуя, который, открывая двери, пританцовывает перед посольскими. Всем охота туда же - на светский раут, или хотя бы быть рядом, при деле, встречать гостей. И герои фильма в растерянности смотрят туда, куда все.
Настроение «Июльского дождя» трогательно гармонирует с настроением многих европейских картин, как бы говоря: и мы тоже устали, тоже разуверились, и суть у нас с вами общая - несмелая, глубоко пошлая. Поэтому и о прошедшей войне вспоминаем редко, стыдливо, не как о подвиге, а как о страшном времени, когда удалось спастись. «Я три дня пролежал в кустах сирени, - говорит герой Визбора. - Вокруг были их танки, а впереди - наше минное поле».
Мы - такие, как вы. И у нас нет никаких целей, кроме одной, сокровенной - жратвы.
Единственный раз мертвые персонажи фильма оживают - когда совместно едят шашлык. Шашлык - то единственное, что смогло их расшевелить. При этом перечисляются виды шашлыка и взлетает дерзкая фраза: «Каждый народ достоин того шашлыка, который он имеет». То есть, хреновый шашлык или его отсутствие, говорит об одном - не за то боролись наши революционные предки. Они за идеи гибли в борьбе, а надо было - за шашлык. И это провозглашает интеллигенция, передовая часть общества, коллективная голова. В этой голове, как видим, немного мыслей - набор интеллектуальных заимствований, чтобы выглядеть умственно развитым, и одна своя выстраданная мысль - о шашлыке.
Говорят, фильм не выпустили на большой экран, и он шел по клубам. Так это еще лучше для популярности. Пусть он идет не первым экраном, а третьим или тридцать третьим. Главное, чтобы побежал шепоток: «Там правда». «И в чем она?», - спросит пытливый человек. «В том, что жить скучно и мерило жизни - шашлык». «Значит, что - выбросить свою диссертацию и идти заколачивать?» «Конечно, приятель. И помни: каждый народ достоин того шашлыка, который он имеет. Так сказано с киноэкрана. Поэтому - вперед! Будем достойны грядущего шашлыка».
Фильм претендует на то, чтобы его объявили великой правдой, но на самом деле июльский дождь смывает не ложь эпохи, как хочется автору, а ложь об эпохе.
И время таким не было, и люди. Инерция движения в шестидесятые еще была велика. Люди еще к чему-то стремились - строили, мечтали, верили. Но уже вбивались в сознание новые истины, уже вливался в общество яд, и все омертвлялось.
Конечно, сказать, что Хуциев возвел полный поклеп тоже неверно. Такие настроения были среди творческой интеллигенции. И именно это было страшнее всего, потому что она писала, снимала кино, читала со сцены, то есть ковала идеологию. Разумеется, она писала, снимала, читала то, что требовалось, но стыдилась этого и желала иного. Чего? «Июльский дождь» показал, чего. И как только стало возможно и не страшно, она осмелела и произнесла все, что накопилось за десятилетия. Все вылила в общество - яростно, хлестко, талантливо. В итоге растлила и сокрушила страну и построила то, о чем втайне мечтала - царство оголтелого потребления, царство тех, кто сильнее и безыдейнее.
Но это будет потом, а пока эта публика молчалива, скромна. Ее в большинстве своем ничего не интересует. Она собирается на квартирах, произносит устрашающие банальности под видом глубокомысленности, пьет водку, курит и поет, поет, поет под гитару новые тоскливые песни, упиваясь своей несоветскостью, своим нежеланием жить во имя, своей неутолимой тоской по чему-то очень простому и ясному.
«Уже отлиты пули, которые мимо тебя пролетят», - поет Визбор. И в этих словах заключена великая претензия к судьбе за то, что не суждено было погибнуть героем, а довелось спастись и жить, влачить это пошлое существование, тянуть эту лямку долга, к которому на деле глубоко равнодушен. Здесь - раскаяние задним числом в том, что не ринулся на врага и не погиб в схватке, а пролежал в кустах сирени три дня. Я хотел спастись, я спасся, и я за это себя ненавижу. Вот о чем песня.
Такие настроения, конечно же, были. Но надо было набраться наглости, чтобы объявить: это общий настрой, и такой вот похоронный марш звучит в людских душах. Такова музыка современности.
В фильме герои идут мимо киноафиш приключенческих и так называемых проблемных картин, апеллирующих к совести. Метафора понятна - начинается новое кино, шагают новые герои, которые сойдут с экрана и понесут правду в мир. И мир этот очень скоро изменится. В нем утвердятся новые непоколебимые ценности.
В «Июльском дожде» продолжена тема отца. Если в предыдущем фильме Хуциева «Мне двадцать лет», погибший на фронте отец присутствует как призрак, как объект поклонения, то в этом - отец умирает и вместо него - пустота, немая, невосполнимая, затягивающая. А точку ставит «Покаяние» Тенгиза Абуладзе, которое выглядит завершающей частью трилогии - сынок выбрасывает отца из могилы. То есть на отца возлагается вина за то, что страна шла не туда и оказалась в итоге без достойного шашлыка. Отец объявлен исчадьем ада. Эта точка как выстрел самоубийцы. И все, что дальше - это жизнь после смерти, это жизнь в смерти.
Случается, герой оказывается глубже, чем того хочет автор, и тогда автор насилует его, вписывая в свою концепцию. То же произошло и в картине Хуциева. Главная героиня - женщина-загадка. Она внимательно вглядывается в окружающий мир и в людей. Она убегает, когда ей становится скучно среди пустых болтунов. Она отказывается выходить замуж за своего уже объявленного жениха, позера и приспособленца. Она просит Визбора сделать ей любезность - не петь. То есть затыкает рот потоку заупокойных стихов. Она прерывает ухажера, когда он в телефонном разговоре заявляет, что ему исполнилось тридцать и надо кому-то пожаловаться на жизнь. Она тащит на себе груз общественных дел - работает агитатором, встречается с людьми, никого не избегая. Это ее глазами мы видим шестидесятые, видим всех героев картины, видим фронтовиков и новое поколение - двадцатилетних парней и девушек, у которых в глазах тоска. Так кто же она? Понятно кто - Россия, которая решает, за кого выйти замуж. По логике, она должна найти жениха - найти его среди окрыленных людей, людей долга и дела, каких было много в ту эпоху. Но автор того не хочет. Он против и потому показывает: здесь для нее женихов нет.
В финальном кадре из-за спин братьев и отцов выглядывает белобрысая головка - малыш, родившийся после войны, дитя нового времени, эпохи большой жратвы. И становится предельно ясно, что этот откормленный избалованный мальчуган и есть будущий жених России.
Катастрофический вывод.