Антропология и обретение Смысла Опции

[Ratan]

='Ratan' date='16.4.2010, 6:44' post='12686']
Да, о солидарности, капитализме и человеке как продолжение темы.

Теперь можно дать оценку капитализму и метафизике того глобального противостояния (противостояния смыслов), которым охвачена планета, и которое выражается в действиях политического, экономического и военного характера.

Одна из оценок системы капитализма, идущая среди прочего от марксизма, в том, что капитализм есть форма господства, основанная на экономическом закабалении. Вообще-то этим верно схвачен принцип социальных отношений, хотя общество система многомерная и приведенная оценка не исчерпывает всех сторон жизни западного общества. Есть разные версии становления капитализма, отличающиеся выбором ведущего фактора в объяснении его генезиса. Например, по Ф. Броделю капитализм возникал в высших этажах рыночной сферы, или рыночной экономики. Рынок по своему генезису и по своей общественной функции есть сфера обмена, необходимая при неизбежно возникающем в развитии общества разделении труда. Развитие сферы обмена порождает «рыночную экономику», экономический субъект которой действует исключительно в сфере обмена, а не в производстве, расположенном у француза в сфере материальной цивилизации. Крупный коммерсант (негоциант) становится субъектом рыночной экономики, инструмент его экономической деятельности – деньги. Задача – приращение дохода, представленного в денежной массе. Вместе с крупным коммерсантом субъектом рыночной экономики становится банк, обеспечивающий «движение денег». Два названных субъекта объединяются, они заинтересованы в подчинении рыночных отношений денежному обороту, они рождают то, что О.Шпенглер назвал «денежным мышлением». Этот совокупный субъект заинтересован в том, чтобы движение товаров на рынке регулировалось деньгами и приносило максимальную прибыль. Для этого нужно быть монополистом, если не в производстве товаров, а этим рождавшийся капитализм не занимался, то в сфере обращения. Нужно контролировать потоки товаров в своих интересах. Из Броделя: «Таким образом, капитализм помещался внутри «множества», всегда более обширного, чем он сам, которое поднимало и несло капитализм на волне собственного движения. Такая высоко расположена позиция, на вершине торгового сообщества, была, вероятно, главной реальностью капитализма, принимая во внимание ту возможность, какую она открывала: оформленную в виде закона или же фактическую монополию манипулирования ценами». Ставя под контроль процесс обращения, капитализм поставил со временем под этот контроль и сферу производства. Через контроль сферы производства и обращения он ставит по возможности под контроль денежного оборота все общество, все сферы его жизни, прежде всего, власть, осуществляемую государством. Как пишет Ф.Бродель, чтобы укрепиться, капитализм сам должен стать государством.
Чтобы утвердиться и стать общественной системой, жизненные установки субъекта рождающегося капитализма должны были завоевать общество. В сфере общественного сознания непосредственную работу такого завоевания ведут не сами коммерсанты или банкиры. Эту работу ведет «защитный пояс», формирующийся вокруг возникающего капитализма и капиталистических субъектов, т.е. интеллектуалы, вовлеченные в этот пояс (речь идет о сфере сознания). Требуется отдельный анализ того как создается эта «про-капиталистическая среда», но общий принцип ее формирования в том, что, вступая в сотрудничество с рождающимся капитализмом, соответствующие социальные группы будут по необходимости выстраивать ему привлекательную ценностную оболочку. Действительно, какие-то новые привлекательные условия создавались в ходе общественного процесса, преодолевающего средневековые формы жизни аграрного общества. В частности, для движения итальянских гуманистов таким привлекательным идеалом становится развитие личность. В общественной жизни люди вовлекаются определенным образом в социальный процесс и проникаются убеждениями и установками сознания, способствующими поддержанию процесса. Итальянские гуманисты прямо или опосредованно были связаны с социальной средой итальянского торгового капитала.
В процессе рождения капитализма складывается его основная идеологема, способствующая утверждению права сильного. В чем-то она аналогична соблазнительным речам змия, обращенным к не слишком простодушной Еве. Суть ее такова: все люди изначально равны, все они стремятся к личной выгоде, и их взаимоотношения строятся вокруг этого главного вопроса – максимизация собственной выгоды (Накопляйте, накопляйте! В этом Моисей и пророки!). Люди не враги друг другу, они – конкуренты. Проигрыш в честной конкуренции не позор, это всего лишь честное поражение от честного противника. Конечно, на деле противники нечестные и борьба по своей человеческой сути есть нечестная борьба за господство, прикрываемая демагогией. Чтобы противостоять насилию и порабощению человека человеком, необходимо твердое убеждение, что все люди братья, и никто не должен чинить вреда брату своему, т.е. твердо держаться первоначального христианства. Но именно на деформацию христианства оборачивается вся идейная борьба Возрождения, Реформации и Просвещении. Эта борьба должна вписыцвала в сознание новые представления о человеке и человеческих взаимоотношениях, т.е. новую антропологию, в которой каждый сам по себе свободен от рождения. Он обладатель той самой «отрицательной свободы», о проявлениях которой в 20 веке написал Э.Фромм. Принимая этот принцип отрицательной свободы, романтически воспетый Просвещением и эпохой буржуазных революция, общество создало благоприятную почву для утверждения капитализма и власти денег как технического средства господства «вполне свободных» (избранных) над «свободными не вполне», которым спасение не светит. Сам принцип какое-то время еще сохранял свою вдохновляющей привлекательности. Он стал «повивальной бабкой» восходящей буржуазной истории, и главное, что хочется отметить в отличие от марксистского понимания исторического процесса, ядром этого процесса является новая этическая доминанта. Без нее новый общественный строй не мог утвердится. Она оказалась тем аттрактором, на который «упала общественная система», а все остальное может рассматриваться как структурирование системы, как процесс ее самоорганизации, направляемый аттрактором, родившимся в период Возрождения и Реформации.
У всякого процесса есть собственная логика развития, и основанная на ней общественная система неизбежно выстраивает свою структуру и движется в поле собственных смыслов. Названный процесс идет в европейской истории как некий естественный процесс, в котором все большее место и большее влияние занимает группа лиц (новая элита), ставящая общество под контроль «рыночных отношений». Вопросы организации и самоорганизации внутри этой группы и ее взаимодействий с обществом через соответствующий «защитный пояс» представляют самостоятельный интерес для истории общества, для политической истории и даже конспирологии в ее рациональном смысле. Должны же были эти лица координировать свои усилия, Ф.Бродель всего лишь упоминает о роли европейских банкиров во французской революции 18 века, но работы, посвященные исследованию этого вопроса, даже если они существуют, едва ли известны широкой публике. Власть капитала, власть денег является анонимной по самому способу своего существования, она скрыта за внешним политическим устройством демократии, и иначе быть не может. Хотя суть дела достаточно очевидна, о власти денег писал не только К.Маркс, о ней просто и ясно выразился О.Шпенглер, заявив, что демократия (та, что сложилась в эпоху модерна) есть инструмент диктатуры денег.
Торговый капитал не мог подчинить все общество власти денег. Решающий шаг к созданию системы экономического господства связан со становлением промышленного капитализма. Капитал вторгается в процесс производства и революционизирует его по всем направлениям. Ведение хозяйственной деятельности получает доминантную мотивацию создания (приобретения) богатства. Эта экономическая деятельность подчиняется задаче получения наживы, и в ходе завоевания капиталом сферы хозяйства он революционизирует его технико-технологическую базу, окончательно разрушает сословное деление общества и ту социальную защиту, которая обеспечивалась принадлежностью к сословиям. Речь идет не только о материальной поддержке внутри сословий, но и поддержке культурно-мировоззренческой, психологической, в целом об ощущении общности, которая вносилась сословным солидаризмом. Идеал капитализма – всех выгнать на свободный рынок и всех оцифровать, т.е. всем приписать цену, по которой люди продаются и покупаются. Все загнаны в систему экономического (рыночного) подчинения, жизнь этой системы в наиболее прозрачной форме, мало замутненной традиционной европейской культурой представлена в США. Можно назвать злодеями закулисных держателей этой системы, но это «злодейство» и эти «злодея» есть продукт естественного развития системы, построенной на названных мотивациях. Масса людей вовлечены в движение капитала, увлеченные основной мотивацией – комфорт и потребление. Но это не может быть целью вращения самого капитала. Его цель становится тотальный контроль, тотальная власть над обществом. Он как спрут захватывает своим щупальцами всю живую структуру общества, он высасывает из нее все идеальное, все высшие мотивации, понижая солидарстский потенциал общества, превращая его в «живой труп», которым он владеет. Иначе он не может. Если погибнуть, то вместе с обществом. Впрочем, погибать он не собирается, но способ его существования один – тотальное господство над человеком и обществом.
Об этом писал Маркс, протестовавший против этики денежного господства, навязываемой капитализмом. Но теоретик научного коммунизма, очарованный гегелевской феноменологией духа, видел во всем этом всемирную историческую неизбежность, исторически необходимый этап в развитии сферы производства, определяющей, как он полагал, динамику общества. Образ «всемирной истории», на который ориентировался Маркс – всего навсего европейская история, представленная им вслед за Гегелем как всемирная историческая драма. Но наша задача увидеть все эти европейские события с другой стороны, именно, со стороны того этического идеала, который принят европейским сознанием и европейским обществам под воздействием суммы культурных и социальных обстоятельств. Этот вечный выбор между добром и злом, этими основными этическими категориями человеческого бытия, предстает в данном случае как выбор между этикой солидаризма и этикой индивидуализма. Тезис о том, что все люди братья, оттесняется тезисом о людях-индивидах, стремящихся к личной выгоде ради получения удовольствий и избегания страданий. Сделанный исторически этический выбор, осуществленный не как рациональный осознанный выбор, а выбор «естественно-исторический» и характерный именно для европейского общества (отчасти подготовленный его историей) определил поведение внутри общества и поведение самого общества как исторического субъекта. Но можно изначально сказать, что по характеру этического выбора – этот выбор тупиковый. Что-то в историю он внесет неизбежно, поскольку нет в истории ни законченных злодеев, ни законченных праведников. Но в глобальной человеческой перспективе этот эгоистический выбор системы экономического закабаления, который поддерживался и поддерживается прежде всего господствующими кланами. В силу комплекса социальных причин он поддерживается также и большинством населения, вошедшего в эту систему, которая представлена как соответствующая природе человека и в этом смысле – соответствующая некоторым вечным принципам общественной организации. Борьба за всемирное осуществление принцип свободы и демократии, представляющая собой борьбу за распространение экономического господства, перетекающего естественным образом в господство политическое, культурное, военно-техническое и т.д., представляет сегодня идейное ядро глобализации по западному сценарию.
Среди оправдавшихся утверждений К.Маркса можно отметить его уверенность в том, что капитализм неизбежно будет принимать всемирный транснациональный характер, о чем, собственно, свидетельствует современный глобализационный процесс. Оставим здесь без внимания спорную мысль Маркса, что следствием этого процесса будет интернационализация пролетариата, который затем совершит антибуржуазную социалистическую революцию. Если бы двигателем истории были сугубо меркантильные интересы, то какие-то шансы на такой ход событий все-таки могли сохраняться. Но историю движет не материальное как таковое, оно всего лишь средство. Историю движет метафизическое, т.е. борьба смыслов (только в этом плане можно принять «феноменологию духа» Г.Гегеля). Смыслы советского общества были абсолютно противоположны смыслам европейского капитализма. Власти денег, кланов или рас была противопоставлена идея братства народов, идея человеческой солидарности, основанные на антропологии солидарного человека, любящего ближнего своего. И в этом контексте важно подчеркнуть, что идея капитализма также имеет свою метафизику, свою высшую цель. И эта метафизика несет в себе черный смысл (о котором, скорее всего и не думали многие его энтузиасты 17-18вв.), который раз от разу прорывается протуберанцами ненависти и расизма. Формировавший в ходе становления капитализма клан негоциантов и банкиров не мог преследовать примитивную цель личного обогащения. Он по-своему чувствовал себя ответственным перед Историей, которую бог вручил «избранным». Деньги стали творческой силой, хотя силой не доброй. В ходе возникновения капитал имел и свою ответственность перед обществом, которое становилось его объектом управления и объектов овладения. В частности, он принимал на себя ответственность за общественные структуры, организующие жизнь, он должен был преобразовать эти структуры в своих интересах, но в ликвидации общества он не мог быть заинтересован. Такой специфический интерес к ликвидации общества, либо безразличие к судьбе общества, может возникать в современных условиях (например, в России), но основанием такого весьма экстравагантного отношения является мнимая или реальная возможность для неожиданных капиталистов раствориться в глобальных (или хотя бы в европейских) структурах уже существующего капитализма. Капитализм, точнее, его элитные группы, начинают направлять общественно-исторические процессы в соответствии со своими интересами (миллионеры хотят зарабатывать деньги, миллиардеры – делать историю), но глубинный метафизический смысл этого процесса заключен в идее человека-эгоиста, побеждающего других таких же эгоистов. Те, кто не дорос до уровня европейской цивилизации, до господства денежного мышления и машины, вообще относится к разряду туземцев, неспособных к развитию и могущих быть только материалом для европейской цивилизации, как это сказано у О.Шпенглера. За властью денег стоит черная метафизика, как бы не скрашивали ее реальные процессы человеческой жизни, невозможные при полном отрицании идеи делания добра. Наши новоявленные капиталисты не имеет своей метафизики и своего чувства ответственности. Как часто подчеркивает С.Е. Кургинян, сама возможность смыслового наполнения привнесена в жертву примитивному гедонизму, вокруг и во имя которого совершается жизнь. Это путь к распаду и деградации куда более быстрый, нежели деградация элиты римской империи в те далекие времена. Ринувшись в мир капитализма без собственного видения истории (веру в возможность раствориться в глобальных или европейских структурах нельзя назвать идеей, историческим смыслом и т.п.), они становятся в лучшем случае полезными идиотами глобализации. Кому-то, но очень немногим, возможно будет даровано «убежище-спасение» в транснациональных структурах, большинство же разделить судьбу своей страны. И уж совсем странны попытки строить «русский капитализм», опираясь на слой «неожиданных капиталистов». Впрочем, судя по той счастливой радости, которой светятся лица наших главных руководителей, когда они оказываются на европейских раутах, собственно этот «собственный капитализм» видится в лучшем случае как часть европейского. Это, впрочем, понятно, Америка им платить не станет.
Собственно, апокалипсис Нового Завета, должен наверное предстать как временной, но полная метафизическая победа зла, воплощением которого является мир капитализма, победой человека, отпавшего от всеединства, от идеи всечеловеческой солидарности. Этой этикой пронизаны общественные структуры капитализма, все взаимоотношения межличностного и социального характера. Общественная структура не может не нести в себе и на себе основного этического принципа, на котором она основана.

[Ratan]

='Ratan' date='18.4.2010, 7:29' post='12722']

Общественная структура не может не нести в себе и на себе основного этического принципа, на котором она основана.

Здесь мы собственно приступаем к одному из принципиальных вопросов, обсуждаемых в этой ветке. В контексте цитированного высказывания интересующий нас проблема заключается в следующем: что должно быть унаследовано нами от советского проекта? Что мы должны взять с собой в будущее? Не хочется думать, что Россия обратится в пыль и от нее ничего не останется в метафизическом пространстве Истории. Ее миссия, как полагал Н. Федоров – замирение народов. Но замирение народов есть по сути своей утверждение принципов общежития, основанных на солидарных человеческих чувствах. То же самое содержится в соловьевском утверждением о нравственности как делании добра, и в представлении об обществе как коллективном органе делания добра. Эти принципы представлены и в других культурах в своих исторически ограниченных формах. Но от этих принципов по сути напрочь отказалось европейская культура постхристианского времени модерна и постмодерна. Причем отказ постмодерна от солидарных оснований жизни носит практически абсолютный и по этой причине инфернальный характер. Впрочем, всечеловеческая солидарность чужда также и иудаизму, и нет ничего удивительного в том, что протестантизм оказался гораздо ближе к ветхозаветным верованиям, нежели к православию как ортодоксальному христианству. Отсюда и общий ответ на поставленный вопрос: мы должны унести с собой в Историю общинные принципы солидарного устройства общества. Это глубинная сторона жизни русской жизни, со времени исторически доступного нам язычества и во всей последующей истории. Именно она придает то своеобразие русской истории, которое так ненавистно либерастам и нашим собственным маргиналам. О ней сказано в затертом к настоящему времени высказывании Тютчева «умом Россию не понять…». Наверное, правильное истолкование этой фразы должно иметь в виду, что Россию нельзя понять рассудочным умом, ищущим расчет и выгоду. Она иное ищет в Истории, она ищет делание Добра. А логика добра иная, нежели логика силы. Добро требует большего ума и терпения, большего кругозора, большей силы духа и большей ответственности, имеется в виду уже сказанная ранее ответственность за жизнь. Для индивидуальной или корпоративной культуры, борющейся за свою выгоду, таких достоинств не требуется. Вспомним, например, Гамлета и Лаэрта, этих персонажей, моделирующие два типа поведения в европейской культуре высокого Ренессанса. Гамлет, впитавший культуру Возрождения, образованный и размышляющий о смысле человеческой жизни. Наверное, он мог быть шагнуть к всечеловеческим началам, хотя для того пришлось бы в мыслях своих выйти за пределы датского королевства. И есть что-то от такого «выхода» в трагедии Шекспира. Но как возможный исторический персонаж европейской культуры он по сути не состоялся, и было бы интересно исследовать судьбу Гамлета в европейском модерне. Исторически победил в нем скорее Лаэрт. И сопоставим с ними героев русской классической литературы, которые изначально решают проблему мировую, проблему мирового зла и добра. Вне ее разрешения для них жизнь теряет смысл. Если стыдно благоденствовать, когда бедствует Отечество, то также стыдно жить беззаботно, если мир во зле.
Разные принципы, разные доминантные мотивации порождают разный культурный материал, накапливаемый столетиями. Последовательная и безжалостная борьба современного эгоистического западного проекта за собственное доминирование требует постоянного непрекращающегося уничтожения культуры, создаваемой народом, идеальным принципом жизни которого является всеединство, т.е. объединение на основе идей братства народов. Этот фундаментальный культурный смысл привел к беспрецедентной и отчасти стихийной его реализации в ходе советского социалистического строительства, в процессе вхождения России в индустриальную стадию, в ходе которого она заявила себя как сила мировая. Ну как же Запад может любить России, свой антипод? Прав был Н.Данилевский, только фобия может быть ответом запада русской культуре. Речь идет о «западе», победившем в ходе Реформации и строительства капитализма. Здесь оставлен без внимания вопрос: есть ли другой «запад». Он должен быть, но об этом сложно высказываться «в общем виде».
Логика добра и логика самоутверждения суть разные логики. Геракл и Илья Муромец – очень разные героические типы. В общем случае логика утверждения добра заставляет иначе пролагать свой исторический путь. Христос утверждал идею добра жертвенным страданием, а не силой. Сила должна быть доброй, но добро рождается не силой, оно есть жизненный принцип, дающий силу. Поэтому вся наша культура и наша история должны быть увидены и с этой позиции утверждения солидаристских оснований жизни. Именно эта культурная линия соединяет наше прошлое и настоящее, она есть метафизикая живая и мертвая вода, сращивающая наше историческое тело и залечивающая его раны. Эта метафизика солидарности была явлена в ВОВ, она в конечном счете дала силу духа, необходимую для победы, которая ковалась и в цехах и на поле боя. Отказ от этого духовного начала равносилен расставанию с душой, т.е. равносилен смерти. Метафизическая смерть неизбежно влечет за собой смерть физическую, ибо наше социальное тело было и есть вместилище этики всечеловеческой солидарности. Нынешнее топтание на идее советского солидаризма, этой высшей в нашей истории ступени реализации названного принципа, есть добивание поверженной России, своеобразный контрольный выстрел, как бы ни рядились «стреляющие» борцы с советской историей в одежды праведников и противников тоталитаризма. Наемные киллеры останутся наемными киллерами.
Идея общинного сознания, идея всечеловеческой солидарности должна быть осознана как метафизическая ось нашей истории. Это осознание по сути своей не несет никакой мистики, маниловских мечтаний или исторической фантастики. Так сложилось, что История возложила эту тяжелую ношу на наши плечи. Кто не хотел или не хочет ее нести, тот жмется к западу, жмется к Европе, вместо того, чтобы явить свою идею той же самой Европе. Но приходит время, когда осевая идея должна быть осознана нами в ее всеобщности, а не только как драматическая страница в истории нашего народа. Без такого осознания нам просто не жить. Но она должна явить свой всеобщий характер, поскольку и сама идея и ее реализация касаются будущего всех, всего глобального человечества. Возможно, в своем всеобщем виде она должна принять форму неохристианства, возрождающего этику христианского братства, но возрождающую ее в новой секулярной форме, опирающейся на рациональное знание. Мир, человек и Творец мира и человека, таково пространство мировоззрения религиозного христианского сознания. Новое время сузило эту территорию до соотношения человек-природа. Она должно быть раздвинуто до триады человек-природа-космос. Собственно, это даже и не новые координаты, это возвращение к системной целостного всякого жизнеутверждающего мировоззрения. Ответственность за жизнь выходит не только за пределы родовой общины, она выходит и за пределы Земли. И это необходимо для этики спасения и продления жизни. Земля – часть Космоса, разумная жизнь – часть Космоса. Неудивительно, что в советское время мечтали найти в Космосе братьев по разуму, а не покорять «пандоры». Осознание солидаристской природы человека предстает как осознание солидарского начала разумной жизни. Движение встречь этому началу есть движение танатальное, он есть отказ от делания добра, оно есть разрешение всеединства жизни индивидуальный эгоизмом, который может вести только к гедонизму, съедающему и саму жизнь. Это уже история показала не один раз. Показывает еще раз в форме постмодернистского карнавала, который может быть остановлен только на основе новой этики. То есть принципы такой этики не новы, но они неизбежно получат новую форму и новый вид фундаментального обоснования. И новая форма жизнеутверждающей этики родится не как абстрактное теоретизирование, но как выстраданный жизнью общества, проверенный историей и принятый людьми, способными нести эти этические принципы в жизнь. И эта этика будет реализована в общественном устройстве подобно тому как этика общинного существования была положена в основание социального и политического строительства советской эпохи.
Где люди, способные нести соответствующие этические принципы? Можно ли найти их в нынешней элите или в определенных социальных группах?
С.Е. определенно полагает, что нельзя уповать на нынешнюю элиту и ждать от нее чуда. Действительно, ждать радикального этического разворота от людей, уповающих устроиться в гедонистическом мирке запада или даже слиться с его внутренней элитой (совершенно пустое обольщение) никак невозможно. Но становящаяся этика неосоветского проекта должна проникать во все поры общества. Российская элита уже не раз предавала свой народ. Это начало 17 века, начало 20 века и конец 20 века. Из народной толщи, объединяющей все сословия, выходили новые борцы. Сегодня все гораздо сложнее и, вообще-то, безнадежнее. Но без адекватного мировоззрения не будет нового движения. А выстраивание мировоззрения – сложный синтез, в котором должен быть явлен соответствующий образ человека.

[m-tihonova]

За мироощущением и словом -
Зажила Мысль, зажило Слово.

Спасибо.

[Dok]

Здесь, в ветке «Антропология и обретение Смысла» (и, по моему, в теме «Сравнительный анализ фашизма и коммунизма») просматривалась еще одна весьма небезинтересная мысль, принадлежащая Ratan’у.
Мысль, как я ее понял, следующего содержания. Западная философия чаще всего не способна целостно уловить все черты и особенности русской жизни, русской культуры, в следствие чего необходимо глубокое и всестороннее обращение к русской философии. Я с этой мыслью абсолютно согласен.
Но кроме того, думаю, интересна (и важна) и некоторая, как сказали бы «грамотеи», «экстраполяция» этой мысли на нашу науку.
Коль скоро русская жизнь и русская культура обладают глубокими особенностями, то необходимо не только очень пристальное внимание к русской философии, но и, скажем, к русской социологии, политологии etc.
Была в истории и политэкономии некоторая марксистская традиция, которая кое-что описывала, но от нее в большинстве своем отказались. Плохо отказались, но отказались. А меж тем русская социология и политология во-первых слабо развивались (главенствующую роль занимал диалектический материализм – от которого отказались), а во-вторых с отказом от марксизма большого прорыва не совершили (скорее наоборот). Ну не совершили. Есть масса оценок, согласно которым вся наша нынешняя социология – это «перепевки» западных течений и теорий. И, боюсь, это касается большинства (если не всех) сегодняшних крупных социологов (МГУшных в ом числе), крупнейшие «социологические школы». Может выбивался из этой «социологии» Зиновьев, но школы после себя он не оставил.
Политология - примерно тоже самое, особенно вузовская. Куда-то шагнул Кургинян (его политология у меня сомнений не вызывает), видимо, в некоторых «мозговых центрах» какая-никакая политология имеется. Но вузовская, скорее всего, как и социология, стали ничем иным как «перепевами» трелей западных певцов рынка, капитализма, индивидуализма, либерализма etc.
То есть русская современная социология и политология находятся на отшибе (если по-умному, то на переферии) мировой науки. Но и бог бы с ним, потому как русское и российское культурное образование иное и его схемами из западной социологии и политологии не покрыть. А «ученые мужи» все равно эти западных «запевал» перепевают на нашей русской почве, на наш русский манер, становясь чем-то тупиково-деградантным (не то, не так и не про то).
Отсюда важное замечание. Коль скоро русская и российская жизнь и культура особенны, то должны сформироваться (по настоящему, без дураков и совсем уж бессмысленных и позорных «перепевов») русская политология и русская социология, русская культурология и русская экономика. И вроде некоторые попытки были, но, боюсь, в основном индивидуальные попытки.
Это никоим образом не значит необходимость отгородится от глубоких исследований, существующих в западной гуманитарной мысли (Вебер, Дюркгейм, Бродель, Хабермас, Маркс и др. – ко многим мы неоднократно обращались, совсем недавно к одному из глубочайших французских историков ХХ в. Фернану Броделю (история укладов)), непроходимой стеной. Это значит одно: стать одним из полюсов мировой социологической, политологической, культурологической науки. Не пустопорожними «перепевами» заниматься (а ими грешит вузовская система), а серьезной наукой. В вузах же в большинтсве своем люди с ограниченным доцентским сознанием занимается именно перепевами, причем самыми не глубокими, самыми поверхностными, вплоть до того, что иногда «начетническими».
А итогом будет, я знаю что… Я знаю, что будет итогом этой оскорбительной низости. Итогом будут чьи-нибудь страшные слова «мы не знаем общества, в котором живем» и последовавшая за этими словами трагедия.
В общем, я бы этих перепевщиков (доцентов и прочих интеллигентов-гуманитариев самой низшей пробы) загнал бы к Ratan’у на семинар и заставил бы учиться. Глядишь бы прорвались к русской социологии и политологии. А не хотят учиться и думать про общество и русский народ – поставил бы у дверей пару ребят с автоматами (все это называлось бы «особое гуманитарное бюро при ФСБ РФ»).
…Страшно не понимать общества, в котором живешь. Страшно признавать это. Даже не стыдно, а именно страшно – потому как до тех пор, пока мы не знаем своего общества, впереди будет перестройка нон-стоп. Потому и страшно.

[Ratan]

'Dok' date='5.5.2010, 0:17' post='13126']

Коль скоро русская и российская жизнь и культура особенны, то должны сформироваться (по настоящему, без дураков и совсем уж бессмысленных и позорных «перепевов») русская политология и русская социология, русская культурология и русская экономика.

Я думаю, что в этих дисциплинах есть много "инвариантного", т.е. не зависящего от национальной среды, в которой названные дисциплины развиваются. Но поддерживаю мысль в том, что ментальная культурная установка влияет на конкретный ход исследования и на концептуальный каркас, определяющий построение предмета. А также влияет и на цель исследования. Так что в этом плане безусловно необходимо собственное развитие общественной мысли во всех названных направлениях. Начала здесь были, некоторые полагают, что они были бесперспективны. Я так не думаю. Кстати интересно, что П.Сорокин, отправленный в свое время в "пароходой команде", стал вроде бы родоначальником социологии (одним из таковых) в США. Но "своим" он там не стал, видимо не смог перешагнуть ментальный рубеж.

В общем, я бы этих перепевщиков (доцентов и прочих интеллигентов-гуманитариев самой низшей пробы) загнал бы к Ratan’у на семинар и заставил бы учиться.

За комплимент, спасибо. Но полагаю, что учиться должны все вместе. Один в поле не воин. Но хотел бы внести свою лепту.

[Максим П]

Здравствуйте, Ratan.
С большим интересном прочёл всю тему и хотелось бы обсудить такую сферическую идею в вакууме, скорее даже черновик идеи. Я надеюсь она попадает в смысл темы.

-----------------------
Существование Человека.

1.Вселенная реально существует.
Т.е. она не в нашем воображении ( не исчезнет вместе с нами ), не является сном Бога, итп.
2.Человек реально существует.
Т.е. он не в нашем воображении ( не исчезнет вместе с нами ), не является сном Бога, итп.
3.Всё существуещее имеет смысл.
Очень важный пункт! Это фундаментальная основа всей теории, именно на этом утверждении строятся все дальнейшие рассуждения. И хотя его нельзя доказать он принемается просто как аксиома.
4.Человек существует во вселенной чтобы исполнить своё Предназначение, «Исполнение Предназначения» — это Смысл существования Человека.
4.1.В данный момент Человек слишком слабо развит и не понимает своего Предназначения, следовательно:
4.2.Человек должен развиватся пока не познает своё предназначение.

Как следствие п.4.2 нынешнее человечество (Хомо сапиенс) умрёт, породив Нового Человека (Хомо Новус). Так же и хомо новус может в своё время умереть дав начало следущей ступене развития Человека (например Хомо Супер), кол-во этих ступеней нам пока не известно. Но конечным этапом станет будующий Человек Абсолютный, тот который сможет реализовать п.4. Он, вероятно, будет очень сильно отличатся от Хомо сапиенс.
Причём, хочу заметить, что разные ступени не будут драматически отличатся друг от друга, т.е. что-то вроде родителей и детей.
Смерть в данном случае является не злом и антиподом Жизни, а всего лишь Границей, разделяющую разые формы Жизни (это приминимо как в отношении одного человека так и Человечества в целом). И хотя продолжение Жизни является высшим приоритетом, оно не находится в противостоянии со Смертью.

Задача же России и Русских сейчас способствовать переходу от Хомо спиенс к Хомо новус, под Хомо новус я в данном случае понимаю Нового человека в смысле морали (как сумма жизненных установок, «внутреннего закона»). И полностью поддерживаю вас в том смысле что это должен быть человек солидарного типа, т.е. тот для которого общее выше личного (я надеюсь правильно понял).


Здесь я основной целью ставлю Самопознание, но как идею НЕ только для ИНДИВИДА, а и для ОБЩЕСТВА! Потому что Человек не может существовать обособленно, и занятие личным самопознанием это лишь половина Истины.
Истина — это когда индивид познает себя И общество познает себя.
Это, на мой взгляд и есть идея «всеобщего спасения».
(Сразу хочу спросить, кем и когда была хорошо раскрыта идея «познания общества самим собой», я, увы, не нашёл таких.)


Простите что получилось сумбурно, но как оно есть в голове, так выходит и на бумаге. Это опять же не все мысли, но остальная часть еще более сумбурная и выглядела бы просто как бессвязный набор фраз, поэтому я не стал их писать.

P.S. Не всё написанное здесь является исключительно моими идеями, скорее это синтез идей моих и моего друга.
P.P.S. Правописание у меня хорошее, но оно хромает.

[Ratan]

'Максим П' date='12.5.2010, 12:49' post='13229']

Ваши тезисы носят характер всеобщих и мировоззренческих. Обсуждение же оснований мировоззрения всегда проблема фундаментальная и сложная. Тем не менее, в рамках возможного.

>1.Вселенная реально существует.
>2.Человек реально существует.
>Т.е. он не в нашем воображении (не исчезнет вместе с нами ), не является сном Бога, итп.

Проблема реальности не так проста. Причина – сознание человека. Все существующее для него осознается им как существующее. Поэтому в философии эта проблема обсуждалась многократно и в разных проекциях. Например, доказательство бытия бога в средневековой схоластики (Ф.Аквинский) типичная попытка решения проблемы существования в отношении высшей универсалии, называемой Богом. В общем контексте реально существующее может быть и сном бога, кто его знает? Реальный сон тоже реальность.
Но не будем вдаваться в такие сложности. Примем Ваше решение проблемы существования, в котором есть одно твердое основание – объективное, т.е. не зависящее от чьего-то произвола, существование человека и Вселенной. Это по сути точка зрения «естественного реализма», вполне приемлемая.

>3.Всё существующее имеет смысл.
>Очень важный пункт!

Действительно, пункт очень важный. Смысл всегда существует в чьем-то сознании (человека или бога, или абсолютного разума). Так что вопрос о смысле так или иначе возвращает нас к вопросу о реальности. То ли мы ей приписываем смысл, то ли она нам?

>4.Человек существует во вселенной чтобы исполнить своё Предназначение, «Исполнение Предназначения» — это Смысл существования Человека.

Вот и всплыла проблема, на которую я указал. Свое существование мы должны представить себе как исполнение некое предназначения. Кто «выдал» нам это предназначение? Бог, Абсолютный разум, Эволюция, Природа и т.п.? Здесь вопрос упирается в понимание того, что есть человек на Земле и что он есть в Космосе через свое существование на Земле. «Предназначение» может быть осмыслено как некое провиденциальное (предначертанное богом) или как этап эволюции или может быть еще как-то. Во всяком случае, проблема упирается в вопрос о человеке, об его происхождении.

>4.2.Человек должен развиваться пока не познает своё предназначение.

Поскольку вопрос о предназначении у нас подвешен, то и проблема его постижения остается «подвешенной». Все-таки нужно определяется в основаниях антропологии: эволюционный подход или какой-то другой.

>Как следствие п.4.2 нынешнее человечество (Хомо сапиенс) умрёт, породив Нового Человека (Хомо Новус). Так же и хомо новус может в своё время умереть дав начало следущей ступене развития Человека (например Хомо Супер), кол-во этих ступеней нам пока не известно. Но конечным этапом станет будующий Человек Абсолютный, тот который сможет реализовать п.4. Он, вероятно, будет очень сильно отличатся от Хомо сапиенс.

Может быть, так и будет, хотя совсем не очевидно. И это не избавляет нас от необходимости понять сегодняшний этап и наше поведение сегодня. Уповать на «светлое будущее» в связи с перерождением человека едва ли является позицией конструктивной. Я думаю, что прежде чем обращаться к глобальной эволюции такого рода, нужно все-таки разобраться с происхождением человека как существа наделенного мыслью и общественными формами бытия. Без этого трудно двигаться в решении вопросов будущего. Ведь нынешняя эволюция общественной жизни (глобализация) такова, что вообще ставит под вопрос будущее человека и человечества.

>Задача же России и Русских сейчас способствовать переходу от Хомо спиенс к Хомо новус, под Хомо новус я в данном случае понимаю Нового человека в смысле морали (как сумма жизненных установок, «внутреннего закона»). И полностью поддерживаю вас в том смысле что это должен быть человек солидарного типа, т.е. тот для которого общее выше личного (я надеюсь правильно понял).

На мой взгляд, нет перерождения человека без перерождения общественных форм его бытия. Может быть утверждение идеи большой (глобальной) человеческой семьи предстанет как становление Хомо новус. Это уже вопрос терминологии. Важно для России остаться историческим субъектом, утверждающим самим своим существованием идею человеческого братства (солидарного человека). Это насущная задача и в этом контексте можно приветствовать любой интеллектуальный поиск, способствующей решению названной задачи.

Здесь я основной целью ставлю Самопознание, но как идею НЕ только для ИНДИВИДА, а и для ОБЩЕСТВА! Потому что Человек не может существовать обособленно, и занятие личным самопознанием это лишь половина Истины.
Истина — это когда индивид познает себя И общество познает себя.

В этом главном вопросе я с Вами соглашусь. Познание человека, в которое органически включено познание его «культурно-исторической» природы, необходимо для стратегического видения будущего. Даже очень отдаленного. Действительно, такое познание обращено не к отдельному индивиду, но к сообществу и многообразию человеческих сообществ.

[Максим П]

'Ratan' date='13.5.2010, 10:07' post='13235'

Ваши тезисы носят характер всеобщих и мировоззренческих.

Да, мне хотелось начать именно с таких общих тезисов, чтобы постепенно спустится к современной реальности, ведь если базовый фундамент будет с дефектом даже самое хорошее здание в конце концов развалится.

Проблема реальности не так проста. Причина – сознание человека.

Я знакомился с различными вариантами существования реальности, правда очень повехностно. В конечном итоге всё сводится либо к тезисному, и бездоказательному, обоснованию реальности (различные религии), либо к построению каких-либо мысленных конструкций (опять же бездоказательных). То есть это всё я говорю к тому что человек не может объективно (отстранясь от собственных ощущений) описать реальность, и даже в рамках собственных ощущений (наука) мы не можем описать реальность. Так что единственный на данный момент выход, это религиозные постулаты, которые и определят что такое реальность.

Действительно, пункт очень важный.

Вот и первый дефект, тут я упустил часть текста который присутствует в моём сознании "по-умолчанию". Смысл приписывается нам Создателем, будь то Бог, Природа или Эволюция. Он создал этот мир и имеет какой-то Замысел, мы же часть этого мира и этого замысла и имеем какое-то своё Предназначение.

Вот и всплыла проблема, на которую я указал.

Собственно как следует из предидущего абзаца это провиденциальное Предназначение.

И это не избавляет нас от необходимости понять сегодняшний этап и наше поведение сегодня.

Нет нет, вы не правильно меня поняли, я не уповаю на "светлое будущее", я лишь хочу подвести большую и фундоментальную базу под текущие изменения. Проще говоря мы меняем и улучшаем Россию не для того чтоб у каждого был кусок хлеба, хотя и это важно, но ведь когда все обзаведутся куском хлеба то вопрос "зачем жить и развиватся?" сново повиснет в воздухе. Смысл же того что я делаю - чтобы этот вопрос не повисал еще очень долгое время, чтобы была Высшая Цель, на пути к которой можно и хлебом обеспечить и справедливость установить и сделать множестово других мелких(по сравнению с целью), но важных вещей.

Важно для России остаться историческим субъектом, утверждающим самим своим существованием идею человеческого братства (солидарного человека).

Я всецело разделяю эту точку зрения, но чем перейти к этому сложному для меня вопросу, я бы хотел закончить с фундаментальными вещами.

[Ratan]

'Максим П' date='13.5.2010, 13:25' post='13238']

>То есть это всё я говорю к тому что человек не может объективно (отстранясь от собственных ощущений) описать реальность, и даже в рамках собственных ощущений (наука) мы не можем описать реальность.

Вообще-то человек описывает мир в понятиях (и образах). Проблема реальности это проблема соотношения понятий (абстракции) и действительности, с которой человек взаимодействует и по поводу которой создает те или иные представления. У существ, не обладающих сознанием, проблема реальности не возникает. Не в ощущениях здесь дело, но в тех значениях (смыслах), которые им приписаны.

>Так что единственный на данный момент выход, это религиозные постулаты, которые и определят что такое реальность

Я думаю, что дело не столь безнадежно. В ходе исторического развития могли доминировать разные картины мира. Это все вопрос о средствах объективации культурных смыслов. В свое время таким средством была мифологическая картина мира, или научно-рациональная, или религиозная. Но выбор здесь не является произвольным, он диктуется степенью развития общества, включающим развитие его сознания. Мифическая картина по-своему реальна, она подкрепляет социальную жизнь сообществ, позволяет обосновать нормы поведения и т.п.

>Смысл приписывается нам Создателем, будь то Бог, Природа или Эволюция. Он создал этот мир и имеет какой-то Замысел, мы же часть этого мира и этого замысла и имеем какое-то своё Предназначение.

Это значит, что мы принимаем изначально теологическую (телеологическую) установку сознания. Не вижу основания для такого выбора. На индивидуальном уровне можно придумать что угодно. Но в общественную жизнь «что угодно» не встраивается.

>Проще говоря мы меняем и улучшаем Россию не для того чтоб у каждого был кусок хлеба, хотя и это важно, но ведь когда все обзаведутся куском хлеба то вопрос "зачем жить и развиватся?" сново повиснет в воздухе. Смысл же того что я делаю - чтобы этот вопрос не повисал еще очень долгое время, чтобы была Высшая Цель, на пути к которой можно и хлебом обеспечить и справедливость установить и сделать множестово других мелких(по сравнению с целью), но важных вещей

Я разделю Вашу убежденность в том, что человеку и человечеству нужны смыслы, причем так называемые высшие смыслы. Но поиск таких смыслов не решается отвлеченным теоретизированием. Чтобы общество их приняло, они должны быть ему органически присущи, вырастать из его истории, из особенностей его культуры, оживлявшей и оживляющей эту историю. Исследование культурных оснований общества должно быть фундаментом такой работы. Иначе она выродится лишь в добрые пожелания, которые сами по себе всегда хороши, но с их действенность всегда возникают вопросы. И главное, я не уверен, что именно религия должна стать формой выражения генеральных смыслов на нынешнем этапе развития.

[Максим П]

'Ratan' date='14.5.2010, 19:01' post='13252'

Вообще-то человек описывает мир в понятиях (и образах).

Может я не прав, но я, под влиянием своего физического образования, при рассматриении общения человека с окружающем миром считаю финальной стадией эксперемента по взаимодействию является всё-таки человечиские органы чувств(ощущения, они же приборы-детекторы) и мозг (обработка результата, т.е. как вы правильно заметили образ), под отказом от ощущений я имел в виду именно выйти из своего тела, не использовать свой мозг, это конечно невозможно. То же что называется наукой и есть простые человеческие эксперементы, основанные на ощущениях.

У существ, не обладающих сознанием, проблема реальности не возникает

Я честно говоря не вижу проблемы между объективной действительностью и человеческими образами, т.к. мы неможем знать какая она, объективная действительность, мы работаем только с образами (будет ли так всегда или это один из этапов развития я незнаю). Опять же чтобы узнать возникает ли у собаки проблеммы с реальностью нужно полностью представлять себе объективную механику мышления собаки, мы же пока что имеем только некую модель мышления собаки, основанную на наших же образах. Таким образом о смыслах есть смысл(простите за тавталогию) говорить только в рамках человеческого восприятия, человеческих образов. И когда мы говорим о Предназначении или Великом Смысле, это всё-равно не внешнее(объективное) понятие, а часть наших образов, нами же формируемых, но в то же время мы не забываем что наши образы это отражение (не всегда прямое, а зачастую и кривое) объективной реальности. (как-то очень муторно-сложно тут получилось, но надеюь Вы меня верно поймёте правильно)

Но выбор здесь не является произвольным, он диктуется степенью развития общества, включающим развитие его сознания.

Безусловно, но я и не говорю о чисто религиозном обосновании картины мира. Религиозно обосновываются только фундаментальные, принципиально непозноваемые в данный момент, вещи. Такие как Создание Мира и Смысл Жизни. Но и даже эти вещи религиозно постулируются не навечно, а лишь до тех про пока наука не сможет их объяснить. Я конечно знаю о Теории большого взрыва, но, увы, серьёзной критики она не выдерживает, есть так же еще научные теории созания мира, но опять же ни одна из них не даёт полной и целостной картины, пока не даёт.

Не вижу основания для такого выбора.

В конечном итоге любая установка является теологической, в общем смысле. Человек может верить в Бога, Коммунизм, Демократию, Науку. Ведь если говорить об основной массе, а не об "учёных" (тут имеются в виду люди близко связанные с объектом веры, и понимающие его суть и природу), то общая масса не понимает всех принципов той "религии" которую она поддерживает, люди просто верят что при Демократии они свободны, что при Коммунизме наступит счастье, и.т.п. Я не пытаюсь унизить людей, просто объективно все не могут быть проффесорами и досконально разбиратся в вопросах Демократии, Комунизма, и.т.д. Поэтому они принимают на веру то что им говорят уважаемые и знающие люди.

Исследование культурных оснований общества должно быть фундаментом такой работы.

Конечно нужны исследования и фундамент, но где эти исследования Русской культуры? Было ли хоть одно серьёзное исследование объединяющее все времена от древней, языческой, Руси до нашего времени (я правда незнаю, поэтому интересуюсь и если поднобная вещь была написано я бы с удовольствием почитал или хотя бы не до нашего времени, но именно цельный анализ).

И главное, я не уверен, что именно религия должна стать формой выражения генеральных смыслов на нынешнем этапе развития

Я уверен что не религия, а сплав науки и религии. Т.е. Религия даёт фундаментальные установки и пути развития, переодически сверяясь с текущими научными изысканиями(хотя механизм сверки это достаточно тонкий момент), а наука реализует эти установки и идёт по этим путям. т.е. в отличии от классической религии эта новая религия не будет давать законченной картины мира, а будешь лишь задавать и поддерживать вектор развития. Так же хочу заметить что Культура тоже будет играть одну из ключевых ролей, наравне с Наукой и Религией, правда каков будет характер их взаимоотношений пока не ясно.

P.S. Я осознаю что в некоторых вопросах мне хронически нехватает практических знаний, надеюсь мои посты не вгоняют Вас в уныние. Я с удовольствием принимаю любую конструктивную критику. :-)

[Ratan]

'Максим П' date='15.5.2010, 11:38' post='13261']

Может я не прав, но я, под влиянием своего физического образования, при рассматриении общения человека с окружающем миром считаю финальной стадией эксперемента по взаимодействию является всё-таки человечиские органы чувств(ощущения, они же приборы-детекторы) и мозг (обработка результата, т.е. как вы правильно заметили образ), под отказом от ощущений я имел в виду именно выйти из своего тела, н е использовать свой мозг, это конечно невозможно. То же что называется наукой и есть простые человеческие эксперементы, основанные на ощущениях.

Это предмет теории познания (гносеологии). Здесь нужно войти в курс дела более детально. Проблема сложнее и решение ее непростое, прошло многовековую историю, двумя фразами не изложишь.

Я честно говоря не вижу проблемы между объективной действительностью и человеческими образами, т.к. мы неможем знать какая она, объективная действительность, мы работаем только с образами (будет ли так всегда или это один из этапов развития я незнаю).

Это и есть проблема теории познания, которой более двух тысяч лет. Нужно сч ней знакомится.

>И когда мы говорим о Предназначении или Великом Смысле, это всё-равно не внешнее(объективное) понятие, а часть наших образов, нами же формируемых, но в то же время мы не забываем что наши образы это отражение (не всегда прямое, а зачастую и кривое) объективной реальности.

Во-первых, вы говорите, что наши образы есть отражение объективной реальности, тем самым отвергаете сказанное Вами ранее. Во-вторых, соглашусь, что смыслы, которыми мы руководствуемся, нами же и сконструированы. Но это не произвольно конструирование, но органическая часть человеческой жизни. Здесь возникает вопрос о человеческом мышлении (сознании) и его роли в нашей жизни.

>В конечном итоге любая установка является теологической, в общем смысле. Человек может верить в Бога, Коммунизм, Демократию, Науку.

Тут, видите ли, масса вопросов возникает по ходу. В данном случае вопрос о соотношении Веры и Разума, знания и убеждения и т.п. Замечу только, что вера не обязана быть религиозной. И если вы полагает, что фундаментальные смыслы заданы религией, но склоняетесь только к одному виду веры. А вот один чудак пел в свое время: «Я всегда во все светлое верил, например, в наш советский народ…». Тот чудак вообще-то юродстовал, но к теме отношение имеет. В общем, Разум и человек, вот большая проблема.

Конечно нужны исследования и фундамент, но где эти исследования Русской культуры? Было ли хоть одно серьёзное исследование объединяющее все времена от древней, языческой, Руси до нашего времени (я правда незнаю, поэтому интересуюсь и если поднобная вещь была написано я бы с удовольствием почитал или хотя бы не до нашего времени, но именно цельный анализ).

Исследования русской культуры от язычества до настоящего времени представлены по разным отраслям. Это общая истории, история культуры, история философии т.д. Он есть, нужно поискать. Конечно, нет такого исследования, которое разом ответило бы на все мои или Ваши вопросы. Здесь нужно идти самостоятельно, опираясь на предшественников.

Я уверен что не религия, а сплав науки и религии. Т.е. Религия даёт фундаментальные установки и пути развития, переодически сверяясь с текущими научными изысканиями(хотя механизм сверки это достаточно тонкий момент), а наука реализует эти установки и идёт по этим путям. т.е. в отличии от классической религии эта новая религия не будет давать законченной картины мира, а будешь лишь задавать и поддерживать вектор развития.

Об идее соединения науки, философии и религии заявлено было еще в конце 19 века (Блаватская, теософское общество, В. Соловьев одно время в него входил, но решительно отказался от бреда Блаватской). Но резон в этой постановке вопроса есть в плане названной выше проблемы Веры и Разума. Может ли вера опираться на разум и критически оцениваться разумом? В этом направлении В.С. Соловьев работал, о других традициях не упоминаю. В общем, нужно решение некоторых фундаментальных вопросов, упирающихся в природу человека.

[Tapa]

...
Но резон в этой постановке вопроса есть в плане названной выше проблемы Веры и Разума. Может ли вера опираться на разум и критически оцениваться разумом? В этом направлении В.С. Соловьев работал, о других традициях не упоминаю. В общем, нужно решение некоторых фундаментальных вопросов, упирающихся в природу человека.

Ratan, а не подскажете, что именно у Соловьева почитать на эту конкретную тему стоит? У нас ведь сейчас какое-то "двунаправленное" одичание. С разделением (дичающих ) на приверженцев веры и разума.
С одной стороны новые воцерковленные, причем часто именно интеллигентные люди, позволяют себе обскурантизм, которого век-полтора назад среди верующих людей как бы уже и не было. И обскурантизм этот воинствен и кокетлив одновременно. Видимо, прикрывает растерянность постсоветского человека перед экзистенциальными вопросами и растерянность его вообще.
С другой стороны - пытливые умы все той же советской, гуманитарно неподкованной научно-технической интеллигенции. Возникший идейный вакуум (и опять-таки экзистенциальная "обреченка") подталкивают к самостоятельным изобретениям велосипедов. Но обязательных в багаже Лема и Стругацких - увы, не хватает. Многое же другое не было у нас обязательным. Конечно, не только у нас. Но "там", видимо, всяк спокойно занят своим. Крутит свои педали. А у нас и мозг массово не худшим образом развит, и время у многих высвободилось, и как это и должно бывать в "антропосе" в плохие времена - поисковый инстинкт включен. Чего делать?
Тут на форуме иногда раздавались голоса, что надо бы список "для внекласного чтения" организовать. Очень надо бы! Надо бы - по всем предметам Может, начнем с вашего? Тема очень интересна, но трудно говорить на уровне. Помогите малому собравшемуся сообществу с уровнем.
Вообще, мне кажется, форум этого типа - не характерный среди прочих - может существовать, только если "глубина" компенсирует отсутствие "ширины". При более широком сборище идет беседа живая и бойкая. Но неизбежно поверхностная. Собравшимся здесь это было бы неинтересно. А организовать взаимно интересный серьезный разговор не так-то просто.
Предлагаю начать пробовать, и непременно с программы самообразования для "заочников". (Теперь это называют "дистанционное обучение" ). Если Вам, Ratan, конечно, позволяет время.

[Dimkos]

Ratan, а не подскажете, что именно у Соловьева почитать на эту конкретную тему стоит?

Соловьеву было характерно стремление к цельности (познание реальности как целого и конкретность метафизических концепций). В его творчестве эти черты сформулированы в таких работах, как «Кризис западной философии (против позитивистов)» (магистерская диссертация по философии, 1874 г.), «Философские начала цельного знания», «Критика отвлеченных начал» (диссертация на степень докт. филос. наук, 1880 г.).
Целостность знания – это такое единство веры (целостности) и разума (знания). По-моему так.

(Вопрос не ко мне был, но Ratan поправит если я не прав, да и, думаю, дополнит).

[Ratan]

'Tapa' date='18.5.2010, 12:53' post='13293']

Ratan, а не подскажете, что именно у Соловьева почитать на эту конкретную тему стоит? У нас ведь сейчас какое-то "двунаправленное" одичание. С разделением (дичающих ) на приверженцев веры и разума.

С одной стороны, подсказать несложно. Вот уже Dimkos начал список. По поставленному вопросу можно найти суждения в разных работах и статьях. Но серьезная проработка темы в "Критике отвлеченных начал". Возможно, "Теоретическая философия" стала бы новым шагом, но работа не была завершена. А могла бы стать украшением русской флософии, всякие гуссерли бы отдыхали. Но поставленную тему можно найти во многих статьях, ее можно вычитать (это уже вычитать, а не прочесть) в "Чтениях о богочеловечестве" (1878), сделавшие Соловьева очено популярным.
Но дело в том, что Соловьев не столь однозначен, как может показаться по моим цитатам, и сам я не все принимаю в его сочинениях и статьях. Ну, прежде всего религиозная оболочка "всеединства" должна быть "снята" (в гегелевском смысле). Соловьев крайне негативно отнесся к сочинению Данилевского. Его (Соловьева) позиция понятна, но ей должно возражать. Есть и другие вопросы, все не скажешь коротко. Но и плюсов много. Концепция всеединства для него центральная и последовательно проводимая. Единство религии (веры), философии (разума) и науки (опытной науки) есть у него одно из проявления всеединства. На этот предмет цитатка, поскольку Максим затрагивал тему (из "Критики отвлеченных начал"): "...в основе истинного знания лежит мистическое или религиозное восприятие, от которого только наше мышление получает свою безусловную разумность, а наш опыт - значение безусловной реальности...Этим образуется система истинного знания, или свободной теософии, основанной на мистическом знании вещей божественных, которое оно посредством рационального мышления связывает с эмпирическим познанием вещей природных, представляя таким образом всесторонний синтез теологии, рациональной философии и положительной науки".
Читать Соловьева можно и без профессиональной подготовки, но часть содержания останется за границами осмысления, а часть вызовет реакцию отторжения. В особенности вот эта проблема синтеза разума и веры. Он полагает принятие веры разумом, критическое принятие, т.е. веры, прошедшей критическую проверку мышлением. Это не просто соединение религиозных и рациональных суждений. Это предполагает новый качественный синтез. Какой? Конкретного образа у Соловьева нет, есть так сказать подходы. В общем, субъект, соединяющий веру и рациональное мышления оказывается под огнем с двух (а то и более) сторон, что и сталось с Соловьевым. Его сочинения (собрание, не вполне полное) с дореволюционных лет не издавалось. Всего один раз было издано в России. В начале 90-х было объявлено об издании ПСС, вышло три тома и тихий стоп. Нигде не было сказано о причинах остановки. Я лично думаю, что шлагбаум был поставлен не без участия РПЦ, всем другим он не столь опасен. Есть его сочинение "Россия и вселенская церковь", я его только из Инета извлек недавно. Оно в свое время вызвало резкое неприятие российской обществвенности, пржде всего - РПЦ.
Я далек от того, чтобы считать себя специалистом по Соловьеву, но и настоящего "соловьевоведения" у нас нет, и, замечу, не было и до 1917 года. Во объявился семинар в одном из провинициальных городов (не помню, Самара или НН), тут же набежали москвичи и быстро причесали его под некий принятый стандарт (заговорили, проще сказать). Акцент на мистику. В общем, это большая проблема нашей философской мысли. Здесь не скажешь: вот возьмите и читайте как учебник. Нужен комментарий, что, конечно, не избавляет от самостоятельного освоения.
Я стал перечитывать "Россию и вселенскуюцерковь", захотелось откликнуться слегка. Может так и сделаю, т.е. сделаю несколько комментариев к Соловьеву, выражающих мое видение проблем, интересных для сегодняшнего дня. Прежде всего, затронутой проблемы веры и разума.

<Если Вам, Ratan, конечно, позволяет время.>
Да, вот "время - вещь необычано длинная..." как сказал поэт. Ему можно позавидовать, т.е. высказанному фразой мироощущению. Словно он в историческом потоке стоит и нет нужды суетиться (хотя по жизни было иначе). Это в релятивистике время можно то удлинять, то укорачивать. Но опять-таки - сугубо виртуально. В реальности действительно, как позволит время.

[Максим П]

Пожалуй Соловьёв именно тот кого мне сейчас стоит почитать, сумел скачать 9 томов его сочинений, правда они издания 1873-1900 годов и читаются не легко, но буду разбиратся. =)

Источник

Если подобные ссылки запрещены, я уберу.

Когда осилю хотя бы основные его вещи, названные выше, вернёмся к нашему разговору.

[Ratan]

'Максим П' date='20.5.2010, 1:25' post='13331']

Пожалуй Соловьёв именно тот кого мне сейчас стоит почитать, сумел скачать 9 томов его сочинений, правда они издания 1873-1900 годов и читаются не легко, но буду разбиратся. =)

Здесь есть проблема. Читать Соловьева, значит вниникать в его мировоззрение, в его способ решения многих вопросов мировоззренческого характера. Но изучать философию, если стоит такая задача (особенно, если с нуля или близко к тому), нужно не по Соловьеву (не с Соловьева начиная). В том смысле, что он учебников не писал, его размышления адресованы к владеющим философским образом мысли. Лучше соединить одно с другим.

[Ratan]

Я стал перечитывать "Россию и вселенскуюцерковь", захотелось откликнуться слегка. Может так и сделаю,

Текущие политические события всегда актуальны, эмоциональная ре-акция на них возникает «сама собой». Но в каждодневных реакциях прояв-ляют себя структуры поведения, не всегда сознаваемые нами. Они глубоки (во всяком случае, уходят в глубину сознания), так сказать, метафизичны, или трансцендентальны, как любят выражаться философы. Можно было бы пофилософствовать о них в духе А. Шопенгауэра, любившего обращаться к «метафизике жизни», им по-своему увиденной. Для нашего «антропологического взгляда» эта трансцендентность суть глубинные программы поведения. Разумеется, речь идет о культурных компонентах таких программ. Лежат они в человеческой психике довольно глубоко, так что чаще всего индивид своим личным сознанием их воспроизвести не может. Т.е. он не всегда способен сказать, почему он действует именно так, а не иначе. Точнее, в любом случае человек найдет объяснение своему поведению, более того, оправдает свое поведение. Мало того, что оправдает, но постарается доказать, что оно и не могло быть иным, но только и только таким. Такова известная всем особенность человеческого сознания. На языке психоанализа она называется рационализацией поведения. Мы можем спорить до хрипоты об этих рационализирующих конструктах, часто отображающих наши мотивации совсем неадекватно. Но спор этот имеет прямое отношение к жизни. Адекватны они или неадекватны, но они в превращенной форме отражают наш интерес, наши мотивации, наши установки социального поведения.
На этом основании можно вообразить, что если объяснить всем (всему сообществу) правильность (истинность) тех или иных представлений, то проблемы человеческих взаимоотношений могут быть решены просто и ясно. Испокон веков живет такая иллюзия и также испокон веков она терпит поражение. Но эти поражения не абсолютны, они относительны в том смысле, что в конечном счете ведут к осознанию поведения, совершенно необходимому для человека. Осмысление глубинных (метафизических) мотиваций суть работа по постижению Истины, непрерывно выполняемая в культуре. И по мере шествия от Мифа к Логосу эту работу выполняла философия и конкретная социальная группа, называемая философами. Понятно, что лица, входящие в эту группу, могут иметь разные мотивационные установки, далекие от того, что называется постижением Истины. Эту проблему обсуждал еще Платон. Но по своему генезису именно философия занималась метафизикой бытия, в котором живет и действует человек.
Задача постижения глубинных структур смысловой реальности (а она, собственно, и есть трансцендентность, о которой идет речь), в которой живет человек, актуальна с первых шагов антропосоциогенеза. Сегодня вглядывание в культурную природу человека становится необходимым для сохранения самого сознания, его способности к рефлексивному мышлению, поскольку надвигающаяся глобальная реальность крайне бесчеловечна. В личности (а сознательно-волевое начало необходимый признак личности) она видит своего трансцендентного противника, которого хочет непременно погрузит в Небытие, т.е. в неподлинное бытие примитивных реакций и мотиваций, формируемых соответствующими социально-психологическими средствами. Нужно ли в этих условиях знать – что значит быть человеком? Не просто нужно, совершенно необходимо. Без этой трансцендентной базы, без ясного видения последних редутов, которых нельзя отдавать, не лишаясь бытийственного существования, трудно вести борьбу за человека. А борьба за него – главный фронт сопротивления глобализации сегодняшнего дня. В этом контексте актуальна антропологическая проблематика: что есть человек? Люди, АУ….
Но это лирика… Сюжет, к которому хочется возвратиться, тем более, что это возвращение было обещано в связи с упоминанием сочинения «Россия и вселенская церковь» В.С. Соловьева. Причина же обращения к тексту – размышление о том, как наследуются в обществе глубинные структуры поведения человека, как транслируется в обществе личностное начало. Такие механизмы наследования должны иметь какие-то общие черты во всех культурах. Но всегда должно быть нечто специфичное в социальных механизмах трансляции. Речь пойдет об этой специфике применительно к России и, в частности, в связи с роль церкви в этом процессе.
Упомянутое сочинение Соловьева было в России принято весьма критически не только российской православной церковью. Поэтому книга была опубликована за рубежом на французском языке. На русском только после смерти философа. В первой главе философ задает генеральную тему книги, критику православной церкви за ее социальное бездействие – так можно выразить мысль Соловьева. Насколько оправдана критика, пока судить не будем. Обратимся к первой главе. В ней Соловьев рассказывает притчу о двух угодниках, о Кассиане и Николае, в ослепительно белых ризах шествующих по земле к вратам рая. Они были посланы посмотреть на землю. Два пилигрима видят застрявший воз и мужика, бессильно помогающего лошади вытянуть завязшую телегу. Пойдем, поможем, говорит св. Николай. Нет, говорит Кассиан, это не наши проблемы. Пусть мужик сам решает свою задачу. А я не хочу испачкать свой наряд (Сохрани меня Бог, - ответил святой Кассиан: - я боюсь запачкать свою хламиду). Но Николай угодник, движимый сочувствием и, я бы сказал, солидарным чувством, говорит Кассиану: «Ну, подожди, или иди своим путем. Я же займусь мужиком». Телега вытянута, и оба святых достигают врат рая, но на Николае угоднике запачканные и рваные одежды, без материальных потерь дело не обошлось. Что же ты такой грязный? – вопрошает Петр у ворот рая. А узнав причину, решает следующим обра-зом: «Ну, так вот, сказал святой Петр, - тебя, святой Николай, за то, что ты не побоялся испачкаться, выручая ближнего из беды, отныне будут праздновать два раза в году, и ты будешь в глазах крестьян святой Руси самым большим святым после меня. А ты, святой Кассиан, довольствуйся непорочной белизной своей хламиды, а праздновать тебя будут лишь в високосные годы – раз в четыре года».
Зачем рассказывает эту притчу Соловьев? Затем, что, как он полагает, православная церковь подобно Кассиану, не занимается земными делами, не желая запачкаться. Она держится в стороне от социального действия, заботясь только о душе православных прихожан. Напротив, западная церковь, подобно Николаю угоднику, стремится деятельно воплощать заветы Христа в организации мирской жизни.
Правильно ли принимать упрек Соловьева в адрес православной (восточной) церкви и соглашаться с его похвалой церкви западной? Я не имею намерения защищать его позицию целиком, едва ли в этом можно достигнуть консенсуса. Попробуем всего лишь взвесить основательность его упрека в адрес церкви православной. Действительно ведь в ней высоко (в первую очередь) ценилась индивидуальная святость и достижение этой святости уходом от мира в отшельничество, в монастырь, в пустынь. И эта тенденция имеет место с первых шагов утверждения православия на Руси. Феодосий Печерский и его житие дало идин из первых образцов «житийственной литературы». Вспомним Владимира Крестителя и его отказ после принятия христианства от смертных казней, боязнь взять на себя грех смертоубийства. Наконец, Ф.М. Достоевский и образ старца Зосимы в «Братьях Карамазовых». В общем, у Соловьева есть основания по меньшей мере фиксировать заостренное и одностороннее внимание восточной церкви к проблеме личной святости. Можно тему углублять, находить факты лицемерия, сопровождавшие этот путь, но нам важен анализ принципа. Действительно ли он имел место, и как это сказывалось на трансляции того, что мы могли бы назвать глубинными (метафизическими) структурами поведения русского человека. Тут, ко-нечно, нужна оговорка. Русские люди разные в том смысле, что принадлежали (и принадлежат) к разным сословиям в прошлом и к разным социальным группам в настоящем. Но принято говорить, и сегодня это актуально, что именно церковь обеспечивала трансляцию духовности, трансляцию православной этики, т.е. трансляцию метафизических оснований личности русского человека. Попробуем посмотреть это на фактах жизни русского крестьянина в прошлом. В конце концов, именно он был массовой персоной в 19 веке, так и не ставшей объектом пристального исследовательского внимания русской общественной мысли. Выполняла ли церковь заявляемую ею функцию ду-ховного окормления по отношению к «русской почве», т.е. по отношению к крестьянскому большинству России?
Известна формула патриотического сознания аграрного прошлого: за Веру, Царя и Отечество. За Веру, среди прочего, а веру должна поддерживать церковь. Везде, куда приходил русский человек в процессе колонизации, он непременно и в первую очередь ставил церковь (храм). Это символ его самоидентификации, олицетворение ценностей, освящающих его жизнь. Понятно, что в церкви должен быть поп. Но отношение мужика к попу и его отношение к вере не одно и то же. Поп у него лицо часто не благостное и не святое. Анекдоты и ирония по поводу попа и попадьи – вечная тема в мужицкой России. Легко указать на две иллюстрации (иллюстрации не доказательства, но показательства) – «Сказка о попе и работнике его Балде» и случай более тяжелый, это история, рассказанная Ф.М. Достоевским в «Дневниках» о пожаре в деревне, когда мужики отстояли кабак, но оставили огню церковь. Конечно, последний случай свидетельствует больше о некой патологии в сознании и в социальной жизни деревни, но и в такой функции он показателен. Чтобы сформулировать наш тезис, еще одна иллюстрация – рассуждения о вере братьев Карамазовых в первой части романа. Что есть Вера и какова она у русского человека? Характерную черту спорщики отмечают через демагогию Смердякова. И черта эта (чисто русская, как утверждается в романе) вера в то, что даже при общем безверии русский человек полагает, что есть где-то в пустыне египетской один или два истинно верующих отшельника. Мужик верит, что есть праведник где-то на Афоне. И этого ему достаточно. Ему важно знать, что святость и благочестие есть как таковые, что Господь не оставил мир совсем. Церковь поддерживала эту веру простым фактом своего существования. Отсюда и столь высокий авторитет праведничества, отшельничества и т.п.
В общем, наш главный вопрос не в том, выполняла ли церковь свою функцию, а в том, как она ее выполняла. Еще раз слово русскому философу: «Для восточного христианства религия вот уже тысячу лет как отождествилась с личным благочестием и молитва признана за единственное религиозное дело. Западная церковь, не отрицая важности индивидуального благочестия, как истинного зачатка всякой религии, хочет, чтобы этот зачаток развился и принес плоды в общественной деятельности, направленной во славу Божию на всеобщее благо человечества. Восточный человек молится, западный молится и работает. Кто из двух прав?».
Такое видение роли русской церкви ставит под сомнение пропагандируемое ею представление, что без окормляющей роли церкви нельзя быть человеком духовным, т.е. нести в своем сознании и воплощать в своей жизни некие высшие установки, высшие не меркантильные ценности и мотивации: жизнь как ценность, ценности духовного мира как такового и духовного мира человека иной культуры, Отечество, Родина, мир тонких и неизгладимых переживаний, соединяющих человека с другими людьми ради совместного продолжения жизни. Эти ценности может выражать вера, церковь невидимая как духовное единение людей одной общей веры. А церковь видимая, этот вполне осязаемый социальный институт, насколько сильна его роль в утверждении высших мотиваций? Если ее роль в поддержании веры в хотя бы одном праведнике, живущем где-то на Афоне, то понятен высокий авторитет святости отшельника, пустынника, святого отца как образца веры, как ее действительное воплощение. Но до Бога высоко, а до царя далеко, говорил русский мужик. На бога надейся, да сам не плошай. И т.д. И если церковь оставалась бездеятельной в том смысле, о котором говорил В.С. Соловьев, то что же поддерживало солидарные принципы в поведении «русской почвы», т.е. в поведении русского мужика?
В общем виде ответ должен быть такой: социальная организация, те конкретные социальные институты, при посредстве которых осуществляется жизнь. Социальная жизнь всегда пропитана определенным доминирующим этосом и прежде всего пропитана им сфера материальная, т.е. постоянный процесс производства, обмена и потребления, вне которого невозможна человеческая жизнь. С.Н. Булгаков был глубоко прав в своем суждении об основной функции хозяйственной деятельности – воспроизводство материальных условий жизни. Но хозяйственная жизнь человека по сути своей культурный (искусственный) феномен, который не может не быть пропитан этосом, доминирующим в обществе. Ведь эта (хозяйственная) деятельность есть средство воспроизводства общества с его специфичной верой, сознанием, набором ценностей, пронизывающих жизнь как целое. Крестьянский мир формировал солидаристские принципы поведения русского крестьянина, поддерживаемые через его веру. Поддержание фундаментальных глубинных принципов поведения осуществлялось через принципы крестьянской общины (мира), в котором ясно разграничивались интересы мира и личный интерес. Интерес мира (крестьянской общины) – высший, решение вопросов, связанных с его существованием, не предмет для дискуссии. То, что делается для мира и то, что делается миром – свято. На такую работу действительно выходили как на праздник, она давала реальное ощущение солидарной общности, не менее (может более) сильное, чем посещение церкви. Неудивительно, что опыт жизни в крестьянской общине был продолжен и реализовался в практике Советов, это уже не однажды сказано, в частности, хорошо прописано С.Г. Кара-Мурзой. Вне представления о роли крестьянского самоуправления нельзя понять и многие события русской революции, в которой поведение крестьянина нередко стараются оценить как поведение рационального индивида. Он ни общинник, ни капиталист. Он крестьянин, прижимистый, всегда видящий свою пользу, не против того, чтобы и стащить то, что плохо лежит. Но всегда знающий, что без мира (общины) ему не жить (как нельзя и без праведника, утверждающего веру). Сегодня этого общинного человека (а солидарные принципы общины были поддержаны советским образом жизни) стараются превратить в человека рыночного, который в своем стремлении к личной выгоде осуществит вдруг выгоду общую и осуществит чаемую, но по интеллигентски неясную модернизацию России.
Тему нельзя исчерпать одним форумным сообщением. Еще раз нужно поставить акцент на тривиальном в общем-то суждении, что этос социальной среды, впитываемый индивидами, создает глубинные мотивации поведения. Конфессиональные институты лишь предъявляют эти ценности в некой зримой образно-чувственной форме, и поддерживают их посредством соответствующих социальных ритуалов. Когда в силу тех или иных причин изменяется этический колорит, утрачивается эффективность прежней веры и эффективность конфессиональных институтов. М. Вебер хорошо показал в своем кратком, но содержательном исследовании как изменяющийся этос формирует хозяйственную систему (экономику) в Европе. В России сегодня стремятся изменить этос общества через навязывание принципов воспроизводства материальных условий жизни, чуждых этосу общинного человека. Видимо в прошлом мужик, подобно Кассиану, не смешивал веру и социальное действие. Для социального действия был Николай угодник, для веры – бездеятельная церковь. В эпоху социальных преобразования он легко отвернулся от бездеятельного социального института, и православной церкви было бы правильнее критически взглянуть на себя, прежде чем требовать всеобщего и всемирного покаяния за то, что люди спасали себя, вместо спасения церкви в условиях, когда ее социальная бездеятельность стала совсем уж очевидной.
Еще раз слово В.С. Соловьеву: «Иисус Христос основал свою видимую церковь не для того только, чтобы она созерцала небо, но и для того, чтобы она работала и вступила в бой с вратами адовыми». Сегодня же создается впечатление, что РПЦ помогает власти, помешанной на мифической «рыночной экономике и «рыночном человеке», открывать врата адовы. «У нас есть на Востоке молящаяся церковь, но где у нас церковь действующая, которая бы выступала в качестве духовной силы, безусловно независимой от земных властей?» - вопрошал Соловьев. Однако я далек от призыва к исправлению церкви, чего желал русский философ 19 века. Я всего лишь возвращаюсь к мысли, что «основание всему – начала нравственные». Но эти нравственные начала воплощаются в социальных отношениях. Воспроизводство этих отношений является условием поддержания соответствующих «метафизических оснований» культуры. Сильна культура, работающая на соединение исторически сложившегося культурного типа (генотипа) с социальным устройством об-щества. Тогда достигается системное единство, дающее обществу необхо-димую энергию развития.

[Ratan]

'Ratan' date='20.6.2010, 16:37' post='13905']

Есть одна метафора, запавшая в сознание еще в период аспирантуры. Американский автор Г.Саймон в брошюрке, названной им «науки об искусственном» рассуждает о системах, точнее, о наших представлениях о сложности системы. Наблюдая сложную траекторию движения муравья, пишет этот автор, мы можем подумать о большой сложности его системы поведения. В действительности же она крайне проста. Муравей бежит в определенном направлении (например, к муравейнику). Заданием этого направления определятся его движение, а видимая сложность предстает как отражение сложности рельефа, по которому он движется, но никак не сложности самой системы. Может такой методологический подход к системам и не является универсальным, но он приходит мне в голову, когда я наблюдаю слова и действия высоких политических лиц. В голову приходит навязчивая мысль о некоем простом векторе, определяющем их движение в социальном целом, в том числе и в политическом пространстве. Но, если этот вектор простой и определенный, можно ли представить его на языке антропологии, т.е. как вектор, помещенный в смысловое пространство антропологических представлений? Мне представляется, что можно. В частноссти, модель, определяющая стратегию поведения, сводится к некой упрощенной схеме атомарного человечка с столь же упрощенной мотивацией. Это выжимка из антропологии Просвещения, выжимка потому, что исходная модель все-таки богаче. Но выжимка, мякину которой можно найти в просвещенческом мировоззрении, заключается в представлении о том, что человек-индивид стремится к максимизации пользы для себя, максимизации личной пользы. Это у атомарного человека в представлении, например, нашего высокого политика доминантная мотивация, заданная точно также, как вектор движения в пространстве для упомянутого Г.Саймоном муравьишки. Тогда мыслится, что для реализации стратегии «муравьишек» «рынок» есть идеальная среда. Рынок и наши известным образом мотивированные муравьи предстают как взаимодополняющие компоненты, немыслимые друг без друга. Тогда для «рынка» (и преобразовательных реформ) нужны названные атомарные субъекты, мотивирование которых осуществляется деньгами, поскольку это универсальный эквивалент подкрепления мотивации на максимизацию личной пользы в условиях «рынка». Кажется, в этом и заключена вся схема социума у нашего высшего персонажа. О системной организации и сложной хеморегуляции муравейника ему наверное никто не рассказал. Возможно, эту тайну хранят нобелевские лауреаты по экономике, выставляющие напоказ туфту, которой прикрывают этот самый муравейник. Скорее же всего, нет никакой рыночной тайны, есть тайна человека и человечества. Тайна вполне постижимая, во всяком случае, в России постижение этой тайны было выражено русской мыслью простой, но глубокой мыслью – основание всему начала нравственные.
Впрочем, я здесь на этой мысли не настаиваю. Здесь мне важно другое. Представление о «муравьишке» ориентированном на максимизацию пользы, напрочь изгоняет мысль о нравственных началах, а вместе с ней и мысль, что люди могут образовывать некое единство, что общество не сборище атомов, доминантной программной целью которых является максимизации прибыли, что людям необходимо нечто более высокое, вокруг чего вертится жизнь. Им требуется идеальное, трансцендентное, нечто такое, что их возвышает и объединяет в этом возвышении. Без этого в обществе нельзя. Быть гражданином есть нравственная доблесть, говорит Соловьев. И ничего этим не придумывает, просто выражает мысль, очевидную для сознания людей своего круга. Нет человеческой общественной жизни без осознании себя людьми, а не муравьями, которым нужно хорошо пожить. Строго говоря, у предполагаемых нашими политиками упрощенных муравьев нет даже ясного представления о декларируемой цели «хорошо пожить», она для них не сформулирована. Видимо, отдана на откуп СМИ и шоу-бизнесу. А если сформулирована и обрела зримые черты, то лишь для жителей Рублевки, клиентов Куршевеля и т.п., может отчасти для воображаемой «интернетовской молодежи», к которой обращается президент, видя в ней строителей «умной экономики». И, как возможно кажется нашему персонажу, всего-то делов, расставить правильно денежные стимулы и муравьишки побегут в нужных направлениях, созидая нанотехнологии, умную экономику, модернизацию и т.п. В общем, всё сами создадут, таков удивительный потенциал денежного стимулирования. Но избави их бог только от каких-то там идей… Тем более от «фантастической и глупой идеи» человеческого единения, от которой одни несчастья клиентам Куршевеля. Тем самым для муравья утверждается эгоистический принцип личного благополучия, чем опять-таки одновременно доказывается, что основание всему начала нравственные. Это не писательский слоган, это глубокий антропологический и социологический принцип.
Что сказать об «антропологии» не только воображаемого, но и вполне реального политика? Ну, нельзя с такой «антропологией» совершать преобразование общества. Парадоксально, что утверждая этический принцип, прямо противоположный христианскому, политики неизменно демонстрируют свою приверженность православию. Вот уж действительно правая рука не знает, что делает левая. Но Учитель такое правило относил только к деланию добра, а здесь наоборот, все крупицы добра на учете и для продажи… Остается думать, что эти мои фантазии есть результат личного стресса, вызванного несварением генетически модифицированной пищи, или неумением правильно реагировать на «правильный стимул». Есть однако утешение в том, что были и другие мысли о человеке и обществе, которые всегда актуальны, кем бы и когда бы ни высказывались. Потому … к другому персонажу.
Не все является бесспорно приемлемым у В.С.Соловьева. Сегодня трудно согласиться с его программной мыслью, что основанием для единства человечества должно быть религиозное сознание, точнее, именно христианская вера. Единство должно быть достигнуто, как полагал философ, на пути сознательного выбора и сознательного единения с Богом. Такая вера не может быть фанатичной, она должна быть согласована с разумом, разум ее критически проверяет и принимает. Собственно, В.С. Соловьев в своем представлении о теократии едва ли не первый, кто остро ставит вопрос о соотношении Разума и Веры в русском общественном сознании. В то время как эта проблема всегда оставалась актуальной в западном религиозной культуре, во всяком случае, в ее теоретизирующей части. Это важная и острая тема едва ли была приятной нашему православному клиру и, надо думать, столь же неприятна она и сегодня. Решение поставленного вопроса требует внутренней свободы, чего недоставало и недостает русской церкви. Философ дает острую критику положения, занимаемого церковью в России, которое сама по себе интересно. Но в контексте сочинения, к которому мы обратились, важен принципиальный вопрос, поставленный в самом его названии. Это вопрос о вселенской церкви. Единое христианское человечество предполагает и единую Вселенскую христианскую церковь. Тогда и возникают практические вопросы о пути создания такой церкви и роли России и РПЦ в этом процессе. Способно ли русское религиозное сознание и русская церковь, на которую уповали патриоты (славянофилы) 19 века, решать столь важную задачу?
Ответ Соловьева отрицательный. Русская православная церковь (восточное христианство) является национально обособленной, неспособной к вселенским задачам, неспособной объединить даже христианские церкви востока (греческую, болгарскую, армянскую и т.д.). По сути нет единой восточной церкви, но есть церкви национальные восточные церкви, неспособные делать шаг к вселенскому христианскому объединению.
Времена меняются, и может показаться, что сегодня национальная заинтересованность русской церкви должна рассматриваться не как недостаток, но как преимущество, как условие, необходимое для сохранения самости России и русской культуры. Да, но если бы дело обстояло именно так. Однако сегодня РПЦ на стороне преобразований, о философии которых отчасти сказано в начале сообщения. В таком поведении церкви нет и намека не только на вселенское значение русского православия, но нет даже намека на средства поддержания собственного исторического пути (поддержка этики, чуждой православному сознанию), на что так рассчитывали славянофилы. Нет нужды тратить слова и время на критику нынешней позиции РПЦ, она вытекает отчасти из прошлого, о котором русский философ говорит весьма нелицеприятно. И говорит даже не своими словами, но цитирует одного из идеологов славянофильства И. Аксакова. Главная тема – отсутствие свободы церкви. Церковь должна быть свободной, чтобы обладать нравственным авторитетом и быть лидером исторического движения народа. Но ни церковной свободы (независимости церкви от государства), ни религиозной свободы (свободы совести, свободы вероисповедания) не было в России 19 века (сейчас еще хуже, есть какая-то отвязанная свобода совести при отсутствии церковной свободы и учительского слова церкви). Как говорит Соловьев, «церковь отказалась от своей церковной свободы; а государство взамен этого гарантировало ей существование и положение Церкви господствующей, упразднив религиозную свободу в России». В общем, тема достаточно раскрыта в «России и вселенской церкви», но две-три цитаты И.С. Аксакова, взятые из рук Соловьева: «Нигде так не боятся правды, как в области нашего церковного управления, нигде младшие так не трусят старших, как в духовной иерархии, нигде так не в ходу «ложь во спасение», как там, где ложь должна быть в омерзении. Нигде, под предлогом змеиной мудрости, не допускается столько сделок и компромиссов, унижающих достоинство Церкви, ослабляющей уважение к ее авторитету. Все это происходит, главным образом, от недостатка веры в силу истины. ….Если судить по словам ее защитников, наша церковь уже не "малое, но верное стадо", а стадо великое, но неверное, которого "пастырем добрым" – полиция, насильно, дубьем загоняющая овец в стадо! …Соответствует ли такой образ Церкви образу Церкви Христовой? Если же не соответствует, то она уже не есть Христова, - а если не Христова, то что же она? Уж не государственное ли только учреждение, полезное для видов государственных и для дисциплины нравов. …В России не свободна только русская совесть. …Оттого и коснеет религиозная мысль, оттого и водворяется мерзость запустения на месте святее, и мертвенность духа заступает жизнь духа, и меч духовный – слово – ржавеет, упраздненный мечом государственным, и у ограды церковной стоят не грозные ангелы Божии, охраняющие ее входы и выходы, а жандармы и квартальные надзиратели, как орудия государственной власти, - эти стражи нашего русского душеспасения, охранители догматов русской православной Церкви, блюстители и руководители русской совести».
В общем, ситуация патовая. С одной стороны, вера в высокое и всемирное призвание русского народа, способного нести идеал третьего Рима. С другой стороны – негодные средства для воплощения этого идеала, на которые рассчитывали славянофилы и «русские патриоты». Можно было бы снять упрек в национальной ограниченности российской церкви, которые делает В.С. Соловьев, если бы за этим стояла действительно национально-историческая привязанность к исторической судьбе народа и культуры, а не привязанность к определенной форме государственности. «Ограниченность» такого рода привела бы неизбежно к осознанию роли России в мировой истории и превращению идеала национального в идеал интернациональный, всемирный. Но не такова историческаяя реальность, и тем, кто еще уповает на российскую православную церковь, следовало бы припомнить, что она отказалась от поддержки монарха и связанной с ним государственности и легко шагнула к «государственности» Временного правительства, возможно увидев в таком шаге свой христианский долг. Тогда чего же удивляться, что за реализацию действительно интернациональной идеи русской культуры принялись люди, далекие от самой церкви, но не чуждые христианского идеала социальной справедливости и нравственной правды.
…

[Ratan]

'Ratan' date='9.7.2010, 18:03' post='14167']

Есть серьезное сомнение в идее Соловьева о достижении единства человечества на почве христианского религиозного сознания. Во-первых, потому что весьма велик мир не христианский, и трудно представить его обращение в христианство. Наверное, не без причины в конце жизни Соловьева преследовала мысль о желтом нашествии с востока. Во-вторых, потому что христианский мир разделен, и объединение всех христиан (католиков, православных и протестантов) в единую христианскую церковь сегодня столь же призрачно, как и сто лет назад. Увлеченный идеей единого человечества, Соловьев не согласился с фундаментальным значением его культурного (точнее, цивилизационного) разграничения, на котором настаивал Данилевский. В рамках религиозного мировоззрения всеединое человечество можно представлять как провиденциальный итог человеческой истории, хотя сам по себе такой результат фатально не предрешен. Необходимо сознательное усилие человека, который свободен в своем выборе. Создатель не гарантировал человеку правильный выбор, он гарантировал ему спасение при правильном выборе.
Но, если есть сомнение в возможности единого человечества через вселенскую церковь, то в чем ценность размышлений Соловьева и ценность, признаем таковую, его полемики с патриотическим славнофильским крылом?
Можно дать ответ на этот вопрос, и ответ будет заключаться в следующем. Ценность его усилий, во-первых, в том, что они представляли собой поиск пути к единому человечеству, причем единому духовно. Хотя философ и настаивал на некой единообразной структуре теократии (священник, правитель, пророк), но универсальной социальной системы не изобретал. Во-вторых, важнее здесь другое. Это другое заключается в повторенном уже не раз принципе «основание всему начала нравственные». Современная глобализация есть по сути своей война антропологическая, т.е. война против человека. Война эта глобальная, но в России мы видим применение ее наиболее тяжелых средств, и культурные следствия таких действий не требуют комментариев. Комментариев требует статистика прогрессирующей деградации и одичания населении. И, хотя сама статистика не является предметов обсуждения социологов и культурологов, телевидение ежедневно доносит единичные, но красноречивые факты, отражающие качество процесса, становящегося обыденным явлениям, содержанием социальной жизни, к которому мы привыкаем. Для отражения «антропологической агрессии» необходима активизация всего глобального культурного потенциала, удерживающего и развивающего человеческие начала. В таком плане востребован, в числе прочего, вклад В.С. Соловьева в развитие человека и общества, особенно важный для нашего общества и нашей истории. И дело не в декларации принципа, с которого начинается человек (основание всему начала нравственные), но в том, что человеческая жизнь на индивидуальном и общественном уровне совершается в пространстве этики, определяющей взаимоотношения людей. Совсем не обязательно представлять себе всеединое человечество как всемирное универсальное государство, объединяемое одной верой и одной вселенской церковью, хотя такое не исключено. Более существенно, что единство человечества достижимо на основе единой человеческой этики, т.е. на основе некоторых общих ценностных установок, принимаемых людьми при всем разнообразии культурных, политических и иных социальных различий в человеческом многообразии. Важна способность видеть человеческое в человеке, идентифицировать себя и других как некий мир человеков, у которых общая судьба (чтоб вся на первый крик – товарищ! – оборачивалась земля…). Этакий многоцветный синтез культур, цветущая сложность, как выражался К.Леонтьев. В таком случае мысль Соловьева о вселенской церкви, возможной через объединение западной и восточной церквей, предстает как один из возможных вариантов обсуждения путей принятия универсальных всечеловеческих ценностей. Хотя, как уже отмечено, этот путь едва ли осуществим, причем не только из-за того, что восточные христианские церкви привязаны к культурным и политическим формам жизни своих народов. То же самое можно сказать и о католической церкви запада. Трудно представить ее компромисс с востоком. Может он и возможен теоретически или в какой-то другой исторической ситуации, но вплоть до сегодняшнего дня западная церковь, скорее всего, представляет себе такой «компромисс» как поглощение восточной церкви, как подчинение последней папской власти католиков. Можно даже вообразить, что присоединение православной церкви к западной несет в себе положительное начало, что оно избавит восточную церковь от недостатков и даже пороков собственной организации и обогатит достоинствами западной. Но только вообразить. Вообразили же, что сломав свой путь развития и вступив на западную тропу, мы вдруг заживем комфортно и без коммунальных проблем советского строя, «замучивших» нашу либеральную интеллигенцию. Что же вышло из практической реализации этой идеи? Ни комфорта, ни собственного пути. Западный вариант объединения сегодня есть вариант глобального господства плутократии. Религиозно-культурный компромисс, о котором думал В.С. Соловьев, возможен только на пути взаимного преобразования, т.е. преобразования и запада и востока. Но на преобразование запада в направлении установок солидарного сознания можно было как-то надеяться в условиях существования мощи Советского Союза, но никак не в условиях его разрушения. Точно также и во времена Соловьева не было оснований для такой надежды.
Еще раз отмечу, на наш взгляд, русский философ был неправ, отвергнув указанное Данилевским системное различие человеческих обществ, названное последним цивилизационным. Национальные различия очевидны и не ставятся под сомнение русским философом, его возражение вызывает именно тип социальной общности, основанной на культурно-историческом типе, о котором писал Н.Я. Данилевский. В этой связи возражения «патриотической оппозиции» в отношении надежд Соловьева на какой-то конфессиональный синтез с западом, ведущим к единой вселенской церкви, нельзя не признать имеющими серьезные основания. Правда, при этом, как показывает история, остается в силе вся критика философом состояния русской православной церкви того времени, действительно утерявшей способность к деятельному благочестию, жмущейся к государственной власти и занявшей позицию упоминавшегося Кассиана, не желающего пачкать свои сверкающие ризы соприкосновение с действительностью и, тем более, с исправлением и преодолением таковой. Конечно, форма, в которой Н.Я. Данилевский обсуждает системное различие обществ, сама по себе полемически заострена и по этой причине может вызвать возражения. Но ни в коем случае не отторжение. Идея культурно-исторических различий не может быть оспорена. Она потом была по-своему осмыслена А.Тойнби, О.Шпенглером и их последователями. Хотя последователей Шпенглера назвать трудновато. Есть ли они? Ведь Шпенглером был заявлен «закат Европы» и ее бездуховная жизнь в цивилизации, а такую критическую оценку едва ли примет даже университетский человек Запада. Выпускник германского университета не считает (и для этого есть основания) О.Шпенглера историком. И на этом основании не считает нужным всерьез обсуждать сочинение земляка. Впрочем, и у нас здесь речь идет о русском философе.
Правота В.С. Соловьева в том, что культурно-исторические различия не устраняют некую всечеловеческую этическую основу, делающую его единым. Как полагал философ, «мировая задача состоит не в создании солидарности между каждым и всеми – она уже и так существует по природе вещей, а в полном сознании и затем духовном усвоении этой солидарности со стороны всех и каждого». Утверждая, что она и так существует по природе вещей, философ имеет в виду, как говорят в этой сфере, онтологические основания единства. В отношении к человеку по его воззрению эта мировая солидарность имеет основание в самом происхождении человечества, в создании человека Творцом, с которым и связаны высшие консолидирующие начала в человеке. Обращенность к создателю ведет человека к всеединству, наоборот, утрата бога ведет к обособлению и разъединению людей (нет Бога, значит все дозволено, как утверждал персонаж Достоевского, значит - потеряны связующие людей нити добра и сострадания). В таком контексте разъединение является злом, которое должно быть преодолено, и его преодоление есть основное испытание человечества
Но с идеей культурно-видового единства человечества можно согласиться и вне обращения к религиозной догме происхождения человека. В природно-биологическом существовании единство вида фиксировано не только в морфологии, но в поведении животных. Это генетически наследуемое поведение определяет не только границы внутривидовой конкуренции, но, что гораздо важнее, границы внутривидового сотрудничества. Оно многообразно, о нем почти поэтически писал в свое время П.А. Кропоткин, подчеркивая, что солидарные отношения дают более высокую степень приспособления и выживания вида, что сообщество выживает там, где погибает особь (правда, это уже постулат современно этологии). Жизнь вида, продление его жизни требует с необходимостью внутривидового сотрудничества. Его очевидная форма – взаимодействие в процессе воспроизводства, включающее поддержание жизни потомства до достижения им зрелой стадии развития.
Разумеется, нельзя подходить к истории человечества с позиций биологических оснований внутривидового сотрудничества. Человек перешел к культурным формам жизни, и вопрос о внутривидовом сотрудничестве трансформировался в вопрос об отношениях культурных сообществ (которые можно рассматривать как подвиды вида) и в проблему отношения культурных принципов «человеческих подвидов» и их организации. И здесь всего два варианта построения глобального человечества: или глобальное человечество, построенное на принципах своего внутривидового сотрудничества (солидарности) или человечество, построенное на принципе тотальной конкуренции и выживании того, кто оказался сильнее в этой конкурентной борьбе (неизбежно тоталитарно-фашистский вариант). Других вариантов глобального развития просто нет, точнее, они размещаются в пространстве, очерченном названными крайностями. В общем-то, вечная развилка, суть которой - жизнь или смерть культурного сообщества. И тогда соловьевское всеединство предстает как проработка перспективы жизни, как перспективы развития единого человечества. Надо признать, что на тот момент в рамках культурных достижений человечества кроме этики христианства практически не было другой основы для осуществления глобальной «солидарности между каждым и всеми». И в русском сознании, обращенном к решению задачи достижения «культурно-видового единства человечества», представляется естественным обращение к этому спасительному мировоззрению. По сути, так произошло со всеми русскими мыслителями, не принявшими этику революционного изменения мира. Но, ради справедливости, отметим появление и распространение марксизма, который мог быть интерпретирован как новая «религия солидарности».
Соловьев был далек от мысли спасаться молитвой и бегством в пустынь. Он как раз сторонник деятельного преобразования мира на христианских принципах, и этим предопределена его страстная критика православной церкви, ушедшей от этой задачи и спрятавшейся под крыло государственной власти. Он сторонник позиции св.Николая, без сомнений и внутренних кривотолков пошедшего вызволять из грязи крестьянский воз, пренебрегая своими сверкающими ризами. Этим обстоятельством, а не западничеством, определялось отношение русского философа (с высказанными выше оговорками) к папскому католичеству. При этом вновь приходится отметить, что путь к всеединству лежит у Соловьева через внутреннюю и внешнюю борьбу, это деятельный путь. Он не ограничивается сферой теоретического сознания, человечество придет к единству не через проповедь, хотя таковая и необходима, но через катаклизмы ложного пути, через борьбу и преодоление разъединения.
Есть и пророчества хода такой борьбы. Философ действительно не был чужд мистики, но это была христианская мистика, окрашенная сугубо личными переживаниями. Мистический настрой выразился в пророческих сочинениях последнего периода его творчества, в частности, в «Трех разговорах». Но, на наш взгляд, гораздо большую ценность представляет его работа по поиску нравственной природы человека и ее реализации в формах общественной жизни. Эта сторона творчества представлена в беспримерном сочинении «Оправдание добра». Беспримерность его в том, что философ хочет показаться действие нравственных оснований в общественной жизни, он исследует нравственные начала основных общественных институтов. Это, так сказать, теоретическое исследование принципа – основания всему начала нравственные. Французские утописты искали образ справедливого общества, они конструировали такое общество в виде своеобразной тоталитарной коммуны. Соловьев не строит модели общества, он, как уже сказано, исследует общественные институты и их отношение к нравственности. Но это об этом в другом сообщении…

[Ratan]

'Ratan' date='14.7.2010, 16:46' post='14262']

«Бытие всякого человеческого общества
определяется идеями и учрежде-ниями,
а посему общественное благо-состояние
и прогресс зависят главным образом от
истинности идей, господствующих в обществе…»
Соловьев В.С. Россия и вселенская церковь.

Можно ли давать нравственную оценку общественным институтам?
Вопрос может даже показаться странным, нравственность – вопрос личного сознания и личного поведения, так, наверное, думает большинство людей. Если мы зададим вопрос о нравственности бизнеса или политики, то наверное услышим, что бизнес не богадельня и вообще не школа гуманизма (как, впрочем, и политика). И это будет верно. «Нравственный бизнес» это некий оксюморон, что-то немыслимое везде, тем более - в России. Сам предприниматель (слово более благозвучное, нежели американизированный «бизнесмен») как индивид готов поставить себя в условия нравственных ограничений. Более того, он может демонстрировать свои нравственные достоинства, если вопрос касается межличностных отношений, семейных отношений, подаяния (филантропии) или стояния со свечой в храме. Но саму постановку вопроса о нравственности решительно (и брезгливо) отвергнет, если речь пойдет о бизнесе. Таковы правила жизни, и если они таковы, то речь идет о глубоких провалах в нравственности общественной и в нравственном содержании того общественного устройства, в котором реализуется этот самый «бизнес». У Соловьева есть примеры на это счет, упоминавшиеся в прошлом. Это, например, ситуация с чувствительным и сентиментальным Одиссеем, проливающим слезы в каждой главе античного повествования и при каждом воспоминании о любимой Итаке, но устраивающем бесчеловечную казнь домашним слугам, к которым он применяет совсем иную мерку оценки поведения. Нравственный уровень общества и нравственный уровень личных отношений в семейной группе оказываются разительно различными, на что и указывал Соловьев.
Но к сути вопроса, т.е. к проблеме осуществления нравственности в обществе, в самих принципах устройства общества и в его общественных институтах. Сам философ называл нравственный прогресс в обществе проявлением Добра в истории (через Историю). Не буду возвращаться к пониманию философом исходных оснований нравственности, рассмотренных в «Оправдании добра». Они в благоговении перед Творцом, в человеческой вере, что есть существо бесконечно доброе и могущественное, чем человек, есть Создатель и, что самое главное, это первоначальное и могущественное существо, дающее жизнь всему, есть существо доброе. Этим объективируется добро как нравственное начало человека (отмечу по ходу, что это не единственный способ объективации добра, можно обсудить также и другие). Единение с создателем есть в таком случае единение с добром, а нравственность предстает как делание добра на всех уровнях, как на личном уровне, так - и для Соловьева это принципиально - на уровне общественного устройства. Общество должно предстать как совокупный орган делания добра, и не только предстать. Оно и является таковым в мировоззрении философа, а общественный прогресс может измерять именно этим показателем, т.е. его способностью общества к деланию добра.
Можно не торопиться с собственной оценкой такой постановки вопроса о нравственности, но трудно удержаться от упоминания об отношении к ней либерально мыслящих людей российского общества того времени. Книга Соловьева вызвала яростную полемику, и кажется очевидным, что либеральная мысль в принципе не могла принять постулата об общественном воплощении нравственности просто потому, что в таком представлении Соловьева заложена мысль о солидарной природе человека, а либерализму нужна «свобода индивида». Солидаристские воззрения современный постмодерн оценит как репрессивные, как насилие над личностью и его свободой. Но точно так же рассуждал и либерализм модерна, либерализм конца 19 века в России. Наиболее последовательный и непримиримый либеральный критик «Оправдания добра» в лице Б.Н. Чичерина заявил, что Соловьев своим представлением о добре хочет надеть на шею человека ярмо добродетели, т.е. сделать нравственность принудительным началом, довлеющим над человеком (где затерялись ксерокопии этой полемики, передаю по памяти). В конечном счете, Б.Н. Чичерин заявил об окончательной гибели прекрасного таланта для отечественной литературы. Это заявление следовало бы понимать как полную утрату возможности увидеть Соловьева в рядах российских либералов, а такую надежду философ давал свой критикой славянофильствующих патриотов. «Оправдание добра» не содержит прямой критики ни того, ни другого лагеря. Однако же концептуально не могло быть принято ни русским, ни европейским либерализмом, поскольку оно давало другую антропологическую и социальную модель, не укладывающуюся в прогрессистскую идеологию модерна. А через три года после упомянутой полемики философ умер физически, беспокойная и странная фигура исчезла с русского горизонта.
Еще раз к фундаментальному положению нравственной философии Соловьева: нравственность нельзя ограничить субъективными границами и личными проявлениями. Нравственность как всеобщий принцип распро-страняется на общественное устройства, и в рамках такого представления общество есть собирательный орган делания добра. Отношения личности и общества Соловьев описывает часто в терминах, не противоречащих марксистскому представлению об отношении человека и общества: «Хотя сама идея добра или нравственной оценки и не есть только следствие социальных отношений, как думают многие, однако слишком очевидно, что ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ этой идеи или действительное развитие человеческой нравственности возможно для лица только в общественной среде через взаимодействие с нею. И в этом главном отношении общество есть не что иное, как объективно-осуществляемое содержание личности».
Или: «Жизнь человека сама по себе и сверху, и снизу есть невольное участие в прогрессивном существовании человечества и целого мира; ДОСТОИНСТВО этой жизни и смысл всего мироздания требуют только, чтобы это невольное участие каждого во всем становилось вольным, все более сознательным и свободным, т.е. действительно-личным, - чтобы каждый все более и более понимал и исполнял общее дело, как свое собственное. Очевидно, только таким образом бесконечное значение личности осуществляется, или из возможности переходит в действительность». Это исполнение общего дела как своего собственного словно опережает принципы, провозглашавшиеся в советском обществе. Какой уж тут либерализм! Впрочем, и для сознания церкви этот принцип слиянии человека с обществом звучал, наверное, слишком по-мирски. Он уводил человека от сосредоточенности на личном спасении, заботу о котором брало на себя официальное православие. В единение человека и общества, провозглашаемом философом, явственно видна установка традиционного (родового, как говорили Н.Федоров и В.Соловьев) общества. Но эта установка не означает движения в архаику, «родовая нравственность» должна находить все более полное выражение в историческом процессе и историческом прогрессе: «Нравственное содержание родовой жизни вековечно, - ограниченная форма родового быта неизбежно расторгается историческим процессом при деятельном участии личности». Общественно развитие рассматривается Соловьевым как непременное осуществление нравственных начал, как осуществление «добра через историю человечества»: «Если в родовом союзе, в его нравственных условиях и учреждениях человеческая личность может лучше осуществлять свое внутреннее достоинство, нежели в состоянии звериного обособления, то уже исторический опыт показывает, что дальнейшее развитие и совершенствование требует тех более сложных жизненных условий, которые создаются в образованных государствах… Окончательная единица человеческого общества есть личность, и она всегда была деятельным началом исторического процесса, т.е. перехода от узко ограниченных и скудных форм жизни к более обширным и содержа-тельным общественным образованиям… Личный подвиг плодотворен только в обществе, но в обществе ПОДВИЖНОМ. Беззаветно отдаться какой-нибудь ограниченной и неподвижной форме общежития человек не только не обязан, но и не имеет права, ибо он мог бы это сделать только в ущерб своему человеческому достоинству».
Последнее звучит уже совсем в духе исторического материализма или гегелевской диалектики, на которой последний замешан. Поэтому «внутренние формы добра в человеке не зависят сами по себе от форм общежития, но реальное осуществление этих добрых начал предполагает такие формы».
Всю книгу реферировать невозможно. Отметим лишь некоторые проблемы и суждения. В главе «Национальный вопрос с нравственной точки зрения» отметим лишь одно высказывание, важное для понимания русской идеи и согласное с воззрениями наиболее крупных русских мыслителей: «Петр Великий и Пушкин – достаточно этих двух имен, чтобы признать, что наш национальный дух осуществляет свое достоинство лишь в открытом общении со всем человечеством, а не в отчуждении от него». В свое время резкое неприятие вызвало у Б.Н. Чичерина обсуждение правовых проблем с нравственной точки зрения. Собственно, неприемлемым казался Чичерину тезис Соловьева о том, что правовая норма представляет собой некий минимум нравственности, закрепляемый в обществе соответствующим уложением (в главе «Нравственность и право»). Конечно, такая позиция радикально отлична от точки зрения «правового общества», исходящая из свободного ин-дивида и общественного договора. Эта тема, поставленная русским философом, не завершена. Она требует соответствующей социологической и иной теоретической проработки. И крайне актуальной остается для нашего времени проработка философом темы «экономический вопрос с нравственной точки зрения».
В.С. Соловьев не приемлет материалистическую «метафизику» мар-ксизма и буржуазного экономизма. Это значит, что им не принимается ос-новной постулат этих направлений, согласно которому именно в развитии производства (экономики) нужно видеть основания человеческой истории. Конечно, без материального оформления, без материальных условий жизни нет исторического процесса («как жизнь физиологическая невозможна без обмена веществ, так жизнь общественная невозможна без обмена вещей»), и этот факт не является открытием для русского философа. Но внутренний смысл, истина исторического процесса заключается для него в другом, именно, в нравственном начале, вытекающем из природы человека и ведущим к всеединству через делание добра. Отсюда и отрицание претензии «экономизма» на объяснение истории: «Так как подчинение материальных интересов и отношений в человеческом обществе каким-то особым, от себя действующим экономическим законам есть лишь вымысел плохой метафизики, не имеющей и тени основания в действительности, то в силе остается общее требование разума и совести, чтобы и эта область подчинялась высшему нравственному началу, чтобы и в хозяйственной своей жизни общество было организованным осуществлением добра».
Сегодня нашим «реформаторам России» такая установка может представлять нелепой ввиду ее полной несовместимости с установкой на «рыночные преобразования». Как это, чтобы хозяйственная деятельность была «организованным осуществлением добра»? Профессорский сын 19 века и профессорский сын 20 века скорее всего не нашли бы консенсуса в этом вопроса, как не нашел такого консенсуса в прошлом упоминавшийся видный российский либерал 19 века. Соловьев исключает своекорыстие как доминантный мотив трудовой деятельности: «Выставлять своекорыстие или личный интерес как основное побуждение труда – значит отнимать у самого труда значение всеобщей заповеди, делать его чем-то случайным». Разумеется, этим не отрицаются материальные побуждения к труду, этим только утверждается, что в области хозяйственной деятельности общество должно оставаться собирательным органом делания добра. Кстати, и о конкуренции на рынке труда, возводимой в основную общественную добродетель нынешним «сыном профессора», русский философ говорит следующее: «Принцип индивидуалистической свободы интересов, когда усвояется сильными, не заставляет их сильнее трудиться, а порождает древнее рабовладельчество, средневековое господское право и современное экономическое кулачество, или плутократию». Точно также и о «свободном рынке», этой либеральной утопии нынешнего дня: «Как свободная игра химических процессов может происходить только в трупе, а в живом теле эти процессы связаны и определены целями органическими, так точно свободная игра экономических факторов и законов возможна только в обществе мертвом и разлагающемся, а в живом и имеющим будущность хозяйственные элементы связаны и определены целями нравственными и провозглашать здесь laissez faire, laissez passer - значит говорить обществу: умри, разлагайся». И, если современное общество еще не умерло, то по простой причине отсутствия провозглашенных принципов и регулирование экономических процессов прежде всего через денежные потоки.
Наконец, важная тема соотношения личного и общественного в трудовом (хозяйственном) процессе решается Соловьевым вполне в духе принципов, провозглашенных советским обществом. Две цитаты, подкрепляющие эту оценку. «Вопреки мнимой экономической гармонии очевидность заставляет признать, что, исходя из частного, материального интереса как цели труда, мы приходим не к общему благу, а только к общему раздору и разрушению. Напротив, идя общего блага в истинном, нравственном смысле, т.е. блага всех и каждого, а не большинства только, - идея такого блага, поставленного как принцип и цель труда, заключает в себе и удовлетворение всякого частного интереса в его должных пределах». О должных же пределах - следующее: «Итак, с нравственной точки зрения требуется, чтобы всякий человек имел не только обеспеченные средства к существованию (т.е. пищу, одежду и жилище с теплом и воздухом) и достаточный физический отдых, но чтобы он мог также воспользоваться и досугом для своего духовного совер-шенствования. Это и только это требуется безусловно для всякого крестья-нина и рабочего, лишнее же от лукавого». Москва (и не только) стоящая в автомобильных пробках, словно живое подтверждение этому «лишнее же от лукавого», хотя это частность на фоне общего процесса деградации, инициированного «лукавым».
Наконец, и отношение к природе в ходе хозяйственной деятельности также получает нравственное значение: «Без любви к природе для нее самой нельзя осуществить нравственную организацию материальной жизни».
Программа всеединства человечества через Вселенскую церковь и всемирную теократию в том виде, как она представлялась Соловьеву, если и может быть принята, то прежде всего христианскими конфессиями. К ним, точнее, к православной церкви и обращался русский философ с этими идеями, проходящими через все его творчество и систематически изложенными во «Вселенской церкви». Для светского сознания сегодня важно его исследование проявления нравственных, т.е. солидаристских (иными они быть не могут) принципов в обществе (добро через историю) и в индивиде. Деятельно начало в истории у Соловьева – нравственный принцип делания добра. Не филантропия богатых, не раздача бедным на паперти, не «птичка уселась на ветку и, обнимая ромашку, кушает манную кашку» (Саша Черный), но принцип, организующий жизнь общества, вне которого собственно невозможна и сама жизнь культурного сообщества. Принцип делания добра, реализуемый через борьбу, через «преодоление смерти, голода и не родственности» (эту уже по Федорову). Но прав ли философ в том, что общество является совокупным органом делания добра или хотя бы должно быть таковым?