Антропология и обретение Смысла Опции

[Ratan]

Это попытка постановки проблемы, навеянная разговором о постмодерне.
В текстах С.Е.Кургиняна постоянно всплывает мысль о самоидентичности и обретении субъектности как условии политического (и не только политического) действия. Этот процесс предстает также как обретение Смысла. Здесь написание «смысла» с большой бу-квы имеет в виду подчеркнуть, что речь идет о смыслах стратегических, генеральных (ме-тафизических) и т.п., т.е. о смыслах, определяющих жизненный путь исторического субъ-екта, если речь идет об обществе, или жизненную стратегию личности, если речь идет о человеке. Эта мысль представлена в текстах в прямой и косвенной форме. Я воспользу-юсь цитатой, в которой она выражена прямо: «Между тем, подлинная власть не носит ве-щественного характера. Миром правит невещественное. Так это происходит везде. И нам не удастся отгородиться от этого. Не будет здесь царства своего Смысла – здесь будет царство чужого Смысла. Или царство Антисмысла. Последнее даже более вероятно… Ближайшие 25 лет распадутся на три периода. Первый – осознание роли Смыслов. Второй – выработка Смыслов. Третий – переход от смыслообновления и смыслоконсолидации к переменам…» http://www.kurginyan.ru/publ.shtml?cmd=art...=10&id=1940
Если актуальный политический анализ выводит на «метафизические» вопросы обретения смысла, то есть резон обсудить, как это совершается в человеческой истории.
Общий тезис заключается в том, что всякая культура имеет свое представление о человеке и смысле его существования, и в этом плане можно говорить об антропологическом на-полнении культурных смыслов и об антропологии как сфере знаний и представлений (пе-реживаний). В этом контексте под антропологией понимается не только набор теоретиче-ских представлений о человеке, но, как уже отмечено, некий интегральный образно-понятийный концепт, образующий по сути фундамент культуры. Это представление о че-ловеке (эта антропология) оживает в искусстве во всех его формах и вообще во всем, что касается человеческих переживаний и поступков человека и социальных групп в опреде-ленной культуре. Указанное соотношение прослеживается во всех культурах и на всех этапах ее развития. Например, эволюция культуры античного греческого полиса предстает как движение от мифа к Логосу, т.е. к концепции человека, соотнесенного с реальность через мышление и познание. Осмысленное и рациональное действие становится в ней культурным образцом уже на ранней стадии становления (рационализация мифа). Рацио-нальным ядром формирующейся культуры становится философия, в которой проблема человека внятно сформулирована в философии Сократа, сократических школ и в после-дующем ее развитии. Учение Конфуция обращено к человеку, к этике его поведения и со-держит в себе образ благородного мужа, задающий модель поведения человека элиты. Христианство создало образ солидарного человека (все люди братья), ставшего этическим основанием христианских общин, и принципы поведения человека христианской веры (нет больше той любви, как если кто отдаст жизнь свою за другие своея) благодаря кон-цепции единого бога, сотворившего мир и человека. И т.п. Создание образа человека все-гда включает в себя представление об его взаимоотношении с внешним миром (космосом, природой, Небом и пр.) и принципы таких взаимоотношений неотделимы от самой антро-пологической модели. Европейское Просвещение сконструировало антропологию, в кото-рой человек есть свободный индивид с его естественными правами, появление которой решающим образом предопределено европейской реформацией. Наконец, постмодерн как культурная программа в определенных отношениях опирается на антропологию эпохи модерна (самодостаточный индивид), но вносит в нее принципиальные качественные из-менения, проводимые под лозунгом борьбы с рационализмом Просвещения за новую ра-циональность.
В таком контексте постановка вопроса о противостоянии постмодерну и об альтернатив-ном историческом проекте как проекте развития, должна в глубоком культурном фунда-мента опираться на антропологию (образ человека), адекватный новому повороту исто-рии. Понятно, что необходимый антропологический образ могут выразить в философии и культуре определенные люди, но родить его может только так или иная культура или не-кий культурный синтез. В повестке дня вопрос: какой должна быть модель человека спо-собная заместить антропологические представления постмодерна?
1.Антропология европейского просвещения базируется на концепции атомарного челове-ка (индивида). Она рождена европейской культурой в результате своеобразной «мутации», происходившей в период Возрождение-Просвещение. Свое рациональное оформление эта антропология получила в философии эпохи Просвещения. Альтернативное мироощуще-ние базируется на образе «солидарного человека», т.е. идее человеческого единения, вы-званного не столько материальной потребностью (глобальный рынок), но самим понима-нием жизни и отношением к жизни. В основе такого отношения к жизни лежит идея че-ловеческого братства, вытекающего из самого факта существования людей. Итак, проти-востояние постмодерну в сфере духа, в сфере метафизики должно опереться на антропо-логигию солидарного человека, выраженную в самосознании общества (философия), а также выраженную всеми иными средствами культуры.
2.Какая культура (какие культуры) были и могут быть местом рождения такой метафизи-ки человека? Вообще-то, все традиционные культуры в той или иной мере альтернативны постмодерну (и европейскому модерну с его идеей нации), но не все культуры смогли адаптировать идею солидарного человека и человечества для уровня индустриального развития. Это смогла сделать русская культура в силу исторических обстоятельств (так Бог замыслил о России, мог бы сказать В.С.Соловьев) и в силу глубокого внутреннего со-лидаристского потенциала, накопленного многовековым развитием. Без какого-либо рус-ского шовинизма следовало бы сознавать, что Россия то историческое культурно-историческое место, где должен был произойти и происходил культурный синтез, способ-ный выплавить адекватную антропологию и соответствующее ей мировоззрение. Оглядка на интеллектуальный опыт запада здесь совершенно необходима, но именно оглядка, обеспечивающая собственное историческое движение.
3.На сегодня опыт русской культуры в этом плане не востребован ни практически, ни ин-теллектуально, что является крупным провалом интеллектуальной работы сегодняшнего дня (точнее, «провалом» можно назвать отсутствие интенсивной интеллектуальной рабо-ты в обсуждаемом здесь направлении). Между тем, солидаристское «всечеловеческое» чувство пронизывает всю историю русской культуры, включая, несомненно, советский период. Материал здесь богатый, я приведу скромный и рядовой пример проявления тако-го чувства всего лишь как иллюстрацию. Всем известная хорошая советская песня «Вечер на рейде», и я спрашиваю иногда своих коллег: могла ли в американском обществе (или в европейском) родиться такая простая и проникновенная словами и музыкой песня о «дружбе большой, о службе морской…»? Может и могла, может и есть что-то подобное, но все равно названный мною советский прецедент корнями уходит в солидаристское чувство русского человека.
4.Где и как должна выстраиваться антропология человеческой солидарности в современ-ных условиях? С одной стороны, она явлена православным религиозным сознанием. Од-нако оно может быть историческим основанием, а не актуальным проектом. Модерн заме-нил веру знанием, наукой. Обратное движение уже невозможно без отступления и архаи-зации (чему, на мой взгляд, способствует сегодня руководство РПЦ). Необходима рацио-нальная (научная по форме) антропологическая концепция, раскрывающая солидаристкую природу человека. Опять-таки, определенные шаги в построении такой модели были сде-ланы в русской дореволюционной (до 1917 года) философии. Практически мы там не встретим идею «свободного индивида» (я не говорю о европейских подражателях вроде Б.Н.Чичерина). От анархиста Бакунина, писавшего о солидарности в животном и челове-ческом мире, до В.С.Соловьева с его «Оправданием Добра», являющимся по сути апофео-зом солидаристской антропологии в русской философии (и потому вызвавшей принципи-альное неприятие со стороны Б.Н.Чичерина). Более того, В.С.Соловьев утверждает идею, что общество (государство) есть собирательный орган делания добра. Такой постановки вопроса мы не найдем в западной философии, она прямо противоположна гоббсовскому естественному состоянию общества как борьбы всех против всех.
5.Рационализация солидаристской антропологии не может опираться только на философ-ские сочинения, она должна включить в себя также опыт «культурной антропологии», эт-нографии, археологии и естественно-научной антропологии. Проще сказать, она должна быть интегральным синтезом научного знания и философского метода. Такая работа прак-тически не начата, и такая работа, по моему убеждению, может быть сделана только в России на ее культурном основании (во всяком случае, она необходима историческому будущему России). Причина здесь в том, что «солидарстская антропология» не может быть чисто теоретической интеллектуальной конструкцией. Она должна опираться на культурный опыт, вырастать из соответствующего культурно-исторического слоя. Всякие рациональные конструкции антропологического плана определенным образом соотнесены с жизнью народа (народов). Например, утверждение Н.Ф.Федорова, что «добро есть про-дление жизни живущим и возвращение ее умершим» в рационально-рассудочной культу-ре запада будет понято совсем иначе, чем в православном мироощущении русского фило-софа. Нужен культурный контекест.
6.Еще раз. Если актуальный политический анализ приводит нас к тому, что мы оказывает-ся перед границей, разделяющей метафизическую реальность (реальность культурно-исторических смыслов) и актуальную действительность, то необходимо перейти эту гра-ницу и открыть дверь в «метафизику». Это необходимо для поиска фундаментальных средств анализа и, что еще более важно, для решения задачи синтеза тех смысловых кон-струкций, на которые должна опереться концепция истории, альтернативная политиче-скому постмодерну.

[Лёвин]

Спасибо за пост. Всегда легче разбирать чужое, чем предлагать свое. Прошу учитывать это, когда и если станете читать мой разбор.

1. О постановке вопроса

Общий тезис заключается в том, что всякая культура имеет свое представление о человеке и смысле его существования, и в этом плане можно говорить об антропологическом наполнении культурных смыслов и об антропологии как сфере знаний и представлений (пе-реживаний).

"Звучит" очень по-постмодернистски. Если каждая культура имеет такое представление, то чего зря стараться, бери любое, все равно оно будет не более адекватным, чем все остальные.

В повестке дня вопрос: какой должна быть модель человека спо-собная заместить антропологические представления постмодерна?

Тоже своеобразная постановка, демонстрирующая отход от модернистских установок. Ведь рационалистическая методология Нового Времени требует начинать любой разбор не с вопроса "что нам нужно?", но с - "что мы имеем?". Почему собственно нас не устраивает п-стская антропология? Потому что она претит Истине, или нашим вкусам? Если второе, то мы сами стаем на позицию, близкую п-му, и тогда нет смысла о чем-нибудь спорить, просто спрашиваем, что кому нравится, и перебираем варианты, может есть что получше. Если же нас все же интересует Истина, то с нее не плохо и начать. Не исключено, что п-стская картина не устраивает нас по иной причине. По какой?

Антропология Просвещения основывалась именно на стремлении адекватного отображения человека. Мрачная картина Гоббса имела причину в его желании быть объективным и последовательным. Конечно, представление Просвещения не было и не могло быть последовательно объективистским, иначе бы тотальный пессимизм охватил Запад не в конце XIX - XX веках, а много раньше, но модель человека-атома порождена именно такой попыткой. Локк был менее последователен и, по оценке товарища Рассела, ориентировался более на обыденный здравый смысл даже в ущерб логичности. Поэтому он менее мрачен, чем Гоббс, и его "естественное состояние" пригоднее для жизни чем гоббсовское. Но он тоже пытался смотреть на жизнь трезво.

Возможно, следует уподобится им в этом намерении и начать с вопроса, что мы имеем. В связи с этим Ваша следующая мысль:

Наконец, постмодерн как культурная программа в определенных отношениях опирается на антропологию эпохи модерна (самодостаточный индивид), но вносит в нее принципиальные качественные из-менения, проводимые под лозунгом борьбы с рационализмом Просвещения за новую ра-циональность.

Вот с этого места неплохо бы подробнее. Какие такие "качественные изменения", что за "новая рациональность". Наверное, не совсем оправдано искать противоядие, не разобравшись с ядом. Возможно, для Вас ответ очевиден, но, к сожалению, не все равны Вам в этом вопросе. Проблема где-то, как-то разбиралась на соседней ветке, но именно, что "где-то" и "как-то". В посте так емко охарактеризованы антропологии предыдущих эпох: и греческая, и конфуцианская, и просвещенческая. И тут бац - постмодернистская... есть такая, в принципе, похожа на модернистскую, но не та... в общем давайте думать, на что бы ее заменить?..

2. О четкости

Предыдущие мои замечания прошу расценивать как призыв к четкости, но не к материализму в антропологии. Ведь если, как писал Сергей Ервандович, "суть человека - в отрицании любой фатальности и в попытках перешагнуть любые границы", то окончательный и твердый ответ на вопрос, "с чем имеем дело" в отношении человека невозможен. Нельзя оПРЕДЕЛить не признающее пределы.

Правда, вопрос, возможна ли в таком случае антропология (в предложенном Вами понимании) как таковая. Если принять цитированный тезис, то любое представление о человеке становится равносильным ПРОЕКТУ человека. Прям по Н.Ф.Федорову: снятие объективного и субъективного в проективном.

В любом случае претензии к п-му надо сформулировать максимально четко, чего у Вас и у нас, к сожалению, нет.

3. О солидарности

Итак, проти-востояние постмодерну в сфере духа, в сфере метафизики должно опереться на антропо-логигию солидарного человека, выраженную в самосознании общества (философия), а также выраженную всеми иными средствами культуры.

Тут вот какая штука... Был такой философ и обществовед немецкий первой половины ХХ века - Арнольд Гелен. К сожалению, сколько не искал, не смог найти его труды в халявном доступе. Ориентируюсь на пересказы. Так вот, он утверждал, что человек появился не как личность, но как институция - род, семья, племя. У него изначально не было индивидуального самосознания и он (человек) мыслил себя частью коллектива, да и само мышление полностью коллективный продукт. И так было почти всегда, до Нового Времени, когда изобрели индивида - институцию, уменьшенную до размера одного человека.

В связи с этим вопрос, а что с личностью-то делать? Ведь солидарное мировозрение может означать отказ от нее, лишение ее субъектности, которой, таким образом наделяется только коллектив (народ, нация). В этом надо четко отдавать себе отчет, не обращаясь к примирительным отмазкам, мол, гармоничное соединение индивидуального и коллективного.

Кстати, чем мысль Гелена не "рациональная (научная по форме) антропологическая концепция, раскрывающая солидаристкую природу человека"? Только в ней нет места (индивидуальной) душе.

4. Мелкие придирки

Более того, В.С.Соловьев утверждает идею, что общество (государство) есть собирательный орган делания добра. Такой постановки вопроса мы не найдем в западной философии, она прямо противоположна гоббсовскому естественному состоянию общества как борьбы всех против всех.

Как так не найдем? А это откуда: "Es ist der Gang Gottes in der Welt, daß der Staat ist"? И тот же Соловьев был откровенным последователем товарища, который это сказал.

Например, утверждение Н.Ф.Федорова, что «добро есть про-дление жизни живущим и возвращение ее умершим» в рационально-рассудочной культу-ре запада будет понято совсем иначе, чем в православном мироощущении русского фило-софа. Нужен культурный контекест.

Интересная мысль, надо бы расширить, как в случае с постмодернизмом. Почему это западный человек понял бы мысль русского Сократа иначе, и как именно иначе?

5. Итого

1. В чем заключается "п-стская антропология" и почему мы ее не приемлем?

2. Возможна ли вообще объективная (непроективная) антропология или человек - это всегда проект?

3. ... Разберемся с этими двоими, сможем двигаться дальше. Точнее, врядли мы с ними разберемся, будем самокритичны, но стоит их иметь в виду.

[Ratan]

[quote name='Лёвин' date='9.6.2009, 13:23' post='4700']
Спасибо за пост. Всегда легче разбирать чужое, чем предлагать свое. Прошу учитывать это, когда и если станете читать мой разбор.

Не освоил вставку цитат, Ваш текст дается в прямых скобках.

["Звучит" очень по-постмодернистски. Если каждая культура имеет такое представление, то чего зря стараться, бери любое, все равно оно будет не более адекватным, чем все остальные.]

Нет, это не постмодренисткое представление. Просто «взять» культуру нельзя, это не логическая конструкция. Речь идет о констатации факта многообразия культур, каждая из которых имеет свое антропологическое наполнение. Это не релятивизм и не субъективный произвол. Каждая культура рождена историей, в этом смысле она «объективная реальность».

[Почему собственно нас не устраивает п-стская антропология? Потому что она претит Истине, или нашим вкусам?.. Если же нас все же интересует Истина, то с нее не плохо и начать. Не исключено, что п-стская картина не устраивает нас по иной причине. По какой? … Антропология Просвещения основывалась именно на стремлении адекватного отображения человека. Мрачная картина Гоббса имела причину в его желании быть объективным и последовательным.]

Нас интересует истина. Истина в том, что у тебя болит голова и ты малодушно мечтаешь о яде, отвечал Пилату булгаковский герой. Постмодринстакая антропология действительно нам претит, но не в смысле: хочу-не хочу. Речь идет о том, что она больна и хочет болезнь сделать нормой. Т.е. речь идет об объективной (в рамках возможного) оценке тех последствий, к которым ведет п-модернистская антропология как культурное основание. Желание избежать болезни требует поиска здоровой альтерантивы, т.е. альтернативы, дающей жизнь. Здесь вопрос об объективности в плане методологическом может оказаться ключевым. На мой взгляд, объективность антропологии Просвещения предстает как вспоможение рождению тех культурных смыслов, которыми оно было беременно (сократовская майевтика) или как осмотр новорожденного и последующее его взращивание. Основные антропологические составляющие сформировались по сути в культуре Возрождение, но их взращивание просвещением идет уже на основе научного метода, представленного как беспристрастный поиск природы человека (обращение к богу уже запрещено). Этим ей придается и ей последовательный и объективистский (трезвый взгляд) взгляд, которому явно недоставало понимание культурной природы человека.

[Вот с этого места неплохо бы подробнее. Какие такие "качественные изменения", что за "новая рациональность". Наверное, не совсем оправдано искать противоядие, не разобравшись с ядом…
В посте так емко охарактеризованы антропологии предыдущих эпох: и греческая, и конфуцианская, и просвещенческая. И тут бац - постмодернистская... есть такая, в принципе, похожа на модернистскую, но не та... в общем давайте думать, на что бы ее заменить?..]

Я не ввязывался в дискуссию по вопросу преемственности модерна и постмодерна по той причине, что речь шла о политическом п-модерне. В этом случае модерн представал как развитие, а п-модерн как его остановка. Но у последователей Межуева, указывающих на связь модерна и постмодерна в плане совершающего культурного процесса есть своя правда. Переход от модерна к постмодерну в каком-то смысле плавный и ускользающий. Причина в том, что у модерна (европейского) и постмодерна есть общее антропологическое основание – атомарный человек, индивид (индивидуальный выбор, как говорил Межуев). Но качественно изменение, вводимое п-модерном, заключается в борьбе с научной рациональностью просвещения, которая была средством прогресса, средством овладения миром. Постмодерн оставляет самодостаточного индивида, но лишает его научной рациональности, это инструмента развития. Он «отвязывает» индивида, лишает его высших мотиваций (лишение кардинальное, поскольку и историю оставляет без метанарративов). По сути стремление к преодолению (усилию), без которого невозможна жизнь, он объявляет наследием репрессивного тоталитарного сознания. Индивиду оставлена лишь сфера гедонистического вожделения. Этим отнимается желание жить, поскольку жизнь всегда есть усилие. В этом своеобразный плавный переход, создающий иллюзию развития модерна постмодерном. В этом также суть претензий к постмодернизму.

[Предыдущие мои замечания прошу расценивать как призыв к четкости, но не к материализму в антропологии. Ведь если, как писал Сергей Ервандович, "суть человека - в отрицании любой фатальности и в попытках перешагнуть любые границы", то окончательный и твердый ответ на вопрос, "с чем имеем дело" в отношении человека невозможен. Нельзя оПРЕДЕЛить не признающее пределы.]

Это можно принять для исторического человека, не для индивида как такового, этого «гомункулуса» эпохи Просвещения. Пока индивид «мыслит в понятия и образах истории», слова эти справедливы.

[Правда, вопрос, возможна ли в таком случае антропология (в предложенном Вами понимании) как таковая. Если принять цитированный тезис, то любое представление о человеке становится равносильным ПРОЕКТУ человека.]


Полагаю, что в любой антропологии есть исследовательская (объективистская) и проективная сторона, причем вторая стремится опереться на первую. Это уже было в Просвещении. Но проективная сторона предстает именно как развитие того, что рождается в культуре (о чем уже сказано), в то время как исследовательская обращена к природе человека. Но здесь много вопросов. Культурная антропология Запада (академическая) стремиться к объективистскому описанию человека как такового, но, как признает Гирц, такого человека найти трудно, он растворяется в той или иной культуре и остается искать более или менее простую сложность. Однако эволюционная антропология имеет, как я полагаю, основание найти общие признаки в человеке, связанные со становлением предметного действия и, что еще более важно, с процессами становления символического поведения и овладения смыслами. Смыслы разные в разных культурах, но способ жизни единый. На это основание можно накладывать специфические культурно-исторические формы.

[Тут вот какая штука... Был такой философ и обществовед немецкий первой половины ХХ века - Арнольд Гелен. К сожалению, сколько не искал, не смог найти его труды в халявном доступе. Ориентируюсь на пересказы. Так вот, он утверждал, что человек появился не как личность, но как институция - род, семья, племя. ]

Гелен цитируемая фигура в западной антропологии. Его мысль, тоже в пересказе, в том, что человек соотнесен со своим окружением (социально-природным), из которого он не может себя транспонировать. Тогда формирование окружения и становление человека суть единый процесс. У меня всего лишь один его текст. В нем термина институция нет, но по смыслу может бытьвведен. Но не будем тормозиться на Гелене, он по-своему синтезирует идеи, уже имеющие место в науке. Нам важна проблема. И здесь я хочу отметить следующее. Западная антропология не отрицает того, что человек существует в сообществе. Вопрос в том, как возникает сообщество и какова его природа: выводить индивида из свойство сообщества или свойства сообщества из свойств индивида. Указание на диалектическое взаимопроникновение само по себе проблемы не решит. Антропология «солидаристская» (термин многозначный, но другого найти не могу) будет исходить из формирования гоминидных сообществ и их социогнезеа. Сообщество – вот объект, среда и т.п., в которой вырастает индивид. На то, что среда формирует человека, указывало и французское просвещение, но не оставляя при этом идею «гомункулуса», т.е. человека с его исходными родовыми свойствами.
Тогда возникает вопрос…

[В связи с этим вопрос, а что с личностью-то делать? Ведь солидарное мировозрение может означать отказ от нее, лишение ее субъектности, которой, таким образом наделяется только коллектив (народ, нация). В этом надо четко отдавать себе отчет, не обращаясь к примирительным отмазкам, мол, гармоничное соединение индивидуального и коллективного.]

Вообще-то противопоставление коллективного и личного в чем-то проблема надуманная, хотя проблема действительно есть. Как вид воспроизводится через индивидов, так и общество через личности (или индивидуальности, как иные предпочитают). Личность рождается в сообществе и ее личностные характеристики отражают тип общества и характер взаимоотношений индивида и сообщества. Яркие личности рождались и рождаются в традиционных обществах, можно взять как пример советский период. Само существование сообщества как условия личности и как среда, в которой она живет, не только не отрицает личность, но нуждается в ней. Эту проблему перевели в политическую сферу (демократия и политический тоталитаризм), поэтому она стала так выглядеть. Переведем ее в сферу культуры и социогенеза и картина станет иной, можно будет избавиться от спекуляций на эту тему.


[Как так не найдем? А это откуда: "Es ist der Gang Gottes in der Welt, daЯ der Staat ist"? И тот же Соловьев был откровенным последователем товарища, который это сказал. ]


Довольно тонкий вопрос, нужно отдельное обсуждение. Но Соловьев не гегельянец, идея государства как необходимого этап движения мирового духа и как органа делания добра опираются на разные онтологические основания. ( Или я неправильно понял цитату на нем.?)

[Почему это западный человек понял бы мысль русского Сократа иначе, и как именно иначе?]

Насколько я себе представляю, западный человек начал бы заталкивать мысль Н.Федорова в правовые рамки, и тем самым сразу бы ее исказил. Ведь правовая детализации, правовая регламентация по большому (моральному) счету стала в западной культуре есть формой ухода индивида от личной ответственности. Я здесь не против права, оно необходимый признак государственной жизни, я о его оценке в культуре. Когда Межуев твердит о правовом государстве (у Третьякова) как условии реализации постмодернистского права индивидуального выбора, то он говорит о своей мечте, а не о реальности.


[1. В чем заключается "п-стская антропология" и почему мы ее не приемлем? ]


Я попытался выразить. Еще раз: это антропология вожделеющего индивида, вожделеющего гедонистически (отмечу еще раз параллель с античностью, со школой Аристиппа, утверждавшего, что наслаждение есть смысл жизни человека). Сама по себе эта установка «уничтожает» человека, способности к развитию, к жизни, к усилию, к преодолении. Человек постмодерна лучше умрет, чем будет напрягаться. В этом плане она суть философия смерти, а не философия жизни, что собственно было произнесено Кургиняном. Общество, принявшее такую антропологическую модель, должно будет выстраивать какие-то свои особые механизмы воспроизводства. Но успех сомнителен. Для нашей северной цивилизации гедонистическая установка смертельна. Мы умрем слишком быстро, не успев понять причины болезни.

[2. Возможна ли вообще объективная (непроективная) антропология или человек - это всегда проект? ]

Мой ответ: и то и другое, при ясном понимании связи того и другого. И еще раз: проективность в моем понимании не субъективное придумывание, но развертывание культурно исторического проекта, рождающегося в недрах культуры.

[3. ... Разберемся с этими двоими, сможем двигаться дальше. Точнее, врядли мы с ними разберемся, будем самокритичны, но стоит их иметь в виду.]

Попытка - не пытка…

[Лёвин]

Но у последователей Межуева, указывающих на связь модерна и постмодерна в плане совершающего культурного процесса есть своя правда. Переход от модерна к постмодерну в каком-то смысле плавный и ускользающий. Причина в том, что у модерна (европейского) и постмодерна есть общее антропологическое основание – атомарный человек, индивид (индивидуальный выбор, как говорил Межуев).

Мне тоже почему-то так кажется. И этот переход где-то как-то (в общем неплохо) схвачен Максом Хоркхаймером в его послевоенной работе "Затмение разума" ("Eclipse of Reason", 1947), по которой в интеллектуальной жизни Запада в конце XIX - первой половине XX произошел сдвиг от того, что он назвал "объективным разумом", к "субъективному разуму". Если Просвещение строилось на признании общей для всех рациональности, а его энтузиасты чуть ли не считали Разум объективной силой ("религия Разума" французских революционеров), то современные Хоркхаймеру интеллектуалы отказались от всемирного разума и старались всегда и везде учитывать фактор точки зрения. Ярким примером такого сдвига являлся (и является) прагматизм, хотя по Хоркхаймеру сим грешат почти все современные философии, с неотомизмом включительно. Если не причина, то важный фактор такого сдвига - инструментализация всего и вся, прежде всего мысли. Низведение мысли к проекту (инструкции), руководству к ДЕЙСТВИЮ. Но если все инструментально, то нужен субъект, который бы инструментами пользовался. Но и тут не все в порядке. Далее перевод мой:

"Тотальная трансформация всех сторон бытия в сферу средств приводит к ликвидации субъекта, который, как предполагается, должен ими пользоваться. Это придает современному [modern] индустриальному обществу нигилистический аспект. Субъективизация, превозносящая субъекта, также обрекает его" (с. 93).

"Полное превращение мира в мир средств, а не мир целей само по себе есть следствие исторического развития средств производства" (с. 102).

"Принцип господствования стал идолом, которому жертвуется все" (с. 105).

Но "господствование", по Хоркхаймеру, едва ли не главная страсть Модернизма (сам он этот термин не употребляет). Вы сами об этом написали ("...научной рациональностью просвещения, которая была средством прогресса, средством овладения миром"). Вся его эстетика - это эстетика покорения: живопись Делакруа, романы Купера. Этой страсти свойственно инструментализировать бытие, тем самым разрушая субъекта. Где-то так...

Постмодерн оставляет самодостаточного индивида, но лишает его научной рациональности, это инструмента развития. Он «отвязывает» индивида, лишает его высших мотиваций (лишение кардинальное, поскольку и историю оставляет без метанарративов). По сути стремление к преодолению (усилию), без которого невозможна жизнь, он объявляет наследием репрессивного тоталитарного сознания. Индивиду оставлена лишь сфера гедонистического вожделения. Этим отнимается желание жить, поскольку жизнь всегда есть усилие. В этом своеобразный плавный переход, создающий иллюзию развития модерна постмодерном. В этом также суть претензий к постмодернизму.

А справедливо ли это инкриминировать П-ну? Кажется, высшие мотивации отбросил еще Гоббс, далеко не п-ст. В его антропологии главная страсть человека - самосохранение. Все остальное (прежде всего "высшие мотивации") - иллюзии. У него были основания для такого подхода, ведь незадолго до выхода "Левиафана" закончилась Столетняя война, в которой высшие мотивации сыграли некоторую роль. Поэтому Гоббс стал теоретиком взгляда, что суть человеческой жизни состоит в "здравии и богатстве" ("health and wealth"). Гедонизм и мещанство - не открытие п-ма.

Кстати, об "объективной антропологии". Где-то сталкивался и информацией о проекте в каком-то американском "думающем танке" создать "модель человека", т.е. разобрать душу на части. Кажется, речь шла о Стенфордском исследовательском институте. Никто не знает подробнее?..

Как вид воспроизводится через индивидов, так и общество через личности (или индивидуальности, как иные предпочитают).

Интересная мысль. Наталкивает на такой вопрос в проективном плане: не должен ли каждый член идеального общества содержать в себе все такое общество, то есть быть в состоянии воспроизвести его заново, если придется. То есть, идеальное общество - симфонично, т.е. сохраняющее свое свойство только в целостности, или, грубо говоря, медузообразно, т.е. из каждого его куска может образоваться такая же медуза - общество?..

Довольно тонкий вопрос, нужно отдельное обсуждение. Но Соловьев не гегельянец, идея государства как необходимого этап движения мирового духа и как органа делания добра опираются на разные онтологические основания. ( Или я неправильно понял цитату на нем.?)

Это был не вопрос, а придирка. Цитату Вы поняли правильно. Только еще одна придирка - как это Соловьев не гегельянец? И какие тут разные онтологические основания?

Честно говоря, не совсем понял мысль по поводу Федорова и легализма западного мышления. Как затолкнуть в правовые рамки мысль о необходимости всеобщего воскрешения?

Так понял, главная претензия к П-му - мотивационная. Он лишает человека и общество "огня" (см. "Слабость силы"), причем очень эфективным образом, а не просто предупреждая о возможности обгореть. Начинает он с "познавательного огня", как главной энергии Модерна, последовательно отбрасывая возможности познания (методологический плюрализм и все такое) и доходя аж до простого желания самосохранится, о котором так пекся Гоббс.

[Ratan]

[А справедливо ли это инкриминировать П-ну? Кажется, высшие мотивации отбросил еще Гоббс, далеко не п-ст. В его антропологии главная страсть человека - самосохранение. Все остальное (прежде всего "высшие мотивации") - иллюзии.]

Мне кажется важным, что определенные устойчивые мотивации у Гоббса есть. Это важна, наличие структуры. Гоббс протестант и мыслит как протестант. Даже самосохранение в этих рамках приобретает сакральный смысл. Это самосохранение и преодоление предопределенных к спасению. Этим, этой верой протестанты объединены. Гоббс предлагает рациональную конструкцию, позволяющую соединить индивидуальную страсть и стремление к здравию и богатству с государственным устройством.

[Гедонизм и мещанство - не открытие п-ма.]

Да, конечно. Постмодернизм этого не открыл, и прямым текстом он к таким мотивациям не зовет. Это получается опосредованно, поскольку в прямом тексте «возвышает» эти мотивации как вытекающие из природы человека и реализующие его природу и его «свободу». Свобода индивидуального выбора без границ, моральные границы сняты. Ведь и у Ницше сверхчеловек по ту сторону добра и зла (но у Ницще была беспощадная борьба и победа сильного, т.е. некоторый смысл). Это снова о связи и преемственности модерна и постмодерна, взятого как течение культурное и философское.

[Интересная мысль. Наталкивает на такой вопрос в проективном плане: не должен ли каждый член идеального общества содержать в себе все такое общество, то есть быть в состоянии воспроизвести его заново, если придется. То есть, идеальное общество - симфонично, т.е. сохраняющее свое свойство только в целостности, или, грубо говоря, медузообразно, т.е. из каждого его куска может образоваться такая же медуза - общество?..]

Вообще-то способность нести в себе культуру, необходимую для воспроизводства человеческой жизни, демонстрирует литературный образ Робинзона Крузо. Конечно, вся структура общества в отдельном индивиду не содержится, но необходимое культурное начало имеет место быть. У животных сообщество воспроизводится по поведенческой программам, имеющимся у особей. Но у человека и животного есть фундаментальное различие. Генетическая программ передается с необходимостью и активируется также с естественной необходимостью. Человеческий же социальный опыт хранится в культуре и легко утрачивается, если не восстановленные механизмы его трансляции. Робинзон еще многое умел, знал, переживал как человек (переживал культурные смыслы). Если бы вместо пятницы у него оказался пятниц-А, с которой он вступил бы в брак, то его дети оказались бы культурно обделены, вследствие воспитания вне сообщества, разными путями транслирующего культурные смыслы.

[Это был не вопрос, а придирка. Цитату Вы поняли правильно. Только еще одна придирка - как это Соловьев не гегельянец? И какие тут разные онтологические основания?]

Поясняю, как умею. 1.Соловьев весьма самобытная фигура в русской религиозной философии. Настолько самобытная, что он не мог быть приверженцем (адептом) какой-либо философской школы, ни гегельянской, ни другой. Но хорошо знал западную философию и это обстоятельство не могло не оставить след. Но его поиск всеединства совсем не гегелевский. А.Ф. Лосев достаточно авторитетен в знании творчества Соловьева, но ничего не говорит о его гегельянстве. По текстам Соловьева, с которыми сам знаком, я тоже о гегельянстве заключить не могу. Возможно, Вы «повелись» на чью-то интерпретацию. Она возможна в свете следующего.
2.Абсолютный дух Гегеля есть чистый Разум, он «не имеет сердца». Это то «разделяющее» обстоятельство, которое пролегло между европейским (рассудочным) рационализмом и русской философией. Онтологические основания у Гегеля именно этот бесстрастный в чем-то механистический (подобный машине) Разум. У Соловьева онтологическое основание – Бог, которого он называл существом безмерно более могущественным, чем человек, но существом добрым. А возможна ли такая этическая аттестация гегелевского духа? Она невероятна. Бог как абсолют и Абсолют как бог (гегелевский абсолют) далеко не одно и тоже. Наша православная церковь не любила и не любит Соловьева. Одна из причин, утверждение о том, что вера должна быть осмыслена, критически оценена разумом. Не отсюда ли (от православных клириков) веет ветер мнения о соловьевском гегельянстве? Кстати, полное собрание сочинений Соловьева в начале 2000-х остановлено. Кем и почему – нет объяснений. Я мог лишь строить предположения.

[Так понял, главная претензия к П-му - мотивационная. Он лишает человека и общество "огня" (см. "Слабость силы"), причем очень эфективным образом, а не просто предупреждая о возможности обгореть. Начинает он с "познавательного огня", как главной энергии Модерна, последовательно отбрасывая возможности познания (методологический плюрализм и все такое) и доходя аж до простого желания самосохранится, о котором так пекся Гоббс.]

С такой формулировкой я в принципе согласен полностью, если правильно понял Вас. Именно, что постмодерн не предлагает даже самосохраниться. Он предлагает жить целиком в настоящем, даже к биологическому инстинкту жизни не апеллирует, в отличие от Ницше. Если смерть наслаждение (или можно сделать ее таковой), то нужно принять смерть как «продолжение жизни в настоящем».

[Лёвин]

1. О Гоббсе

Раньше Гоббса преимущественно считали атеистом, потом пошло мнение о его глубоком религиозном чувстве, но в любом случае в вопросе о человеческих мотивах он выступает как последовательный материалист. Кажется, протестантизм к этому не имеет никакого отношения. Большинство людей очень боится смерти и готово на очень многое, чтобы ее избежать. Это факт, эмпирически подтверждаемый, который и был положен в основу гоббсовской антропологии. Ни о каком спасении речь не шла. Наоборот, как толкует товарищ Хабермас, Гоббс отдавал себе отчет в последствиях такого исходного пункта: отрицание всего высокого и благородного в человеке, мещанство, духовная хладность и т.д. Понимал и принимал, потому что это логически следовало из всей конструкции, которая в свою очередь стояла на твердом эмпирическом основании.

2. О Робинзоне

Да-да. Ссылка на произведение Дефо именно в точку. Если правильно понял, Вы считаете, что общество робинзонов невозможно, то есть человеческое общество не может быть "медузообразным". Но вопрос был в том, насколько такое состояние общества следует принимать за идеал, брать за "регулятивную идею", так скать.

3. О Соловьеве

Возможно, я поспешил зачислить Соловьева в гегельянцы, скорее всего под влиянием зыбкой и вводящей в заблуждение ассоциации с Кожевым, который начинал именно как спец по этому русскому философу. Я таковым, к сожалению, не являюсь.

Кстати, полное собрание сочинений Соловьева в начале 2000-х остановлено. Кем и почему – нет объяснений. Я мог лишь строить предположения.

Может, "просто" денёг нету...

4. И снова о постмодернизме

Разговор о п-ме получается несколько плоским. Его бы оживить какими-нибудь реальными примерами, но мне пока что-то не приходит в голову, на основе чего можно было бы забацать приемлемый case-study. Может, у кого-нибудь есть примеры того, как проклятый п-низм делает свое грязное дело, только желательно, чтобы пример был не глобальный (завал Союза там), а поменьше и поудобоваримее, главное - не амбивалентен, то есть чтобы в него можно было ткнуть пальцем и сказать: "Вот он! Проклятый постмодерн в действии!"... Предложение, возможно, наивное, но мне в этом видится смысл.

[Ratan]

1. О Гоббсе

Раньше Гоббса преимущественно считали атеистом, потом пошло мнение о его глубоком религиозном чувстве, но в любом случае в вопросе о человеческих мотивах он выступает как последовательный материалист. Кажется, протестантизм к этому не имеет никакого отношения.

:

Протестантизм отношение к этому имеет, поскольку он по своей догматике тоже есть материализм. Приобретение и процветание – идеал, данным протестантам богом. Бог у них что-то вроде верховного прокурора по метафизической части. Определил избранных и отверженных, избранным повелел осуществлять свою волю. Отчета об этих делах по сути и не нужно, поскольку они очевидны. Но человека лишить переживаний невозможно, без них он не сможет определиться с мотивациями и целями. Так что и Гоббсу приходится размышлять об этой «материи». Но Гоббс для нас промежуточная фигура. Я хотел бы возвратиться к основной идее темы. Именно, роли антропологических представлений в структуре индивидуального и общественного сознания.
Идея заключается в том, что антропологический образ предстает как некий фундамент, на котором выстраивается «метафизическая структура», в нашем случае - структура высших (стратегических) мотиваций. Представление о человеке в этой антропологии неотделимо от представления о смысле жизни. Конечная цель человеческого существования в чем? Здесь ведь нельзя указать на какую-то одну конкретную цель, и этим исчерпать вопрос. Нужна какая-то общая формула, под которую можно было бы подвести конкретные цели, возникающие в той или иной культуре. И есть в этом вопросе простое решение. Человек (и общество) есть форма жизни. Жизнь в любых ее проявлениях есть самоорганизующаяся система, главная функция которой – собственное воспроизводство. Она должна тиражировать себя и заполнять собой «все пространство». Решая эту задачу, она сталкивается с другими жизнями и разнообразными внешними условиями, способствующими или не способствующими решению основной задачи, создается биогеоценоз, биосфера в конечном счете. Но человек и человечество в этой структуру есть культурные сообщества, мотивации поведения и действия которого формируются в символической сфере, т.е. в сфере смыслов. Тогда, исходя из сказаного выше, нужно будет признать, что отношение к жизни есть центральный нерв, главная точка («ахиллесова пята» и т.п.) в жизни человеческого сообщества. Это отношение к жизни проявляется на всех уровнях культуры и на всех уровнях поведения человека. И прежде всего в том антропологическом образе, который принят той или иной культурой.
С этого должно начинаться понимание «философии Добра» Н.Ф. Федорова и В.С. Соловьева (еще раньше – понимание эпоса того или иного народа). А. Гулыга верно отметил, что «Оправдание Добра» появилось у Соловьева под воздействием философии общего дела Н.Федорова. Продление жизни предстает в таком случае как «делание Добра», в то время как Зло во всех его проявлениях есть разрушение жизни. Высшая форма Зла – отнятие жизни. Добро как противоположность зла предстает как продление жизни живущих и возвращение ее умершим.
Так поставленная Н.Федоровым задача выглядит утопией. Но для нас важен не сам рецепт с его «автотрофностью» как свойством преображенного человека. Нам важна этическая установка: жизнь есть делание добра. И тогда Соловьев обращается к формам общественной жизни как средствам ее продления, как к формам «делания Добра». Таков ход мысли в русской философии, представленный названными мыслителями. Понятно, что в таком философствовании будет присутствовать в явной форме или имплицитно концепция человека, зародыш антропологического образа культуры или первый лик новорожденного. На такие представления, на мой взгляд, и должны опираться попытки поиска альтернативы разрушительному воздействию на жизнь, отнятию жизни, иными словами. Тогда можно ставить вопрос о постмодерне: он способствует продлению жизни в той или иной ее культурной форме, или он способствует отнятию жизни у всех ее культурных форм? И разговор может принять более конкретный и в чем-то более фундаментальный характер.
1.Тогда можно будет дать и оценку модерна (европейского), точнее, оценить, с какой культурной формой жизни он связан, утверждению какой формы жизни он способствовал. Я бы здесь отметил, что С.Е.Кургинян однозначно связывает понятия «модерн» и «развитие». Но тогда затушевывается культурная специфика модерна, именно то обстоятельство, что в культурологическом анализе с «модерном» связано не просто вхождение в индустриальную стадию, но вхождение в нее по европейскому образцу. Модерн советский или китайский – это уже другие модерны. Но когда Межуев сетует, что Россия в модерне не жила, он ведь плачется именно о европейском модерне. Но культурная (антропологическая, отношение к жизни) составляющая европейского модерна может объяснить исторические границы выполнимости этого проекта и объяснить, почему начался этот плавный культурологический переход к постмодерну, поддержанный фактической власть, которая и в тени в принципе вполне различима (Кургинян сам рисует ее контуры). Ведь альтернатива постмодерну невозможна без критики модерна, без «отказа» от модерна (в какой-то части безусловного отказа) в ценностном плане (не в плане материальных достижений). Но постмодернистская критика модерна имеет в виду совсем другое, именно, доведение негативной «антропологической компоненты» модерна до ее логического конца. А ведь можно поступить иначе.
2.По поводу возможной интерпретации Н.Федорова на западе. Вообще-то для среднего западного человека это в лучшем случае прикольная мистика, либо абракадабра. Так воспримет (или воспринимает) его и наш нынешний «постмодернистский» человек. Для нас ведь важна этическая установка, а не автотрофность, на которую как на прикол клюнули и некоторые наши «русские космисты». А для западного человека та или иная идея должны быть представлена прежде всего инструментально. Об этом собственно Вы и сказали, ссылаясь на Хоркхаймера. Но инструментализм эффективен в контексте определенной культурной среды, и идея добра в западной среде принимает свой смысл (по преимуществу как филантропия). При «метафизическом обсуждении» важны истины сами по себе. Но всмотреться в глубину своих истин запад вообще-то не готов. Он гонит от себя эту мысль, он, возможно, боится этого внутреннего взгляда. Вдруг окажется, что эпоха модерна в смысловом плане «исторический провал» и нужно возвращаться в цивилизацию (а жертвы Реформации нужно реабилитировать там и сям и произносить слова покаяния перед теми же индейцами Северной Америки и африканцами)? Это, конечно, нужно понимать как юмор, хотя и с намеком. Но факт в том, что постмодерн как раз уводит от внутреннего взгляда, он как бы соединяет прошлое и настоящее (чему готовы поверить те, кто не утратил в веру в запад), он навевает им «сон золотой».
3.Об издании Соловьева.. Я не думаю, что дело в деньгах. Тираж окупится, его раберут просто в силу авторитета русского философа. Интеллектуал будет считать необходимым. чтобы ППС Соловьева стояло на полке.

[Ratan]

Как я отметил ранее, постановка вопрос об антропологической составляющей культуры важна для понимания тенденций (трендов) современных общественных процессов. Повод для развития темы дает последний текст С.Н.Кургиняна «Кризис и другие – 19». В этом тексте политолог дает спорное, но интересное представление о процессах управления в России, для которых он ввел термин «культуроценоз». Несколько слов о понятии и об отношении к нему «антропологического образа культуры».
Прежде всего, я хотел бы отметить, что вне «управления культурой» не живет ни одно общество. Человек не может жить без смысла, на этом, хотя аксиома может показаться очевидной, настаивал в свое время Достоевский. Его произведения можно понимать как поиск этого смысла, причем смысла всечеловеческого и в рамках христианского православного мирочувствования. Общие культурные смыслы создают поле совместного действия. Эти смыслы могут быть разными, в том числе, исторически бесперспективными, но вполне работающими на том или ином историческом этапе. Вспомним Маяковского: «Капитализм на первых порах был ничего, деловой парнишка. Сам работал, не боялся, что у него от работ засалится манишка…». Цитирую по памяти, не сверяю, и не вступаю в дискуссию о верности слов, они навеяны марксисткой оценкой капитализма, но не лишены основания. Мне важна суть, а она в том, что протестантская (и вообще свойственная человеку на индивидуальном уровне) установка на благополучие, становилась в свое время смысловой культурной доминантой. Не обсуждаю того факта, что стремление к материальному благополучию и к «процветанию» как сакральной смысловой ценности – далеко не одно и то же. Но здесь важно фиксировать наличие некоего культурного смысла, некой культурной ценности, обращенной к человеку и закрепляющей определенный «антропологический образ». Антропологический образ протестантского мира вторгался далеко не мирными средствами (хотя и мирными, в том числе), но важно, что он входил в социальное целое и становился фактором управления. Это вне всякого сомнения. На его разработку потрачены огромные и бескорыстные интеллектуальные усилия эпохи Возрождения и Просвещения (идея вдохновляла). Итак, еще раз, во всяком обществе (в данном случае, в обществе европейского модерна) культура является фактом социального управления и всякое общество (лучше сказать –цивилизация) образуют некоторый культуроценоз. Это можно сказать о восточной цивилизации, о Китае – в частности, и о России и русской цивилизации, которая, как иногда полагают, не родилась, а оставалась или остается в зародыше (если зародыше, то подавляемом, замечу).
То есть мой тезис в том, что утверждение Кургиняна о «культурном управлении» в России не специфичны. Специфичен скорее способ осуществления этого управления, нежели сам его факт. Здесь возникает вопрос, прав ли С.Е. в том, что Россия, начиная с середины 19 века (и даже ранее) являет собой общество уже не традиционное, но и не модернистское? Здесь нужно специальное обсуждения, замечу лишь, что в этом тексте у С.Е. представление о традиционном обществе связано с аграрной стадией развития. А это точка зрения, бытующая в литературе, но точка зрения западная, противопоставляющая модерн и традиционализм, который она помещает в аграрную стадию развития. Об этом можно спорить. Но с чем можно согласиться, так это с тем, что в России культура оставалась на протяжении последних полутора столетий важнейшим синтезирующим фактором, не позволяющем распадаться обществу. Это так везде, но у нас особенно важно ввиду переживавшихся страной драматических событий – две кардинальные революции, противоположные по знаку и разделенные 70-летним периодом, в середину которого встроилась ожесточенная война не на жизнь, но на смерть. Можно согласиться с тем, что культурные основания в таких критических событиях играют исключительную роль, объединяя общество и объединяя народ. И согласиться с тем, что стратегия и тактика на уничтожение необходимо предполагает уничтожение культурного ядра (этого ведь и фашизм хотел в середине века). Этим объясняется живучесть «Дома-2» на российском телевидении, которую никто не может поколебать. Изменение отношения власти к явлениями такого рода явилось бы характерным показателем ее ориентации.
Но вернусь к конфуцианскому наследию, о котором с теплотою говорит Кургинян. Дело не в Конфуции как таковом, дело в китайской традиции, она сохраняет объединительные культурные смыслы, прежде всего конфуцианские. И смею предположить, что конфуцианские смыслы именно потому живучи, что они представляют собой не абстрактную онтологию, но обращены к человеку, они «антропологичны», они учат «правильному поведению», правильному не в правовом, но в этическом смысле. Такой подход на воспроизводство этическо-антропологической составляющей был характерен и в советское время, «поскольку в марксизме нет ни грана этики» (еще раз напомню «Вечер на рейде»). В рамках этого короткого сообщения ограничусь пока лишь согласием с С.Е. Кургиняном в том, что культура играла для нас в последние сто лет исключительную роль в социальном управлении и удержании целостности социума. Но сам по себе этот факт (культуроценоз) не специфичен для России, он «специфичен» для всякого общества, находящегося в критическом (да и не в критическом тоже) состоянии. Отмечу также тот факт, что в такие критические периоды культура показывает себя и действует от себя именно своим антропологическим образом (т.е.образом человека) и вытекающей из него этикой.

[Ratan]

В рамках этого короткого сообщения ограничусь пока лишь согласием с С.Е. Кургиняном в том, что культура играла для нас в последние сто лет исключительную роль в социальном управлении и удержании целостности социума. Но сам по себе этот факт (культуроценоз) не специфичен для России, он «специфичен» для всякого общества, находящегося в критическом (да и не в критическом тоже) состоянии.

Да, культура играет роль стержня, поддерживающего целостность общества в критические фазы. Например, если нет достаточно эффективных правовых механизмов управления, то решения принимаются по «культурным прецедентам», т.е. по сути по правилам традиционного общества, в котором традиция (а она по сути вся есть прецедент) определяет решения и действия. В этих ситуациях антропологический образ, к которому я апеллирую, предстает как смысловое ядро культуры. Но есть эволюция, которая не может не затрагивать эволюции Смысла (в том числе, «смысла антропологического»). И в этой связи еще раз к некоторым чертам модерна и постмодерна.
Общественная мысль Просвещения, как я неоднократно подчеркивал, выработала свою антропологическую версию, т.е. свой антропологический образ в культуре и рациональную реконструкцию этого образа, представленную главным образом в философии (интегральный образ), но также и в других сферах знания (эволюционная теория, психология, социология и т.п.). Несколько слов об эволюции этого образа в культуре модерна. Общие черты этого образа заданы представлением о неизменной родовой сущности человека, которая реализуется через общественную жизнь, определяет характер этой общественной жизни. Здесь не место многословно развертывать эту мысль, важно акцентировать следующее. Просвещенческий человек не лишен стремления к удовольствию (это еще от возрожденческого трактата Лоренцо Валлы), он в общем-то эгоист, стремящийся к максимизации пользы (личной пользы), но из личного эгоизма (суммы эгоистических воль) возникает общественное благо вроде как с этой самой «невидимой рукой» рынка в рыночной стихии А.Смита, преобразующей эгоистические стремления к общественной пользе. Но на начальной стадии европейского модерна доминантную роль играл протестантский образ человека, в котором стремление к приобретательству имело сакральное значение. Это (приобретательство) мирской долг христианина (вопрос о спасении за него решен), это постоянное вопрошание и поиск ответа о своем Спасении, это тот самый Смысл, которые мобилизует, которые делает Историю.
Но велик ли исторический срок этого смысла? Он оказался не слишком великим. На уровне массового гражданина он породил мотивацию к благополучию и комфорту, затмившую подвижнические усилия первых протестантов. Родился человек массы, представленный в описании поведения толпы Лебоном, а также Ортегой-и-Гассетом на уровне философского эссе. А какой смысл стал поддерживаться в элите, в том слое, который должен быть ответственным по определению? На этот вопрос отвечать сложнее, властвующая элита себя не афиширует. Но можно предположить, что «избранные к спасению» (а их руками Бог творит Историю) заняли позицию сохранения своего властвующего и лидирующего положения, используя необходимые для этого средства, разрабатывая такие средства с помощью интеллектуалов, как бы принятых в круг «своих». Власть это получена в рамках протестантского капитализма и поддерживается им пока последний жив. Спасение системы – главная цель, но цель не догматическая. Система может эволюционировать, важно сохранение системообразующего принципа (а Маркс научил его понимать).
Но «антропологический образ элиты» - особая статья, сочинять догадки о нем – проблемное дело. Лучше обратиться к тому, что происходило с антропологической компонентой в сознании общества как некоего целого, построенного по «правилам модерна». Я не знаю, как квалифицируется «черный квадрат» Малевича в искусстве (как выражение модерна или как постмодерн), но он интересен как «художественный проект» (если не рассматривать его как насмешку над здравым смыслом), символизирующий Отказ от Смысла. В этом значении он есть выражение установок постмодерна. Эта утрата Смысла есть естественный результат эволюции культуры европейского модерна. Ведь если там и был Смысл, то он для элиты, все общество не может жить протестантским смыслом (не о вере говорю в ее буднично-бытовом понимании). Хотя некоторые прецеденты есть, например история баптизма в СССР, его борьбы. Для массы протестантский смысл должен был выродиться в доминирующий образ человека, озабоченного личным комфортом и личным процветанием. Проще сказать, в образ человека, убегающего от Смысла, о чем писал Ортега, Фромм и многие иные.
Мораль, ради которой это написано. Есть органическая эволюционно-культурная связь между антропологией (ценностным наполнением) модерна и постмодерна. Одно начинает плавно переходить в другое. Это нужно, на мой взгляд, правильно видеть и правильно оценивать.
В этом контексте о правовых механизма управления в эпоху модерна. Я еще раз акцентировал бы здесь внимание на то, что это механизмы управления именно европейского модерна. Они в силу эволюционной необходимости должны были воспроизвести черты Левиафана Т.Гоббса. Именно, правовая регламентация принятия и исполнения решений, регламентация, возможно доходящая в некоторых частностях до идиотизма, но регламентация совершенно необходима при принятии антропологического образа людей, занятых индивидуальной конкуренцией для максимизации личной пользы. Такая регламентация снижает личную этическую ответственность, в ряде случаев доводит ее до нуля. Эта доминанта отодвигает на второй и третий планы все «человеческие мотивы». Здесь есть свой «культуроценоз», но совсем иной, чем в России, где культура требует этической ответственности от человека, принимающего решение. Поэтому я хотел бы сказать, что «гимны модерну» как концепции развития, хотя они и оправданы по-своему нынешним политическим контекстом, должны дополняться пониманием внутренних проблем европейского модерна, обнаруживающих себя сегодня в постмодерне. Не каждый модерн несет в себе импульс продолжения Истории. Может справедливо сказать, что европейский модерн нес в себе предпосылку ее остановки?

[Лёвин]

1. О Федорове

Долго не хотел упоминать этой фамилии. Хорошо, что это сделали Вы. Действительно, эта личность не может не возникать, когда речь заходит о развитии, поскольку логичным вопросом на утверждения, что надо развиваться и это правильно, всегда будет являться: развиваться КУДА? Федоров дает четкий ответ. Еще более четкий у Ильенкова. Итак Федоров + Ильенков. Штука только в том, что у меня лично от предлагаемых ими перспектив голова кругом идет и не по себе больше чем от мысли о самых мрачных постмодернистских прогнозах, включая дегуманизацию, многоэтажное человечество и все все все. То есть очень светлое и жизнеутверждающее физиологически сложнее воспринимается, чем обратное.

Кажется, причина таких ощущений от Федорова именно в его предельной инструментальности. В отличие от Достоевского, ознакомившегося с его идеями и, говорят, допускавшего нечто подобное, только через не одну тысячу лет и каким-то туманным образом, Федоров предлагал чуть ли не пошаговую стратегию: начинаем с создания комиссии ученых, покорения погоды при помощи пороха, контроля климата ("geo-engineering", так сказать), объединяемся все политически под властью русского царя, начинаем по молекулам и атомам собирать прах предков, складывать вместе... Итого, первое, второе, третье...

Только у Федорова есть один момент, придающий его учению настоящую осмысленность и светлость. Он утверждает, что если следовать завету Христа апостолам касательно того, что делать с больными, бесноватыми и мертвыми, то в конце концов откроется реальное общение со Всевышним. То есть даже воскрешение - еще не конечная цель. Быть принятым Богом, вот к чему надо идти через развитие, Общее Дело, самоотверженный труд, а не возможность бесконечно тусоваться во Вселенной.

У Эвальда Васильевича конечная проблема поставлена совсем иначе. Он не предлагает кого-нибудь ожидать. Его "Космология" тоже менее практична чем "Общее дело", ну разве предложил какую звезду взорвать или вселенский пожар устроить.

Вопрос, таким образом, в том, есть ли совсем уж конечная цель, кроме как поддерживать жизнь. Федоров о ней говорит, правда как бы походя, что может наводить на мысль о простой дани уважения православной религии... Хотя судя по всем его текстам, он относился к религии далеко не прагматически (или города, или религия), стало быть такое предположение стоит откинуть.

2. О культуре как регуляторе

Эта позиция из последнего "Кризиса" меня, привыкшего доверять отношению С.Г.Кара-Мурзы к этому вопросу, тоже выбила из колеи. Т.е. Союз никакое не традиционное общество и в нем все регулировалось - культурой...

Но как видно уже по Вашему посту, такой задвиг поднимает кучу вопросов:

1) что в таком случае есть культура і чем она отлична от той же традиции. Разница ее с законом в принципе понятна, но вот с традицией... Моя догадка, что разница в конструируемости культуры в противовес спонтанности традиции. Культура лепится сознательно, традиция инерционно. То есть различие в осознаваемости процесса. Но это догадка.

2) почему это регулятором в указанный исторический период была именно культура, а не умирающая традиция. Словосочетание "переходной период" скомпрометировано, и тем не менее, почему нельзя считать это время переходным от традиционного общества к бумажно-правовому? Как у Ницше, свет от погасшей звезды светит еще миллионы лет и все такое.

3) и как Вы уже указали, а почему только Россия. А как же тот же упомянутый Китай?

4) а что религия. Общества в которых она рулит - традиционны, или следует считать ее отдельным регулятором в ряду традиция-закон-культура?

В общем, я для себя в этом вопросе не разобрался.

[Ratan]

1. О Федорове

В конце концов, писать эти тексты побудил меня вопрос об альтернативе постмодерну. И поскольку альтернатива всегда начинается с некоторых глубин сознания, затрагивающих его «первородство», а лучше сказать – его культурный генотип (или просто культурный тип), то я хотел указать на «антропологическое ядро» культуры как ее основание, определяющее ментальную окраску все остальных форм ее проявления. Я хотел указать на определенную преемственность модерна и постмодерна по этой части, имея в виду постмодерн прежде всего как культурную тенденцию нынешнего времени (на таком подходе настаивал В.Межуев в известной телевизионной дискуссии). Да, практика постмодерна, включая политический постмодерн, опирается на мирочувствование постмодерна и выражает это мирочувствование в действии. Но не сам по себе постмодерн останавливает развитие. Он выражение тупика, в котором оказалась европейская модель развития, этот самый европейский модерн. Тот антропологический образ, то представление о человеке и смысле его жизни, который он изначально в себе содержал, активизировал энергию человека на определенном этапе и в определенных условиях. Можно даже сказать, активизировал бешеную энергию стремления к комфорту, наслаждению и … доминированию. Об этом лучше всего, наверное, сказано философско-публицистическим языком у О.Шпенглера, назвавшего «фаустовским духом» культуру Просвещения, сделавшую машину и деньги средством своего могущества. И эти достижения путем «продажи души дьяволу»?... Но это реплика риторическая. Протестантская сакрализация энергии человека лишь затушевывала на первых порах указанные мотивации. Теперь этот «человек» не хочет уходить с исторической арены, но он не может дать жизни ни цели, ни смысла. Тогда смысл обретается в комфортной смерти – сама по себе тенденция не новая, ее можно найти в Риме эпохи упадка.
Вот и встает вопрос о поиске культур, способных продолжить жизнь, продолжить Историю. И обращение к русской культуры вполне естественно в таком положении. Это культура народа, жившего в единении с природой (аграрный языческий и христианский период), жившего в добрососедстве с другими народами (внутри империи, прежде всего), добрососедстве, основанном не на равновесии силы, но на отношении к жизни, на понимании жизни. Культура государства, которое, как выразился Н.Федоров, было местом собирания народов и испытания вер. В общем, культура народа, который старался скреплять отношения «любовь, а не железом и кровью». Понятно, что эти характеристики относятся к основаниям культуры, а не к отдельным личностям или группам, жизнь всегда многообразна. Но личности и группы (даже криминальные) несут на себе оттенки той культуры, в которой родились и действуют. И если культуре свойственны свои болезни (подчас очень неприятные), то и они находят свое выражение в соответствующих крайне кризисных формах (я имею в виду нынешний наш период).
Проблема русской культуры, не решенная в 20 веке и не решенная до сих пор, – это ее рациональное оформление через философию, политологию, культурологию, антропологию и вообще через весь комплекс гуманитарно-мировоззренческих дисциплин. Они есть основание действия, средства обоснования социальных и политических решений. Однобокая ориентация на марксизм с привкусом борьбы с «русским шовинизмом», резко ограничила возможности интеллектуального развития, необходимого для воспитания элиты и критического к ней отношения. И этот проблему невозможно восполнить западным обществоведением, на что полагается уважаемый Вами (мною тоже) С.Г.Кара-Мурза. Даже штатные советские обществоведы советского периода представляются мне более близкими по духу (не по теоретическому оснащению), поскольку их «ересь» все-таки пропитана ментальностью культуры, лишенной «антропологической ненависти». Так что проблема поиска альтернативы постмодерну, точнее, альтернативы историческому тупику, созданному европейским капитализмом, недостатки которого столь выразительно использованы и усилены в США, есть проблема, упирающаяся «в основания веры», т.е. в принятие и развитие образа человека. Это «антропологическое наполнение» не упадет с неба (хотя однажды как бы упало с него, я имею в виду христианство), но может быть развито именно как потенциал определенной культуры (может синтеза культур).
По конкретным вопросам отвечу в другом сообщении.

[Ratan]

[

'Лёвин' date='19.6.2009, 17:55' post='5054']
1. О Федорове[/b

]

Долго не хотел упоминать этой фамилии. Хорошо, что это сделали Вы. Действительно, эта личность не может не возникать, когда речь заходит о развитии, поскольку логичным вопросом на утверждения, что надо развиваться и это правильно, всегда будет являться: развиваться КУДА?

Отношение к Федорову может быть разным. Для меня важна этическая и, тем самым, антропологическая окраска его учения. Рецепты действия менее значимы, тем более что они сливаются подчас с христианской мистикой. Например, отношение к ученым, которые должны стать «комиссией», целью которой является поиск средств регулирования стихийных процессов природы, вполне приемлемо, особенно сегодня при существующем экологическом ажиотаже. Т.е. он предлагает гуманное использование науки и научных открытый. Вообще привлекает сама идея преодоления голода, не родственности и смерти, этих трех сил, враждебных человеку и происходящих из стихийных природных процессов. Регуляция природы, ей (природе) нужно дать разум. По сути эта мысль находит свое выражение в идее ноосферы В.И.Вернадского. И т.д.

Штука только в том, что у меня лично от предлагаемых ими перспектив голова кругом идет и не по себе больше чем от мысли о самых мрачных постмодернистских прогнозах, включая дегуманизацию, многоэтажное человечество и все все все. То есть очень светлое и жизнеутверждающее физиологически сложнее воспринимается, чем обратное.

Кажется, причина таких ощущений от Федорова именно в его предельной инструментальности. В отличие от Достоевского, ознакомившегося с его идеями и, говорят, допускавшего нечто подобное, только через не одну тысячу лет и каким-то туманным образом, Федоров предлагал чуть ли не пошаговую стратегию: начинаем с создания комиссии ученых, покорения погоды при помощи пороха, контроля климата ("geo-engineering", так сказать), объединяемся все политически под властью русского царя, начинаем по молекулам и атомам собирать прах предков, складывать вместе... Итого, первое, второе, третье...

Да, от этой инструментальности действительно голова может пойти кругом, тем более, что рецепты в ряде случае предстают как весьма «завиральные». Мне кажется, нужно отделять этический окрас учения от рецептов социального действия, и это относится ко всяким сочинениям такого плана. Эти «рецепты» предстают как некое описание нравственно должного и мало пригодны как социальные инструменты. Нравственные начала реализуются в обществе не прямо, но через выстраиваемые социальные отношения. Представить себе через какие социальные отношения можно реализовать тот или иной этический принцип – отдельная задача. Федоров ее определенно не решает, социолог он совсем никакой. Другое дело – сама установка на необходимость общего дела. Под такое «общее дело» народ собрала революция и гражданская война начала прошлого века, и никак не по рецептам Н.Федорова. Хотя и «рецепты» вдруг отзываются неожиданными следствиями. Скажем, калужский учитель начинает искать способы движения в мировом пространстве и становится основателем теории реактивного движения, весьма далекой от христианской мистики. Но стимул идет от федоровской идеи человечества, размещающегося в космосе. Думаю, что к инструментальным рецептам следует относиться с необходимым прагматизмом. Между этической установкой и реализацией ее в социальном действии «дистанция огромного размера». Но важна антропологическая установка, которую уместно вспомнить, если пожелать «спаять мир любовью». Тогда эту установку можно вносить в весьма суровую действительность, но совсем в иных формах, нежели представлял себе «русский Сократ». В частности, замечательная мысль о Добре как продлении жизни. Сама по себе она еще не дает инструментов социального действия. Они будут складываться в контексте конкретного понимания жизни и добра. Соединение общественной жизни с этой идеей есть разве только у Соловьева как первая попытка («Оправдание Добра»).

Эта позиция из последнего "Кризиса" меня, привыкшего доверять отношению С.Г.Кара-Мурзы к этому вопросу, тоже выбила из колеи. Т.е. Союз никакое не традиционное общество и в нем все регулировалось - культурой...

Вообще-то мной мысль о традиционности как характеристики советского общества и о постиндустриализме (постперестройке) как соединения технологического (инновационного) развития и традиционных оснований была взята еще из текстов Кругиняна. Возможно из «Постперестройки». И постановка вопроса о том, что СССР был промежутком между традиционным обществом и модернизированным, утратившим одно и не построившим другое – несколько неожиданна. Если в ней есть серьезный смысл, то его еще нужно экстраполировать. Во всяком случае, я мог бы принять, что, выйдя из аграрной фазы, СССР не достроил индустриальное общество, основанного на традиции. Т.е. не достроил то индустриальное общество (свой модерн), которое ему органично.

1) что в таком случае есть [b]культура і чем она отлична от той же традиции

.

Я думаю, что традиция – это культура, реализованная в нормах социального действия (социального поведения) и поддерживаемая, воспроизводимая через соответствующие социальные действия и социальные отношения. В этой связи возникает важный вопрос о соотношении социальной организации и этических принципов (нравственной правды или чего-то в этом роде). Принято думать, что внесение нравственных соображений в анализ общественной жизни есть всего лишь морализаторство. В чем русскую общественную мысль обвиняют иногда. Но, на мой взгляд, подобный ракурс видения общества просто необходим и его присутствие в русской общественной мысли есть ее достоинство, а не порок. Хотя серьезных попыток связать культурные этические смыслы с социологическим или социально-философским анализом общества как-то не припомню. Разве что на Соловьева вновь указать. Хотя, думаю, если посмотреть на многие работы под этим углом, то что-то можно найти.
Но еще раз к культуре и традиции. Здесь как бы соотношение содержания и формы. Культурные смыслы, нравственно-антропологические прежде всего, закрепляются тем, что мы называем традицией. И традиционное общество отличается не только способом транслирования этих смыслов, но и самим смысловым наполнением. Культура традиционного общества имеет в своем основании антропологический тип «солидарного человека» (в каждой культуре по-своему понятного), модерн – атомизированную личность. По этой линии главный разлом того и другого. Без традиции, через правовую регламентацию наполнение антропологического образа солидарного человека получить, наверное, невозможно. Она должна быть закреплена принципами социальных отношений и норм социального поведения, которые стоят выше права.

2) почему это регулятором в указанный исторический период была именно культура, а не умирающая традиция.

Вполне резонное суждение, мне оно кажется ближе к истине, чем утверждение об управление культурой и через культуру. Т.е. управление культурой имеет место, как я уже писал ранее, но именно через традицию, которую нужно было выразить (а не заместить) через правовую регламентацию.

3) и как Вы уже указали, а почему только Россия. А как же тот же упомянутый Китай?

Кажется, я указывал и на другие общества, Китай в том числе. Если Китай соединяет традицию с модернизацией, то им интересен наш советский опыт, а нам их сегодняшний.

4) а что религия. Общества в которых она рулит - традиционны, или следует считать ее отдельным регулятором в ряду традиция-закон-культура?

Надо подумать, едва ли это отдельный регулятор. Скорее, она включена в культуру. Но по-разному: как доминирующая компонента или на «подхвате» как в современном протестантском мире. В общем, есть смысл по-рассуждать. Но Данилевский Н.Я. полагал культуру и религию как самостоятельные признаки цивилизации. Но в том вопросе нет нужды следовать догме. Культура в широком смысле включает в себя религию.

[Гость_свентояр_*]

Культура в широком смысле включает в себя религию.

Как раз наооборот, в изначальном смысле культура и религия -это одно.а современная культура не более чем обессмыслевшиеся осколки религии,вообразившие себя полноценными и самодостаточными.То что сейчас называется культурой и наукой - это просто прикладные стороны религии.

[Лёвин]

1. Все еще о Федорове

В том то и дело, что у Федорова нет иной стороны, кроме этической. Все учение сплошная этика, ведь призвание человека по нему вносить нравственность в изначально безнравственную природу, то есть постепенно отменять Дарвина. Более того, отделить практическую сторону его учения, включая самую важную его часть - воскрешение мертвых, тоже проблемно, учитывая постоянные указания на необходимость действенной любви, которая может проявляться только в продлении и возвращении жизни, а не простого почитания, для которого он приводит пример в виде китайского культа предков. Последнее по Федорову совершенно пустая формальность именно потому, что отдавая оным дань уважения, не ставит реальную (практическую, прагматическую, реализуемую) задачу возвратить их к жизни.

Хотя, конечно, из него можно взять некоторые хорошие вещи без необходимости перенимать идею всеобщего рукотворного воскрешения. В частности это идея снятия объективного и субъективного в проективном, необходимость общего дела, если не в виде воскрешения, то хотя бы в регуляции природы для борьбы с голодом и моровыми "поветриями". Но эти мелкие позитивы мало чего стоят в сравнении со всем целостным учением.

Кстати, лирическое отступление, когда принималось решение о бальзамировании Ильича, некоторыми товарищами всерьез считалось, что главной целью сего было будущее его оживление и даже "тиражирование" средствами современной науки, дабы употребить недюжинный интеллект во благо будущих поколений.

2. О культуре

Ну да, культура включает религию или религия культуру. Кажется, тут легко впасть в гипостазирование и прочие интеллектуальные грехи, в том числе курицо-яичного свойства. Ведь по большому счету закон - тоже часть культуры. Разве нет? Вам каждый юрист скажет, что есть такое словосочетание "правовая культура". А правовые традиции, а обычай как источник права? Наверное, дискуссии тут просто бессмысленны, и разумнее подождать следующих материалов Сергея Ервандовича, где он, возможно, разовьет свою мысль о культурной регулируемости России и Союза.

3. О нравственной составляющей

С практической точки зрения этизация всего - безусловный плюс. Об этом писал Кейнс, говоря, что большевики соединяют вещи, на Западе давно разъединенные, - веру и дело (бизнесс). Когда то, что ты делаешь, имеет для тебя сакральный смысл, работа спорится как-то по особому. То же касается и науки и познания - как видов деятельности. Об этом писал Флоренский говоря, что не было бы современной науки без определенных нравственных оснований, ее оправдывающих. Если во всем есть нравственная подоплека, то любое телодвижение (даже подведение годового баланса в каком-нибудь задрыпанном тресте) исполняется космического СМЫСЛА, как часть общего великого и благого - ОБЩЕГО ДЕЛА. Чем-то подобным начинается и "Слабость силы", когда говорится о необходимости утешения, и об отсутствии высших мотиваций, губящем среднестатистического "западенца".

Но с чисто познавательной точки зрения западное стремление чистого знания, не замутненного нравственными представлениями, имеет очень сильные стороны, свидетелями которых мы и являемся. Это же касается и общественных наук. И мне в этом плане ближе именно западный подход, поскольку в такой "деэтизации" знания есть, как ни странно, своя этика, основанная на ответственности. Последняя требует строить свои суждения на крепком фундаменте, что и вынуждает к отказу от "морализаторства". Именно стремление предоставить знание наиболее высокого возможного качества принуждает отбрасывать все шаткое и неопределенное, в том числе, увы, и нравственное, но делается это, повторюсь, не в силу "антропологической ненависти", а именно в силу ответственности за знание, ответственности перед теми, кому это знание предназначается.

[Ratan]

Как раз наооборот, в изначальном смысле культура и религия -это одно.а современная культура не более чем обессмыслевшиеся осколки религии,вообразившие себя полноценными и самодостаточными.То что сейчас называется культурой и наукой - это просто прикладные стороны религии.

Есть некоторая поспешность в этом суждении. Культура это барьер, разделяющий биологический этап эволюции человека от этапа социогенеза и его современного состояния. Поэтому к культуре принято относить такие формы его активности, которые не транслируются биогенетически, но являются искусственными и передаются только в сообществе на основе тех или иных форм воспитания и обучения (подражание его простейшая форма). Иначе говоря, вся культурная активность наследуется "социогенетически". В частности, навыки предметной деятельности человека ("обезьяна слезла с дерева и взяла в руки палку" - как любили говорить нерадивые советские студенты) есть первые культурные (искусственные) формы активности. Внутренним наполнением культуры, регулирующей и программирующей поведение человека в обществе, являются определенные смыслы, транслируемые, естественно, социогенетически. Какими были эти смыслы изначально? Можно ли анимизм первобытного человека называть религией? Можно, если захотеть, но специфика религии этим отражена не будет. Это справедливо и для многих представлений архаических обществ, находимых в 20 веке. Представление о сверхестественном, сверхприродном и т.п. еще не религия. Ваше суждение скорее оценочное и выражает Ваше видение названных реалий. Но в Вашем представлении окажется в конечном счете, что всякий культурный смысл нужно называть религиозным. Но какие к этому основания?

[Вершинин Владими...]

В связи с этим вопрос, а что с личностью-то делать? Ведь солидарное мировозрение может означать отказ от нее, лишение ее субъектности, которой, таким образом наделяется только коллектив (народ, нация). В этом надо четко отдавать себе отчет, не обращаясь к примирительным отмазкам, мол, гармоничное соединение индивидуального и коллективного.

ЛИЧНОСТЬ есть продукт КОЛЛЕКТИВНОГО опыта, вне которого она вообще ненаблюдаема.

Конечно, было бы странным, если Кант, признавая трансцендентальное исследование способностей сознания, отрицал бы возможность постижения человека КАК трансцендентного по отношению к миру существа. Кант не знал ни о "коллективном бессознательном" психоанализа (Юнг), ни о "габитусах" культурной антропологии (Бурдье). Но гениальна его догадка о том, что ментальные реакции человека на раздражители опосредованы его прошлой культурной историей, овнутренной в его сознании (посредством механизма "сигнальной наследственности" (Лобашев)). То есть Культуру можно "рационально" мыслить как сформированную коллективным историческим опытом кантовскую "априорную рамку", гарантирующую человеку избирательность его поведения, возможность отбирать события и выстраивать из них иерархии значимого и незначимого, адекватного и неадекватного. Таким образом, субъективное не тождественно индивидуальному и Культура как кантовская "априорная рамка", с одной стороны, очевидно, "субъективна", а с другой - "объективна" по отношению к ИНДИВИДУ.

[Ratan]

['Лёвин' date='22.6.2009, 18:57' post='5146']
1. Все еще о Федорове

В том то и дело, что у Федорова нет иной стороны, кроме этической. Все учение сплошная этика, ведь призвание человека по нему вносить нравственность в изначально безнравственную природу, то есть постепенно отменять Дарвина. Более того, отделить практическую сторону его учения, включая самую важную его часть - воскрешение мертвых, тоже проблемно, учитывая постоянные указания на необходимость действенной любви, которая может проявляться только в продлении и возвращении жизни, а не простого почитания, для которого он приводит пример в виде китайского культа предков. Последнее по Федорову совершенно пустая формальность именно потому, что отдавая оным дань уважения, не ставит реальную (практическую, прагматическую, реализуемую) задачу возвратить их к жизни.

Я уже отмечал, что к сочинениям такого типа нельзя относиться как к социологическим трактатам. Именно нравственные рассуждения, преломленные к тем формам жизни, с которыми имеет дело мыслитель, имеют свою ценность. Мы здесь не можем вести семинар по Федорову, хотя многие его положения напрашиваются на заинтересованный комментарий. Мне лично важна его ментальная установка, жизнь как делание Добра, а не как созерцательное умствование. И некоторые важные ориентиры такого делания и их философско-антропологическое обоснование.

Кстати, лирическое отступление, когда принималось решение о бальзамировании Ильича, некоторыми товарищами всерьез считалось, что главной целью сего было будущее его оживление и даже "тиражирование" средствами современной науки, дабы употребить недюжинный интеллект во благо будущих поколений.

Что сказать… Революция воодушевляет… Я встречал байку (в устном изложении), что А.Эйнштейн не кремирован, но тело его в глубокой заморозке тоже вроде бы с ожиданием возможности оживления. Полагаю, что байка, но симптоматичная как и в случае с Лениным.

Ну да, культура включает религию или религия культуру. Кажется, тут легко впасть в гипостазирование и прочие интеллектуальные грехи, в том числе курицо-яичного свойства. Ведь по большому счету закон - тоже часть культуры. Разве нет? Вам каждый юрист скажет, что есть такое словосочетание "правовая культура". А правовые традиции, а обычай как источник права? Наверное, дискуссии тут просто бессмысленны, и разумнее подождать следующих материалов Сергея Ервандовича, где он, возможно, разовьет свою мысль о культурной регулируемости России и Союза.

На это замечание я высказался в предыдущем сообщении. Если в понятие культура вкладывать его изначальный смысл как искусственно, рождаемое и транслируемое социогенетически (так сказать, прижизненный опыт поколений), то религия окажется одной из ее форм. Так сказать, отношение родо-видовое, можно курицу оставить в покое. Конечно в таком смысле можно говорить о культуре во всех сферах жизнедеятельности, а она почти ничего не оставила без внимания, кроме физиологических процессов.

Если во всем есть нравственная подоплека, то любое телодвижение (даже подведение годового баланса в каком-нибудь задрыпанном тресте) исполняется космического СМЫСЛА, как часть общего великого и благого - ОБЩЕГО ДЕЛА. Чем-то подобным начинается и "Слабость силы", когда говорится о необходимости утешения, и об отсутствии высших мотиваций, губящем среднестатистического "западенца".

Я бы согласился Достоевским, что основание всему – начала нравственные. По своей установке хорошо. Но под «мелкоскопом» рассудочного сознания возникнет множество вопросов. Однако в том смысле, что нравственность и продление (само осуществление) жизни суть вещи тождественные (или близко к этому), суждение привлекательное. Без Смысла (добавлю, нравственного Смысла) жизнь иссякает. Причина простая, жизнь социума программируется не биологически, но именно культурными смыслами. Утрата нравственного начала, тем более, утрата смысла как такового, есть путь прекращения жизни, путь к смерти. Но сам процесс может быть эстетизирован, эта эстетизация даже даст кому-то вдохновение, подъем «предсмертных» сил, но результат все тот же – тление и распад. Пусть даже комфортное тление и комфортный распад. По ту сторону человеческого бытия способ угасания не имеет значения, если конечно не верить в грядущее воскрешение. Так что прав Федоров, когда говорит, что вся суета Прогресса (он имеет ввиду прогресс ради комфорта) теряет смысл перед фактом смерти. Ибо вопрос о смерти – это вопрос об ее преодолении, т.е. вопрос о продолжении жизни. Но бессмысленную жизнь и продолжать-то нет смысла.

Но с чисто познавательной точки зрения западное стремление чистого знания, не замутненного нравственными представлениями, имеет очень сильные стороны, свидетелями которых мы и являемся. Это же касается и общественных наук. И мне в этом плане ближе именно западный подход, поскольку в такой "деэтизации" знания есть, как ни странно, своя этика, основанная на ответственности. Последняя требует строить свои суждения на крепком фундаменте, что и вынуждает к отказу от "морализаторства". Именно стремление предоставить знание наиболее высокого возможного качества принуждает отбрасывать все шаткое и неопределенное, в том числе, увы, и нравственное, но делается это, повторюсь, не в силу "антропологической ненависти", а именно в силу ответственности за знание, ответственности перед теми, кому это знание предназначается.

Вот это суждение заслуживает внимательного обсуждения. Нет вопроса в том, что рационально-рассудочную науку запада усвоить и переварить необходимо (переварить и преодолеет, на мой взгляд). О многом было бы невозможно рассуждать без тех исследований, которые сделал Запад. В общем, в сказанном отношении предмета для дискуссии нет. Предмет дискуссии может быть в другом, что делать (в этом смысле – как относиться) с рационально-рассудочным знанием западной науки, с этим продуктом Просвещения, продуктом западной модернизации. Я сам себя спрашиваю, что меня собственно не устраивает? И ответ вижу примерно такой. В западной науке о человеке нет души (или мало души). Ответ на внешний вид несерьезный, что-то вроде воздыханий экзальтированной особы. Но можно эти «воздыхания» переложить на некоторый объектный и лишенный эмоций язык. Западное обществоведение невольно ориентировано на методологию естественных наук. Разделение наук о «духе» и наук о природе, которое там тоже возникло, стало осознанием этого обстоятельства, но радикальных изменений в самой методологии кажется не повлекло. Фактически общество предстает как некий механизм, подобный Ньютоновскому космосу. Его можно изучить как всякий другой естественный объект, и выписывать ему «рецепты-технологии» на основе подобного изучения. Такая точка зрения особенно увлекает естественников по той причине, что в ее основании лежит мышление экспериментальной науки. Последняя изучает объект в контексте деятельностных операций и ради построения таких операций (технологий). Вот таков же «технологический подход» западного обществознания к изучению общества. Он основан все на той же антропологии человека с набором потребностей и свойств, и с доминантной поведения как максимизации пользы (удовольствия, наслаждения, комфорта и т.п.) для себя лично. Это как в бихевиоризме, одном из теоретических средств современных психотехнологий. Личностное начало бихевиоризмом изначально отвергается. Человек предстает как дрессируемая (настраиваемая) машина по принципу построения стимул-реактивной дуги. Заметьте, разве не так относятся к нам нынешние средства массовой информации. Им решительно наплевать на наши переживания, смыслы, личностное отношение и т.п. Они «технологически заряжены», они относятся к нам как материалу, который обрабатывается этими самыми технологиями. Это, можно сказать, лицо западного обществоведения, хотя в академическом обрамлении оно выглядит гораздо мягче и интеллигентнее. Кроме того, в нем также встречаются мыслители крупного масштаба, наделенные глубоким внутренним человеколюбием. Но я говорю о сухом остатке. Поэтому отношение двойственное к этой самой западной науке. Как рациональный инструмент оно просто необходимо и в этом его сильная сторона. В.С.Соловьев тоже резал лягушек в московском университете, сопереживать им было бы в этой ситуации неуместно. В общем, нужен синтез рационального метода и соответствующей антропологической установки. Общество не машина, оно живой организм. Конечно, когда мы изучаем сердечную мышцу, нам нет дела до сердечных переживаний. Но, синтезируя целое, мы должны иметь адекватное основание, соответствующий системный принцип.

[Гость_свентояр_*]

сть некоторая поспешность в этом суждении. Культура это барьер, разделяющий биологический этап эволюции человека от этапа социогенеза и его современного состояния. Поэтому к культуре принято относить такие формы его активности, которые не транслируются биогенетически, но являются искусственными и передаются только в сообществе на основе тех или иных форм воспитания и обучения (подражание его простейшая форма). Иначе говоря, вся культурная активность наследуется "социогенетически". В частности, навыки предметной деятельности человека ("обезьяна слезла с дерева и взяла в руки палку" - как любили говорить нерадивые советские студенты) есть первые культурные (искусственные) формы активности. Внутренним наполнением культуры, регулирующей и программирующей поведение человека в обществе, являются определенные смыслы, транслируемые, естественно, социогенетически. Какими были эти смыслы изначально? Можно ли анимизм первобытного человека называть религией? Можно, если захотеть, но специфика религии этим отражена не будет. Это справедливо и для многих представлений архаических обществ, находимых в 20 веке. Представление о сверхестественном, сверхприродном и т.п. еще не религия. Ваше суждение скорее оценочное и выражает Ваше видение названных реалий. Но в Вашем представлении окажется в конечном счете, что всякий культурный смысл нужно называть религиозным. Но какие к этому основания?

Культура есть осознанное структурирование своего внимания.Культ- обращение на что-то внимания.Религия (она же йога)-конечный результат правильно организованного внимания,воссоединение с высшей причиной через конкретный образ : зрительный , звуковой , образ действия и т. д.Истинная культура ни в коем случае не двигает человека в сторону от природных форм активности ,она учит познавать в них причину всех причин,т.е. воссоединяться.Животным движет инстинкт,например сексуальный, он есть проявление вселенской энергии. Какой-нибудь котяра подчиняется ему по необходимости , он не хозяин своего чувства , человек же правильно организовав своё внимание познаёт божественною сущность оного и именно этим преодолевает животную природу.Это и есть победа Духа над Материей.Нет никаких принципиальных отличий человека от животного кроме этой способности.Нормальное воспитание ни в коем случае не должно навязывать каких-то абстрактных принципов,но только помогать человеку правильно реализовать естественные стремления. Убеждения о том что есть био и социо активности и они как-бы различны - это извращение, стоящее очень дорого белым народам.Любая социоактивность- выражение и структурирование био.
Насчёт анимизма.Почему-же нельзя назвать религией?Если эти люди воссоединяются таким методом,то это религия.То что архаические предметы культа не так идеально сделаны как например Эрмитаж.то это значит только то что древние понимали что истинный храм в сердце человека и поэтому внешний храм не обязательно должен быть огромным и из камня.Это уже потом стали строить всякие Исакиевские и Казанские соборы,что-бы показать самим себе какие мы набожные.
Не всякий культурный смысл можно назвать религиозным ,уголовная культура тоже есть , но ведёт она человеков совсем в другом направлении. Уголовники тоже ведь организуют своё внимание: все кругом козлы и бакланы, а мы должны их дрочить со страшной силой.Тоже определённая структура сознания.

[Вершинин Владими...]

Нормальное воспитание ни в коем случае не должно навязывать каких-то абстрактных принципов, но только помогать человеку правильно реализовать естественные стремления. Убеждения о том что есть био и социо активности и они как-бы различны - это извращение, стоящее очень дорого белым народам. Любая социоактивность - выражение и структурирование био.

"Абстрактные принципы" ценностных иерархий связаны со служением чему-то высшему ("горнему"), что означает готовность к жертвенности и нравственную мобилизованность. Любые КОЛЛЕКТИВНЫЕ практики предполагают известную готовность жертвовать своими "естественными стремлениями". Всякая форма индивидуального духовного, экономического, научного творчества включает жертвенность. Творчество связано и с мобилизацией усилий, имеющих целью реализовать ДОЛГОСРОЧНЫЙ проект (например, любой социальный). Поэтому там, где подорваны ценностные основания жертвенности и мобилизованности, невозможны ни экономика накопления, ни культура с долгосрочными идеями и стратегическими замыслами.

Это означает устранение будущего в пользу самодостаточного настоящего, где народам стран, лишаемых суверенитета, социальных гарантий и других достижений Модерна, постмодернистские глобалисты предлагают в качестве компенсации СИМВОЛИЧЕСКОЕ удовлетворение, связанное с потаканием "репрессированной чувственности". Гражданам, испытывающим горечь национального и социального унижения, нищету и бесправие, предлагают утешаться на уровне инстинкта, которым гораздо легче МАНИПУЛИРОВАТЬ, внушая субъективную удовлетворенность тем, у кого есть все основания для неудовлетворенности и протеста.

Секуляризация Европы в эпоху Просвещения привела к тому, что интеллигенция приняла на себя роль церкви, по-светски продолжая христианскую традицию солидарности с "униженными и оскорбленными" и урезонивая сильных и наглых. Однако в результате недавней второй волны секуляризации Запада ("революция досуга" 1960-х изменила соотношение КОЛЛЕКТИВНОГО долга и ИНДИВИДУАЛЬНОГО блага в пользу последнего (Дюмазедье)) интеллигентский "клир" переметнулся на сторону глобалистского крикливого меньшинства "успешных", ПРИВАТИЗИРУЮЩИХ прогресс, объявляя тем самым войну молчаливому большинству "неприспособленных", находящихся, якобы, в непримиримом конфликте с современностью.

Однако, в кейнсианской формуле "увеличение потребления - увеличение производства" отсутствует главная составляющая - "увеличение СПОСОБНОСТЕЙ к производству", истоки которых лежат не в "базисе", а в "надстройке" - КУЛЬТУРЕ, как овнутренном в нашем индивидуальном сознании коллективном историческом опыте. Именно это ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ качество являлось для капитала основным источником прибыли, за ВОСПРОИЗВОДСТВО которого он всячески стремился не платить, если только к этому его не принуждало государство. Отпущенный, однако, на волю, капитал быстро расправился с "надстройкой", породив вместо мобилизованного протестантской Реформацией буржуа веберовского типа новый социо-культурный тип буржуа "расслабленного", исповедующего принцип "максимум притязаний при минимальных усилиях" и ставшего основой глобального "общества потребления" (напомним, что на Западе "революция досуга" 1960-х изменила соотношение коллективного долга и индивидуального блага в пользу последнего). Мобилизованный индивидуализм (как и мобилизованный коллективизм) обживал и преобразовывал "трудные пространства" (не только в географическом смысле). "Расслабленные" же просто покидают их, создавая пустоты, которые не только заполняются социальными и технологическими шлаками, но и провоцируют зарубежных "миссионеров" и "первопроходцев", демонстрирующих пиратскую удаль глобальных экспроприаторов. Такой социо-культурный тип не сможет породить инновации и новую кондратьевскую повышательную волну мировой экономики. На наших глазах заканчивается эпоха парадигмы ПРОГРЕССА, понимаемого как увеличение (общественного) МАТЕРИАЛЬНОГО БОГАТСТВА.

Так что "белым людям" дорого будет стоить как раз отсутствие "абстрактных принципов" ценностных иерархий и потакание "реализации естественных стремлений" индивидов (привет З.Фрейду и "эдипову комплексу").

[Лёвин]

1. О культуре

Если понимать культуру так широко, как предлагают уважаемые Ratan и Свентояр, то мысль Сергея Ервандовича, в связи с которой собственно и зашла речь о ней, превращается в пустой трюизм, ведь в таком случае культура поглотит и традицию, и религию, и право, и, по большому счету, науку и все, все, все. Значит, в 19 "Кризисе" слово "культура" было употреблено в неком более узком значении, вероятно, в том, которое принято употреблять в быту. То есть культура понимается как нечто, чем ведает Минкульт, искусство там, литература и прочие "культурные" вопросы. Но это догадка.

Я же говорю, надо подождать двадцатого "Кризиса".

2. О Федорове

Избежать семинара об этом человеке не получается, ведь он по сути сделал уникальнейшую попытку, скажем так, "практической этики", даже материалистической в некотором смысле. И социологический элемент у него тоже очень четок.

Любопытно, что исходный пункт этико-социальной философии Федорова такой же, что и у упомянутого здесь Гоббса: смерть отвратительна и ее следует избегать. Только если английский философ положил этот пункт в свое обоснование государства как инструмента уменьшения вероятности погибнуть насильственно, русский поставил задачу о необходимости практического преодоления смерти, чему и должны быть подчинены все силы человечества. Из этого следует логическое обоснование вещей, которые при ином подходе, приходится просто принимать на веру. Например, зачем вступать в брак и заводить детей, тратить на них драгоценное время. Гоббсовско-локковская этика ответа не дает, мол, хочешь - заводи, не хочешь - не надо. Следствие - все меньшая заинтересованность современного западного человека в семье. А у Федорова все четко: Общее Дело за одну жизнь не закрыть, стало быть надобно передать эстафету будущим поколениям. Просто-таки по-деловому отвечает на глубокие этические вопросы.

Еще интересный момент. Федоров много пишет о "культе женщины", противоставляемого им "культу отцов". По большому счету, "культ женщины" - это то, что нынче принято ласково называть "потребл...ством".