КУРГИНЯН: Опыт деконструкции (Часть третья) Опции

Занимая в аргументации Кургиняна первостепенное место, бинарная оппозиция модерн/постмодерн более чем нуждается в конкретизации, т.к. существуют различные, нетождественные друг другу, дефиниции этих понятий. Прежде всего существует собственно художественный модернизм, представленный в частности фигурами Ницше, Джойса, Арто, а также деятельностью авангардных школы (от символизма до сюрреализма), правопреемником которого и выступило, - не выходя в целом за уже очерченные пределы, - то направление, которое в культуре второй половины 20 века именуется постмодернизмом, в мейнстрим которого попадает и небезызвестный спектакль Кургиняна. Далее следует говорить о феномене модернизации, понимая под этим «теоретическую модель семантических и аксиологических трансформаций сознания и культуры в контексте становления индустриального общества» (Постмодернизм: Энциклопедия), - указывая на модернизационный характер коммунистического проекта, Кургинян подразумевает именно это содержание, - обоснование которой содержится в позитивизме, прагматизме, марксизме, структурализме; в свою очередь трансформации, которые повлекло за собой рождение информационного общества, Лиотар и облекает в понятие постмодерна. Наконец, под модерном понимается в самом широком смысле понятие «Нового времени», в качестве основного историософского значения которого Кургинян, ссылаясь на ряд его последних высказываний в прессе, признает идеи прогресса и гуманизма, которые в свою очередь постмодерн подвергает критическому сомнению, что, конечно, не приравнивается одновременно к алиби (в версии Кургиняна) регресса и дегуманизации. Признав модернизацию во втором значении составной частью общего исторического проекта модерн и зачислив модернизм в первом значении (неслучайно Хабермас оговаривает в книге «Незавершенный проект модерн», что не будет рассматривать модернизм в искусстве и литературе) условно в разряд тех явлений, которые идею Нового времени опровергают, т.е. в разряд, напротив, постмодерна (хотя с позиций художественной культуры это некорректно, ибо в постмодерн тогда придется зачислять, например, и Достоевского), следует приступить к демаркации основного различия, конституирующего противопоставление модерн/постмодерн. Отдавая должное идеям прогресса и гуманизма, на которые ссылается Кургинян, следует все же предпочесть определение модерна, сводящее его к эпистеме рационализма, в основание которой положена картезианская модель субъекта (упоминанием Декарта, выступившего с формулировкой модели субъекта, повлекшей за собой в свою очередь формирование совершенно особого типа теоретизирования, именуемого рационализмом, меньше всего здесь преследуется цель какой-либо нижней датировки). «Гуманизм» Нового времени, о котором упоминает Кургинян, следует рассматривать в первую очередь, помимо всех ссылок на опыт Возрождения, как выдвижение на первый план принципа субъективности, принципа, который был утвержден Декартом в форме теоретически обоснованной модели субъекта и который лег впоследствии в основание всей европейской метафизики (вплоть до феноменологии), обозначаемой условно как трансцендентальный идеализм. Даже Ницше, производя деконструкцию метафизики, осуществляет ее, на что обратил внимание Хайдеггер, все же в перспективе картезианского субъекта, лишь выворачивая наизнанку природу этой метафизики, обнажая принцип субъективности. Определив, таким образом, модерн, следует в свою очередь возводить переход в состояние постмодерн к событию, содержание которого составляет распад картезианского субъекта, - событию, именуемому в культуре «смертью субъекта», - по факту свершения которого и происходит выход за пределы эпистемы рационализма, в качестве презумпции вины которого признается логоцентризм. Проект модерн, таким образом, по основанию связан с картезианской моделью субъекта, в случае отказа от которой его существование ставится под вопрос также, как и существования тех реалий, которые им обусловлены, к числу которых относится, например, характерная для Нового времени тенденция формирования национальных государств, на место которой приходят тенденции распада геополитических субъектов, таких в перспективе как, в частности, Россия, что не указывает одновременно на отсутствие возможности для реинтеграции, а лишь на то, что таковая в новых условиях может осуществляться на совершенно иных, несовместимых со всякими формами логоцентризма, основаниях. Некартезианская модель субъекта, получившая теоретическое обоснование в психоанализе (напр., Фрейд З. «Я и Оно») и лежащая в основании всего художественного модернизма (о чем свидетельствует, в частности, связь психоанализа и сюрреализма), таким образом, есть та реальность, с которой в выстраивании любой новой проективности - проективность, основанная на логоцентризме и разворачивающаяся в перспективе картезианского субъекта, обречена на то, что можно назвать регрессией в стадию инфантильности - Кургиняну, несмотря на все попытки игнорировать этот факт, придется иметь дело. Напротив, недооценивая сложность тех процессов, которые в гуманитарном знании протекают и которые были инициированы распадом картезианского субъекта, Кургинян склонен судить о них в терминах «теории вырождения», теории (напр., Нордау «Вырождение»), благодаря которой обществу в течение длительного времени удавалось санкционировать ликвидацию своих «ненормальных» (Фуко «Ненормальные»). Провозглашенный Западом отказ от проекта модерн расценивается в таком ракурсе как определенная стадия Untergang'а, а привязка, посредством антиконцептов регресса и дегуманизации, постмодерна к фашизму позволяет Кургиняну сформулировать апокалипсический диагноз современному обществу. Однако, указание на то, что (!!!) процесс образования субъекта, как это ясно показал Лакан, напрямую связан с моделью признания (моделью господина и раба), объясняет не только, почему собственно фашизм за пределы проекта модерн не выходит, более того, является его наиболее ярким проявлением, о чем, кстати, пишут Хоркхаймер, Адорно в «Диалектике просвещения», но и почему сам Кургинян, провозглашая возобновление проекта модерн, отсылает в первую очередь к репрессивной модели господства, обнаруживая тем самым ту внутреннюю логику, посредством которой модель господина и раба оказывается в центре его проблематики. Если мы, ссылаясь на Фукуяма, который увязал модель признания с историческим процессом, заменим эгрегор «тимосом», а постмодернизм - понятием «конца истории», то суть историософских представлений Кургинян прояснится окончательно.

[Alipov-ml]

"Занимая в аргументации Кургиняна первостепенное место, бинарная оппозиция модерн/постмодерн"

Это смахивает на откровенную ложь. В аргументации С.Кургиняна представлена оппозиция модерна и блока постмодерн/контрмодерн.

Отсюда выходит ложным основной вывод автора поста: "собственно фашизм за пределы проекта модерн не выходит, более того, является его наиболее ярким проявлением".

Фашизм - это контрмодерн... А автор поста либо намеренно лжет непонятно зачем, либо вообще не читал работы Кургиняна и тогда непонятно, каким образом выстраивает свои "деконструкции" :))

Кстати говоря, вот он пишет:
"следует все же предпочесть определение модерна, сводящее его к эпистеме рационализма, в основание которой положена картезианская модель субъекта"

Почему модерн сводится к эпистеме рационализма? Вообще технический прогресс, например, с определенного момента движется иррационально. Это что, не следствие направленности модерна на покорение пространства?Ну туфта же, елки-палки.

[Антон]

Уважаемый U-rus! Позволю себе немного отвлечься от темы. Вы так активно ссылаетесь на психоанализ - должно быть, Вы в нем хорошо разбираетесь. Не поможете разобраться? Я читал что психоанализ в США, например, официально считается лженаукой. Вы не подскажете, насколько эти сведения объективны. Если он все-таки именно лженаука - как определяется грань, тот водораздел, между тем, какие его выводы могут быть основательны для вовлечения в логические построения, претендующие на объективность (и где рамки для таких построений), а какие - нет? Вы лично какими методологическими посылками при этом пользуетесь? Раз уж Вы привлекаете эту отрасль в качестве авторитета.