Сергей Кургинян, Юрий Бялый, Мария Подкопаева

ТЕРРОРИЗМ КАК ГЛОБАЛЬНАЯ УГРОЗА И КАК ИНСТРУМЕНТ МИРОВОЙ ПОЛИТИКИ

Часть 1.
Сущности и Субстанции

Уничтожение генерала Джохара Дудаева знаменует собой начало нового этапа в развертывании "странной войны" между чеченским криминальным режимом и властью Российской федерации. А поскольку сама эта "странная война" является одним из осколков складывающейся у нас на глазах новой глобальной "мозаики", то мы не можем обойти стороной смерть Дудаева, обсуждая общие проблемы глобального терроризма, хотя не можем и зацикливаться на данном сенсационном событии. "Не заметить" смерть Дудаева нельзя прежде всего потому, что методологически эта смерть вновь бросает нам вызов, отклоняя две системы общеупотребительного понимания нынешней реальности.

Назовем эти две системы понимания "академической" и "журналистской". Разумеется, оба названия условны. Однако эта условность позволяет раскрыть характерные черты двух подходов к пониманию реальности, фактически — наличие двух аналитических "онтологий", в рамках которых и строятся сегодня своеобразные "договорные" отношения между частью человечества, расположенной на одной шестой поверхности земного шара, и процессами, развертывающимися (а точнее, взращиваемыми) на этой одной шестой с целью последующего распространения на всю планету.

Сама идея "договорных отношений" общества с процессами является нетривиальной. Эта идея созрела в недрах нашей аналитической школы и составляет один из существенных компонентов той политической герменевтики, с помощью которой мы пытаемся ответить на вызовы совершенно новой реальности, формирующейся у нас на глазах. Ведь только в этой новой реальности феномен "договорных отношений" как бы десубъективизируется. Договор начинают заключать между собой не два субъекта, наделенных равными правами и возможностями (субъекты права, знания, власти и пр.), а как бы субъект и субстанция. При этом на роль субстанции претендует некая сущность, именуемая "Процесс". Эта сущность как бы отчуждается от социального бытия и превращается в фатальность, рок, необходимость, в отдельное от общества существование.

Когда-то брошенное мимоходом и ставшее крылатым "Процесс пошел" превратилось из словесной банальной конструкции в символическую пантомиму, в которой процесс как некое существо идет, наступая на превращенное в асфальтовое покрытие человеческое сообщество. Помнится, один из вождей большевиков — Зиновьев — клялся, что в момент, когда он прикладывает ухо к земле, ему слышны шаги истории. Применительно к новой ситуации, знаменитое "Процесс пошел" предполагает, что мы не столько слышим поступь, сколько видим на человеческом асфальте отпечатки ступней этого идущего существа, именуемого "Процесс". А поскольку в данной пантомиме наиболее существенно низведение человечества до массы, закатываемой неким катком в ленту постисторического асфальта, то прежде всего требуется перечисление полного списка действующих лиц данной мистерии.

В этом списке есть:

Сущность #1 — Чан, в котором варится постисторический асфальт, — тот знаменитый котел макбетовских ведьм, о котором мы уже говорили в предыдущих докладах.

Сущность #2 — Огонь, без которого ведьмы не могут сотворить из наличных исторических субстратов, которые они накидывают в варево, свой постисторический асфальт.

Сущность #3 — Каток, с помощью которого произведенный асфальт закатывается в ленту постисторической трассы.

Сущность #4 — Процесс, триумфально движущийся по ленте асфальта и оставляющий на ней отпечатки псевдособытий, слагающих постисторию.

Сущность #5 — сами Ведьмы, носители рецептуры, проекта, хозяйки Сущностей, предлагающих им себя в качестве искомого Инвентаря.

И если говорить о терроре, тем более, о его новых ипостасях, подобных тем, с которыми мы сталкиваемся в Чечне, то такой террор — это Каток, закатывающий ленту постисторического асфальта. Если же говорить о смерти Дудаева, то это отпечаток "ступни Процесса" на еще горячей ленте асфальта, асфальта недостроенной и даже недоразмеченной магистрали.

Предлагая этот интегрирующий символ и стремясь на его основе прочитать всю ленту псевдособытий, раскрывая в их череде действительное содержание той террористической мистерии, которая развертывается у нас на глазах, мы сохраняем верность принципам анализа, декларированным нами еще при открытии нашего клуба и составляющим стержень того, что мы и называем "школой целостного анализа".

Применительно к этой школе заявленный нами "список действующих лиц" и осуществленный перевод с его помощью узкоаналитического предмета в Сущность, предполагающую мистериальное, смысловое раскрытие, — это не виньетка, а содержание главной рефлексивной процедуры, лишь пунктирно обозначаемое нами в серии своих "целостно-аналитических" разработок.

Ниже мы уйдем с территории аналитической метафизики, точнее, развернем ее символы в системы строгого, "почти системно-рационального" анализа интересующих нас феноменов. Но, уходя в "почти-системо-рациональность", мы оставим те зазоры и оконтуренные разрывы, которые и представляют собой недостающий элемент созданной метасистемы, недостающую часть алфавита нашего исследовательского метаязыка. И именно за счет этого мы предполагаем сохранить баланс, идя по тонкому исследовательскому канату, под которым — бездна спекулятивных мистификаций, по тому "лезвию бритвы", по одну сторону от которого находится питающийся двусмысленными утечками журнализм, а по другую — не соответствующая природе исследуемого предмета и скрывающая его сущность солидная академичность.

В такой эквилибристике совершенно необходим элемент аналитического театра, и именно этот элемент мы сознательно вводим, обнародовав свой список действующих лиц, перечислив актеров определенной мистерии в момент, когда от нас ждут сухости рациональных, сциентических описаний.

Разумеется, осуществляя подобное перечисление, мы заведомо и совершенно сознательно выходим за рамки классического научного, системно-аналитического описания процессов как явлений, лишенных личностного начала. В этом смысле подобного рода перечисления есть уход от рациональной аналитичности, в какой-то мере — даже возврат к мифологическим, донаучным формам рефлексии на Мир и его Трансформации. Однако на самом деле речь идет отнюдь не о том "чистом" возврате, которого требует конспирологическая аналитика пресловутых "консервативных революций" с их "примордиальной Традицией" и тотальностью возможных замкнутых и самодостаточных "мифоописаний". Напротив, считая, что подобная редукция всей Реальности к мифоконструкциям как раз и представляет собой один из инструментов той Большой Войны против Истории, частью которой является становящийся у нас на глазах Новый Террор, мы намеренно противопоставляем данному редукционизму свою методологию, свой способ рефлексии на наличное Бытие.

Однако строя методологию, способную активно противостоять мифоконструированию, мы понимаем, что классический научный метод просто неспособен решить такую задачу. Он замкнут в себе, для него просто не существует тот мир, который генерирует мифоконструкты. В силу этого он не имеет каналов коммуникации с этим миром, отказывает ему в статусе реальности и не может ни изучать этот мир, ни воздействовать на него. В этом смысле замкнутый сциентический метод так же устраивает Генератор Игры, как и наращивание усеченных и упрощенных мифоконструкций.

В первом случае мир Игры ускользает, превращается в параллельное и неуязвимое в свой параллельности Зазеркалье.

Во втором случае "пузырящаяся земля" Игры с помощью усеченных мифоконструктов наращивает свою "пузыристость", не давая генераторам поверхностных пузырей настоящего "хода на глубину". Ту глубину, где и копятся энергии, творящие пузыри.

"То были пузыри Земли", — сказал Макбет в момент, когда исчезли ведьмы, произнесшие роковые пророчества. Кому-то нужно, чтобы Дудаев и дудаевская Чечня тоже приобрели статус "пузырей Земли". Вздуваясь и лопаясь, эти пузыри оставляют на поверхности язвы исторического Бытия, сгустки истекающего Зла, испаряющиеся у нас на глазах, и заодно — ощущение невозможности настоящей правды в мире, где властвуют хозяева пузырей.

"Наращивание пузыристости" — это и есть журнализм как одна из форм связи общества с отчужденными от его сути и властвующими над его сознанием Процессами.

Творение параллельного мира, превращение его из Сущего в Не-Сущее, сокрытие этого мира и обеспечение ему статуса всевластного Зазеркалья — это и есть академизм как другая форма закрепления все тех же принципов отчуждения Процесса от Рефлексии, Субстанции от Субъекта, "Общественного отношения к Факту" от рефлексивной онтологии этого Факта.

Впечатывание в конспирологический мифологизм — это вторая фаза порабощения общественного сознания, уже отчужденного с помощью двух процедур первой фазы (журнализма и академизма) от сути протекающего процесса. В самом деле, за счет отчуждения общество уже стало достаточно пластичным. Видя параллельный мир Зазеркалья, который все ближе подходит к плоскости имманентного социального Бытия, общество отшатывается от сциентики, утверждающей, что это, уже фактически данное ему в ощущениях Конца Истории, параллельное Бытие — как бы не существует. Шарахаясь от сциентики, общество увязает в журналистском мифологизме, в цепи искусно организуемых слухов, "утечек", "журналистских расследований".

Ощущая, что и здесь правды нет и не может быть, общество возвращается к солидной сциентике, отказывается от своих "снов наяву" и ... тут же напарывается на очередной демарш якобы несуществующей и только что отвергнутой "параллельной реальности". Напоровшись, оно вновь шарахается в сторону усеченных мифоконструкций и вновь испытывает острое разочарование. В результате остается лишь траектория этих шараханий, взаимное обнуление всех антагонистичных друг другу способов понимания. Подобные шарахания и "обнуляющие" сшибки повышают температуру поиска, не давая ему приобрести новое структурное качество. В результате сознание обретает пластичность, одновременно теряя прежнюю структурность и не создавая новую. Вот тут-то и наступает время для отливки сознания в формы "примордиальных" псевдорефлексивных мифоконструкций, являющихся, по сути, закреплением новых форм властвования.

Именно отчуждение в новых, гораздо более глубоких и всеобъемлющих формах, глядит на нас сквозь зеркало нового Большого Террора. То отчуждение, которое реструктурировало в начале XX столетия все формы отношения человека с материальным производством, а в середине XX века распространило реструкцию на отношения человека с общественными процессами, теперь оседлывает и реструктурирует уже не Труд и не Коммуникацию, а Рефлексию. А что значит реструктурировать Рефлексию в парадигме тотального отчуждения? Это значит овладеть квантом самого рефлексивного поля — отношением к Факту.

В этой связи смерть Дудаева находится в одном ряду со странными бомбардировками чеченских сел "неопознанными летающими объектами" или со столь же странными заявлениями о том, что в Кремле есть скрытые и совершенно непредставимые силы, которые хотят войны и поэтому ломают все планы миролюбивого центрального руководства. В любой нормальной общественной ситуации подобного рода заявления были бы немедленно расследованы в полном объеме и с предельной нелицеприятностью. Говоря попросту, в нормальной общественной ситуации те, кто заявляет о своей осведомленности касательно зловредных внеправовых действий высокопоставленных лиц и структур, были бы привлечены к ответственности либо за клевету, либо за сокрытие злоумышленников, занятых особо опасной антигосударственной деятельностью.

Чего стоит, например, заявление о том, что убийством генерала Романова дирижировала высокопоставленная Москва! Какая Москва? Кто лично? Почему убийца не привлечен к ответственности? Почему заявитель не раскрывает следствию имени высокопоставленных "киллеров"? Если заявитель не знает имен, то как он смеет клеветать на лиц, облеченных государственной властью? Мы видим, что все эти здоровые общественные реакции не возникают. Но мы не отдаем себе до конца отчета в том, что знаменует собой подобное "невозникновение". А между тем, речь идет о достаточно новом и очень серьезном феномене.

Слагающие этого феномена таковы.

Первое. В едином информационном и общеэлитном фокусе нашего общества уже сформировался своеобразный "общеконспирологический консенсус". Этот консенсус предполагает недоговоренность в качестве основной нормы жизни постсоветской элиты. Недоговоренность, закрытая знаковая адресация к известным для посвященных сущностям, превращается в норму разговора, тиражируемого газетами, рассчитанными на миллионы читателей, и телевидением, адресованным к десяткам и сотням миллионов зрителей. Между тем, подобная знаковая недоговоренность является собственностью сотен, тысяч, в лучшем случае, десятков тысяч людей.

Говоря друг с другом на "птичьем языке" в присутствии неизмеримо большого по отношению к посвященным количества "профанов", изумленно внимающих данным знакам и адресациям, элита постсоветской России устанавливает для этих непосвященных свои правила игры, зондирует их способность отнестись к факту опускания непосвященных до уровня людей второго сорта. Фактически такой разговор с помощью нерасшифровываемых иероглифов торпедирует все зачатки гражданского общества, взрывает любые попытки создать институты подлинного общественного понимания, вбивает клин между Обществом как субъектом и Процессом как вторичной, порожденной Обществом и тем самым принадлежащей ему Субстанцией социального действования.

Второе. Происходит тестирование всех элементов коллективного общественного "Большого Рефлектора" (журналистов, других лиц, призванных предъявлять и тиражировать социальные реакции) на способность к пониманию смысла задаваемых такой конспирологичностью "правил игры". Непонимание данных "правил игры", неумение, как говорят преферансисты, "проунькать" — равносильно вытеснению элемента "Большого Рефлектора" за круг, где его реакция может стать общественным событием. Отныне этот "неунькающий" индивид может выступать не в солидной газете или на телевидении, а лишь в листке с эффектным названием, который издается тиражом в пару тысяч экземпляров и контролируется из того же Зазеркалья.

Такой наглядный пример остракизма "неунькаюшего" субъекта оказывает большое воспитующее значение на круг лиц, допущенных к "Большому Рефлектору". Кроме того, происходит естественный отбор, в силу которого место "неунькаюшего" субъекта занимает "унькающий", и тем самым концентрация "унькающих" элементов в "Большом Рефлекторе" вскоре становится почти тотальной. А с этого момента правила знакового языка и адресации к анонимным сущностям становятся не только обязательными, но и "культурно общепринятыми". Они становятся в полном смысле этого слова "правилами хорошего тона". И теперь любой носитель здоровых реакций отторгается такой средой в лучшем случае как некий экзотический Чацкий, а в худшем — как деревенский сумасшедший.

Закладывание подобных форм тиражирования осуществлялось еще в памятные времена первых съездов народных депутатов СССР, когда формировалось отношение к депутату Сухову как носителю непозволительных типов рефлексий по отношению к происходящему. Уже тогда в политической элите удалось сформировать отторжение по отношению к упрощенно-нормальному реагированию, которое было признано "непристойным". С этого момента были убраны все препятствия к формированию культуры политического "уньканья", то есть культуры рассубъективирования тех общественных групп, на которые была возложена народом ответственность за принятие ключевых политических решений.

Это рассубъективирование в дальнейшем стало принимать неслыханные размеры. Фактически, наращивание степени рассубъективирования привело к изменению качества подобного феномена, создало особую "унькающую" политическую субстанцию там, где в исторически обусловленном обществе надлежит находиться более или менее полноценному политическому субъекту.

Третье. Начиная с этого момента соотношение между обществом, протекающим в нем процессом и политической элитой страны, призванной влиять на процесс, оказалось извращено и перевернуто. Возникли две параллельные и равно-бессубъектные субстанции, как бы отражающие друг друга. Процесс шел, вяло и разрушительно источалась лава общественного бытия. При этом каждая новая порция этой лавы превращала абсолютно подвижную систему общественного реагирования в собственное подобие. Элита перестала управлять процессом и начала его "разгадывать", расшифровывать, в пределе стремясь слиться с ним настолько, насколько это было возможно. Это и породило вышеуказанный феномен "уньканья", приниженного панибратства по отношению к анонимным демиургам общественного процесса.

В котел рассубъективирования оказались брошены все ценности, ориентации, целевые установки. Огонь Процесса стал выплавлять из всего этого разнородного вещества постисторическую субстанцию с ее сетевыми саморегулирующимися рефлекторными настройками на любую частоту текущей процессуальности. Фактически это знаменовало собой переход к новой общественной ситуации — той ситуации, в недрах которой вызревал Легитимный Терроризм с его "сливами", "зачистками", "закатками", "подставами", некими скрываемыми, конвенционально не оглашаемыми, но всесильными сущностями, этими кирпичами здания Большого Террора, реализуемого на игровой основе в ходе становления постисторической ситуации и во имя утверждения тотального игрового начала.

Четвертое. Постепенно эти скрываемые всесильные сущности стали элементом политического быта, бизнеса от политики. Берясь за какое-либо невыполнимое начинание (или за начинание, призванное услужливо "похоронить" ненужные политические фигуры), тот или иной политический бизнесмен заранее "прокладывался". Он обозначал, что ему почти удалось решить некую задачу (которую он на самом деле и не мог, и не хотел решить), но тут вмешались анонимные силы, обрушившие уже почти построенный хрустальный дворец тех или иных "благотворных" политических инициатив.

Сложилась особая, не знающая аналогов в истории Нового Времени, средневековая по сути своей, глубоко иррациональная политическая ситуация, когда на уровне элитного консенсуса стало принято оправдывать крушение тех или иных государственных начинаний вмешательством "неопознанных политических объектов" со сверхвысоким могуществом, вмешательством неоведьм, необесов и других неомистических элементов политического процесса. При этом особый характер субъектов вмешательства делает если не легитимным, то, по крайней мере, оправданным сам тип осуществляемого ими вмешательства — устранение мешающих рассубъективированных сущностей открытого политического процесса (отдельных политиков, политических партий, социальных и этнических групп и т.п.).

При этом крайне важно понять следующее: после того, как оказалось принято обществом базовое условие — рассубъективирование, — все дальнейшее становится делом техники. Участники политического процесса принимают фундаментальный закон "уньканья" и подчиняются этому закону, что называется, по собственной воле, а точнее, в силу сознательного отказа от собственной воли? Что ж, тогда они уже поэтому превращаются в объекты, части некоей Среды, чьи свойства мы рассмотрим в дальнейшем. И в таком своем предметном качестве эти участники, подписавшие конвенцию "уньканья", просто не могут не устраняться в том случае, если являются препятствием (бревном, лежащим посреди дороги, пнем на пути Процесса, и т.п.).

При этом подобное устранение, в отличие от государственных репрессий 30-х годов, не нуждается даже в какой-либо смысловой интерпретации. Если невинно репрессированный Сталиным рядовой гражданин страны должен был все-таки сначала обрести условный символический статус "врага народа", быть зафиксированным в определенной социальной и политической роли ("шпиона иностранной разведки", "кулака-вредителя", "троцкиста" и пр.), то нынешний объект террора поступает в террористический оборот в сыром, необработанном виде, просто как препятствие, предмет, нарушитель незримых и неочевидных правил, носящих не человеческий, а, если можно так выразиться, "биолого-компьютерный характер".

Этот объект устраняется как избыточный элемент в компьютерной сети или как аномальная особь в колонии микробов. Признавая возможность такого устранения ("слива", "зачистки"), сообщество человеческих существ как бы соглашается признать себя примитивной биологической популяцией или совокупностью сетевых модулей, организованных в компьютерную сеть. И здесь рассмотренная нами совокупность трансформаций и сдвигов начинает наконец раскрывать свою суть, предстает перед нами как нечто, заслуживающее серьезного философского отношения, а именно как капитуляция человечества перед вызовами глобальной постисторической ситуации, то есть как Большая Социальная Мутация (БСМ).

В качестве таковой описанная нами цепь превращений и будет далее анализироваться. При этом каждый очередной этап в этой цепи все с большей очевидностью будет доказывать правомочность использования в нашем анализе символов и категорий политической метафизики. Это станет ясно уже при рассмотрении следующей позиции рассуждения.

Пятое. Построенная нами модель предполагает наличие особого внутрисетевого или внутри-примитивно-популяционного насилия. Предполагает наличие особой автоматической диагностики Средой неких аномальных свойств одной из своих особей и столь же автоматическое устранение особи самой Средой после такой диагностики. В подобной процедуре даже нет понятия нарушенных правил, ибо биологическая среда не имеет внутри себя писанных правил, чье соблюдение или нарушение должно быть констатировано, обсуждено, закреплено судебным решением.

В подобной процедуре нет также контролеров за правилами, нет в ней и этически или эстетически окрашенного диагноза (романтический бунтарь, борец за справедливость, посягатель на человека и человечество и т.п.). В этой среде есть только Субстанция, а не Субъект, в ней есть не Нарушитель, а Нарушение — неумение вписаться, неспособность отреагировать достаточно быстро и адекватно на иррегулярные правила игры, чье спонтанное изменение есть тоже "неправильная часть правил". Не более, но и не менее!

Среда саморегулируется, самоподдерживается, самокомпенсируется. А раз так, то террор в подобной среде становится не атакующим ее внешним фактором, а частью самоподдержания и саморегуляции. Пословица гласит: "Волки — санитары леса". Но человеческая культура постоянно противопоставляет лес — человеческому миру, а самого человека — волку. Вспомним известные строки:

"Мне на плечи, кидается век-волкодав,

Но не волк я по крови своей".

Даже латинское высказывание "Человек человеку — волк", как бы содержащее в себе признание "волчести" человека и человечества, не носило характера легитимации подобной "волчести", а было заряжено духом социальной критики, скорби по несовершенству человека и человечества. Пока есть история, есть цели, есть Вертикаль — нет и не может быть той биологизации, той расчеловечивающей компьютерной "сете-достаточности", в рамках которой террор станет частью Системы. Фактически, нет Системы, которая могла бы включить в себя современный постмодернистский террор. А именно такой террор мы и описываем, последовательно разворачивая этапы обретения террором своего особого назначения.

Это назначение, как мы видим, состоит не в организации новой терроро-легитимирующей Системы (этим была пропитана первая половина XX века). Нет, теперь террор, убедившись в неспособности строить Систему "под себя", поняв, что в любой системе есть Вертикаль, а значит, История и Время, намерен десистемизировать человеческое Бытие, противопоставив Системе — Среду. Только уничтожив системность (и целостность как сверхсистемное свойство Бытия), террор способен стать "санитаром леса". Того особого Леса, в который последовательно и под разными лозунгами хотят превратить человеческий Мир, это большое Поле, отвоеванное у Леса и противопоставленное ему, огражденное от него Оградой Культуры, вырванное из него фольклором, религиозными верованиями, детскими сказками о лесе и Бабе Яге.

Теперь Ограду хотят сломать, а засеянное Поле превратить в место Охоты и Собирания. И если одна сторона этого процесса просматривается в сложных метаморфозах террора, то другая проглядывает за экологическими лозунгами, за их решительным "НЕТ" научно-техническому прогрессу, возможности выхода человечества в открытый космос, возможности самотрансцендентации человечества за счет его встречи с аномальным, за счет особого самоузнавания, самоугадывания и самоизменения. А раз так, то правомочным представляется и еще один шаг на пути раскрытия той основной тенденции, которую несет в себе новый террор.

Шестое. В наших выкладках, аналогиях и символических построениях уже отчетливо выступает феномен разрыва между повышающимся рангом Среды, в которой действует человеческая популяция, получившая доступ к секретам ядерной энергии, вооруженная компьютерами и космической связью — и рангом поведения особей и популяции в целом в этой усложняющейся среде. Уровень поведения начинает напоминать приспособительность бактерий и вирусов. Человек человеку уже даже не волк, а "грибок", "зеленая плесень".

Между тем, Среда, в которой функционирует эта "плесень", уже почти автономно от самой "плесени" продолжает набирать свое внеприродное качество. Этот разрыв между восходящей надприродностью Среды и нисходящей подприродностью "унькающего" сообщества должен быть каким-то образом ликвидирован. Важно понять при этом, что за определенными пределами разрыв начинает ликвидироваться уже не с помощью обратных связей, подтягивающих Среду к популяции за счет, к примеру, остановки развития и биологизации Бытия под видом "зеленой экологической революции"! И уж тем более, не за счет поднятия популяции до требований Среды (ускоренный прогресс, новые системы транснормативного образования, интенсивные технологии работы с личностью, сверхсознанием и пр.)!

Нет, расхождение параметров Среды и населяющей ее популяции, набрав критические обороты и превратившись в несокращаемый отрыв одного фактора от другого, "снимается" уже только через катастрофу, которая в этом случае сознательно накапливает и структурирует свои черные танатические ресурсы. Одним из таких танатических ресурсов, безусловно, является террор в той его политико-метафизической ипостаси, которую мы обозначили в начале нашего доклада с помощью символов и метафор, и которую мы теперь уже заявили на уровне более рационально-аналитическом. Ниже мы еще более рационализируем свои описания. Однако перед этим обозначим последний этап в развертывании террора нового типа.

Седьмое. Описанная нами выше конструкция адресует к террору как части определенного миропонимания, как непосредственному продолжению эстетики насилия и философии смерти, отраженной в трудах маркиза де Сада и его последователей. Конструируемая через террор реальность является в силу этого сознательно самополагающей себя в качестве Черной Реальности, в качестве антибытия. Это находит свое выражение во всем — начиная с особой связанности террора с эротикой и порнографией в тех качествах, в каких эти феномены не просто утрируют, превращают и извращают определенные стороны Бытия человека и человечества, а именно тотально и сознательно противопоставляют себя этому Бытию, бросают вызов любви и жизни, всему человеческому и являют собой именно атаку на сокровенные основы человеческого существования.

Столь же нетривиальна и современная связь терроризма с индустрией наркотиков. Эстетика сна и смерти, сна и насилия сопровождает каждый шаг наркосиндикатов и является составной частью "нарковоспитания" человечества. В последнее время к такому нарковоспитанию начинает подключаться вся система производства так называемой "виртуальной реальности".

В этом смысле возможными представляются две версии становления так называемой Черной Реальности. Первая из этих двух версий предполагает простое, внерефлексивное накопление танатического ресурса под воздействием разрыва качеств Среды и популяции. Вторая предполагает использование имеющегося разрыва и даже его управляемое наращивание для того, чтобы накопить танатический ресурс и развернуть на его основе определенный тип социального проектирования. Каждая из этих версий для полного своего развертывания обязана оперировать той или иной явной или скрытой метафизикой.

Так, классические варианты монистических или пантеистических верований не в состоянии вместить в себя представления о структурировании Черного, ибо Черное для них — это хаос, царство внеструктурности и онтологического "обезьянничанья". В то же время дуалистические варианты мировидения легко предполагают то, что на их языке называется "Черной архитектурой" или "строительством Черного замка". Не желая в данной работе выходить слишком далеко за пределы заданной темы, мы тем не менее не можем не обратить внимания на ряд обстоятельств, не позволяющих скидывать со счетов вариант структурирования нового "антисоциального социума", который мы назовем Танатиум. Мы не считаем вполне исключенным вариант, при котором терроризм нового типа превратится в один из инструментов строительства этого Танатиума.

И совершенно очевидно, что в этом случае вызов ситуации столь масштабен, что любые ответы должны вмещать в себя какие-то альтернативные варианты структурных трансформаций человеческого сообщества. В этом смысле новый человек, новый гуманизм и история как сверхценность — есть те составляющие альтернативного структурирования, вне которых борьба с новым террором является только способом обеспечения его ускоренного развертывания. Являясь составными частями так называемой Красной доктрины, входя на не вполне понятных основаниях в коммунистическую идеологию и даже вяло обсуждаясь в 70—80-е годы XX века в пределах уставшего и запутавшегося сообщества застойных идеологов, идеи нового человека и нового гуманизма полностью ушли из современной версии коммунистической идеологии как в ее псевдофундаменталистском варианте, так и в варианте вялого социального реформирования.

Между тем, именно эти идеи вместе со сверхценностью Истории и поиском новых путей познания, способных снять разрыв между Средой и человеческим сообществом, способных вернуть человечеству утерянную Вертикальность, составляли действительный потенциал коммунистического учения. Удаление этих идей из нынешнего пространства псевдокоммунистических ориентаций, замена собственного Большого Проекта участием в чужих, плохо понимаемых начинаниях типа пресловутой концепции устойчивого развития, вхождения в Совет Европы и пр. — означает, что главные посылы той метафизики и философии, которые превратили СССР в сверхдержаву, в мировой Красный империум, как бы отделились от реставрационной политики и идеологии и превратились почти что в свет угасшей звезды.

Этот свет должен быть подхвачен и реструктурирован, но в очень слабом соотнесении с реставрацией, уже не способной понять свою собственную историю, свою правду и свою суть. Подобное реструктурирование, производимое как бы "поперек" всего нынешнего политического процесса, представляется, конечно же, маловероятным. Но есть ли альтернативы такой рискованной попытке? Проведенный анализ показывает, что все подобные (вроде бы гораздо более солидные и высоковероятные) альтернативы сомнительны или по своему качеству, или по своей эффективности.

Между тем, новый террор движется к своей цели. Активные фазы этого движения, конечно же, тесно обусловлены крахом биполярного мира и полным снятием тех указанных выше идеологем, которые только и способны были в конце XX века как-то сдерживать превращение человеческого Бытия в тотальную терроро-среду. А раз так, то противодействие триумфальному шествию террора связано с восстановлением в своих правах определенных мировоззренческих ориентиров, смысловых и ценностных комплексов.

Особо важно в этой связи верно оценить место России в негативных и позитивных процессах постсоветской эпохи. Глобальная перестройка предполагает повышение уровня неустойчивости, накачивание общечеловеческой системы ресурсом хаотизации. Не пройдя через период неустойчивости, человечество просто не может провести глобальную самореконструкцию. Сегодня уже совершенно очевидно, что проводящие свой проект силы хотели бы разрядить весь потенциал хаотизации на одной шестой территории планеты, подвергнув эту одну шестую очередному эксперименту и закрыв данную территорию извне, дабы субстанция хаоса не могла инфильтроваться на другие части планеты.

Накачка террором определенных частей СНГ, связывание воедино этих частей с помощью терроро-коммуникации — это один из компонентов в реализации нового мирового порядка. Попытка структурировать субстанцию террора и начать альтернативное Черное строительство с территории бывшего СССР — что это? Предложенный философско-метафизический экскурс позволяет утверждать, что это — попытка использовать проект противника для собственных целей, попытка задействовать в своих интересах его "дурные возможности", попытка перехватить управление и развернуть проект в другую сторону.

Мы уже говорили о подобных стратегиях перехвата в ряде своих докладов, в том числе, в докладе "Хитрая сущность". Здесь мы не можем не вернуться к той же теме под другим углом зрения. Задав систему общих представлений, мы попытаемся далее развернуть эту систему на уровне интересующей нас конкретики. При этом сама конкретика не является для нас производной по отношению к общеконцептуальным построениям, как методология анализа терроро-среды не является производной от предмета исследования. Равноправие Факта и Концепта — один из принципов нашей школы целостного анализа. И мы надеемся развернуть этот принцип наряду с другими, вышеуказанными — в следующих частях нашего доклада.

Часть 2.
От событий к Сущностям

Последние события в Чечне определенным образом увязываются с нарастанием плотности сообщений об актах террора в различных регионах мира, что настоятельно требует осмысления.

Тема терроризма, интенсивно обсуждаемая в публицистическом, научном и политическом ключе, почти никогда не поднимается на методологическом уровне. В лучшем случае идут рассуждения о жертвах и виновниках, об их психологии и тактике, и уж вершиной анализа оказывается более или менее достоверное объяснение типа "кому выгодно".

В то же время поступает лавина сообщений о серьезности положения с терроризмом, о чрезвычайной активности международных органов и спецслужб, собираются высокие межгосударственные конференции с призывами объединить усилия, объявляется "беспощадная война" и так далее.

Но одновременно с бодрой и, увы, маловразумительной информацией о решениях последних международных антитеррористических саммитов в Риме, Палермо, Шарм-Эш-Шейхе, Люксембурге — приходят сводки о новых жертвах терактов в Алжире и Египте, Пакистане и Индии, Великобритании и Израиле, Ливане и России. В сообщениях СМИ нарастает тревожная интонация: ТЕРРОР ПОБЕЖДАЕТ ПРАВООХРАНИТЕЛЬНЫЕ МАШИНЫ ГОСУДАРСТВ!

Действительно ли побеждает? Кто побеждает, террор или другое "нечто"? И если побеждает, то почему?

2.1. Корни и психология террора

Питательной почвой любого террора является социально-политический кризис в его идеологическом и государственно-правовом измерениях, приводящий, во-первых, к появлению значительных "оппозиционных" социальных, этнических, религиозных, политических групп, для которых небесспорной является законность власти и механизмов ее осуществления на всех уровнях, и во-вторых, к осознанию указанными группами невозможности добиться желанного для себя политического или экономического результата легальными средствами.

Сочетание этих факторов ставит под сомнение функцию государства как монополиста законного (легитимного) насилия, и позволяет указанным "оппозиционным" группам психологически оправдывать собственное использование насильственных действий, т.е. террор.

На ранних стадиях развития террористическая психология чаще всего адресует насилие к непосредственным истинным или воображаемым виновникам своих "бед", т.е. к лидерам политических противников или лицам, принимающим крупные неприемлемые для оппозиционных групп решения. Схема реализации такого "раннего" терроризма приведена на рис. 1.

Рис.1.
Схема реализации "раннего" терроризма

По сути, такой механизм — простейшая структура с обратной связью типа "акция — реакция".

Но довольно быстро приходит осознание, что в наше время и возможности (в связи с возросшим уровнем индивидуальной охраны лидеров и оснащенности спецслужб), и реальная эффективность (гарантии ожидаемого политического результата) прямого индивидуального террора — сравнительно невысоки.

Одновременно, о чем мы уже говорили в предыдущих докладах в связи с событиями в Буденновске и Первомайском, терроризм быстро осознает несколько главных отличительных особенностей нашего времени:

— чрезвычайно высокую зависимость власти от выборных процессов, т.е. от общественного мнения, что особенно характерно для западных государств с их широкой "прямой демократией"; отнюдь не случайна в этом смысле отчетливая связь интенсивности террористических акций с этапами предвыборных баталий и неустойчивостью (небесспорностью) выборной ситуации;

— наличие крайне мощных и весьма падких на "террористические сенсации" СМИ, способных мгновенно формировать очень массовое, а иногда почти тотальное общественное мнение;

— отвыкание большинства современных обществ от именно политического, т.е. высокомотивированного, насилия, и массовый страх перед таким насилием.

Ключевые технологии террора, осознавшего перечисленные особенности времени и ситуации — насилие в отношении мирных, беззащитных и, что крайне важно, не имеющих отношения к адресату террора граждан, трансляция катастрофических результатов террора через СМИ общественному мнению — и только через него, опосредованно, лидерам, — и, наконец, предъявление через те же СМИ обществу и лидерам мотиваций террора и условий его прекращения.

Как видно, главное условие эффективности такого террора — бурная реакция СМИ; не случайно социальные психологи утверждают, что современный террор — война, полем битвы на которой является телеэкран; не случайно и то, что сегодняшние террористы в ходе своих акций прежде всего требуют предоставить не выкуп, не адресатов террора, а корреспондентов СМИ. В этом смысле современный терроризм представляет собой прежде всего публичный символический жест, направленный обществу и предполагающий дальнейший ультиматум общества лидерам-адресатам. Механизм воздействия политического террора на общественное мнение здесь также хорошо рассчитан: в отличие от уголовного террора или выходок маньяков, заявленные через СМИ обоснования акций включают, в случае уступок террористам, и очевидные средства их прекращения. Схема реализации такого, уже "современного", терроризма приведена на рис. 2.

Рис.2.
Схема реализации "современного" терроризма

Здесь уже появляется совершенно новое звено террористического процесса: ретранслятор в виде случайных жертв, СМИ и общества, задача которого состоит в многократном усилении эффекта любой, в том числе и слабой по затраченным террористическим ресурсам, акции.

2.2. Идеологическая база террора и "терроросреда". Первичный субъект террористической активности

Участие в террористических акциях, по крайней мере на начальных стадиях вовлечения в террор, требует от террориста специфического внутреннего самооправдания. Являясь носителем антисистемного начала, современный глобальный терроризм не может черпать из системного идеологического базиса, каким бы он ни был (мировые религии, массовые прогосударственные идеологии и т.п.) окончательных оснований самому себе и своей антимиссии. Терроризм должен либо искать рекрутов вне приверженцев этих религий и идеологий, либо воспитывать их в собственном особом религиозно-идеологическом поле. Он должен вовлечь критическую массу людей, для которых либо цели террора представляются столь высокими, что оправдывают любые средства, либо столь неразборчивых в средствах, что готовы реализовать низкие цели руководителей террора.

Первый вариант "вовлечения через высокие мотивации" используется обычно в отношении молодежи, которая в силу умственной и моральной незрелости легко захватывается радикальными этническими, социальными или религиозными идеологиями. Механизмом вовлечения чаще всего оказываются тоталитарные религиозные и идеологические секты (исламские в Судане, Саудовской Аравии, Турции и лагерях моджахедов в Пакистане; буддийские в Японии, Европе, США; крайне правые и крайне левые, а также христианские в Европе, Северной и Латинской Америке, Уганде).

Второй вариант вовлечения всегда приводит к появлению в террористических группах субкриминальных и чисто криминальных элементов.

Длительное сосуществование этих ориентированных на разные цели членов террористических групп в конспиративной (и, значит, по крайней мере отчасти социально изолированной) обстановке, при интенсивных террористических тренировках с использованием специальных, в т.ч. ритуальных, психотехнологий, — приводит к встречному смещению психологических установок и появлению особой терроросреды с особым типом сознания.

Эта среда характеризуется, во первых, не очень четким и обычно довольно примитивным, но ритуально-накаленным идеологическим комплексом, манихейски делящим мир на черное и белое, на добро и зло, и почти всегда не анализирующим конечные цели и результаты террора. Во-вторых, для нее типично внутреннее ощущение отличия от всех и любых "простых смертных" и превосходства над ними, связанное с идеологией, что отменяет или снижает разборчивость в отношении средств террора. В-третьих, члены терроросреды обычно отличаются высоким "болевым порогом" в отношении своих и чужих страданий, при высокой готовности убивать и умирать и высокой террористической тренированности.

В отличие от чисто криминальной среды, терроросреда обязательно предъявляет себя обществу или по крайней мере достаточно широким общественным группам как лидер осознания и защиты неких высших интересов или идеалов, как субъект добровольно принимаемых на себя обязательств перед данными общественными группами и единственный реальный гарант воплощения этих интересов и идеалов. Для формулировки и трансляции в общество этих идеалов в каждой терроросреде существует явное или более или менее законспирированнное первичное идеологическое ядро, вокруг которого и строится боевая террористическая оболочка.

Одновременно с началом становления терроросреды в общество транслируется тезис о том, что из указанных добровольных обязательств терроросреды перед общественной группой — вытекают встречные обязательства общественной группы перед терроросредой. Возникает и воспроизводится принцип "социально-психологической круговой поруки", позволяющий лидерам террора требовать от соответствующих общественных групп поддержки в самом широком смысле слова: финансирования, снабжения, укрывательства, поставки рекрутов-добровольцев и т.д. Такой процесс прямо или косвенно "втягивает" социум в терроросреду, вовлекает в террор или пособничество достаточно широкие массы, создавая ему вольную или невольную социальную базу и делая проблематичной внутреннюю общественную антитеррористическую оппозицию. Структура возникающего в ходе этого процесса первичного субъекта террористической активности изображена на рис. 3.

Комплекс перечисленных свойств терроросреды делает ее достаточно эффективным инструментом в руках контролирующих сил. Однако отметим, что данный субъект террора, хотя уже и способный к террористической деятельности, еще не является той угрозой, которая признается в качестве одной из главных социальных проблем современности. Для этого ему не хватает довольно многого.

Рис.3.
Первичный субъект террористической активности

2.3. Инфраструктура и экономическая база терроросреды

По мере наращивания собственного потенциала терроросреда почти всегда по крайней мере отчасти дистанцируется от того идеологического ядра, которому обязана своим рождением, и начинает жить самостоятельной или полуавтономной жизнью. При этом идеологическое ядро, как правило, выстраивает для себя легальный и массовый социально-политический "фундамент" в виде протопартийной структуры или партии, а управление собственно террористическими операциями берет на себя боевой штаб. Заметим при этом, что, например, военная организация Ирландской Республиканской Армии (ИРА) уже давно действует практически независимо от политического крыла Шинн Фейн, баскская ЭТА-Милитар редко подчиняется решениям политических баскских организаций, а терроросреда ХАМАС регулярно заявляет автономию своих операций от партии ХАМАС.

Наличие дистанции между легально-политическим и террористическим крылом организации дает определенное пространство для маневра и позволяет апеллировать к более широкой социальной базе. Однако, в отличие от дистанции между политическим и террористическим крылом, которую лидеры террора обычно выстраивают сознательно, настоящая автономность терроросреды появляется, когда уже создана, за счет первоначальной экономической поддержки сторонников и спонсоров, инфраструктура базирования и тренировок, и когда освоены собственные способы финансово-экономического обеспечения.

Главным из таких способов является криминальная деятельность. Наличие высокоорганизованной, обученной и оснащенной военной силы обеспечивает терроросреде положение "вне конкуренции" в любой региональной зоне организованной преступности. Традиционные чисто криминальные группировки, во-первых, не имеют ни того накаленного "идеального" заряда, который свойствен террористам, ни тех оправдательных мотивов "борцов за права" какого-либо сообщества, которые позволяют опираться на социальную базу. Во-вторых, обычный криминалитет редко контролируется штабами высокого интеллектуального уровня, способными планировать и осуществлять крупные и долгосрочные стратегические акции.

В результате терроросреда либо вытесняет, либо, что чаще, подчиняет и встраивает в свою террористическую инфраструктуру региональный "обычный" криминалитет, наращивая свой потенциал и одновременно переводя под собственный контроль ключевые сферы криминального бизнеса. Сегодня уже хорошо известно, что главными источниками финансирования террора являются не "добровольные взносы" идеологических сторонников или помощь "террористических государств", о которых так много говорилось, например, на антитеррористическом саммите в Шарм-Эш-Шейхе, а контроль наркобизнеса и проституции, торговля оружием, контрабанда, рэкет (в том числе в отношении своей "социальной базы"), игорный бизнес и т.д.

Есть, бесспорно, и взносы идеологических сторонников, есть, и в некоторых случаях значительное, внешнее финансирование и инфраструктурное обеспечение государств, рассматривающих терроризм в качестве эффективного инструмента своей политики. Но, как правило, доминирует все же "самофинансирование" террора за счет контроля "черного бизнеса".

Так, и для перуанского "Сендеро Луминосо", и для банд "Тупамарос" в Уругвае, и для большинства исламских террористов основным источником финансирования является производство и транспорт наркотиков. По экспертным оценкам, движение "Хезболла" только в долине Бекаа контролирует более 4500 гектаров посевов опийного мака и индийской конопли, ежегодно приносящих от 10 до 14 млрд. долларов дохода. Этнический терроризм в Сьерра-Леоне или южноафриканской провинции Квазулу-Наталь много лет экономически подпитывается контрабандой алмазов. Наркотики и бартер "драгоценные камни — оружие" оказываются главными статьями "бюджета" террористов из организации "Тигры освобождения Тамил-Илама" в Шри-Ланке.

Терроризм, отчасти дистанцировавшийся от исходного идеологического ядра, оседлавший криминалитет и приобретший инфраструктурный и экономический базис в виде определенных секторов "черной экономики", уже становится вполне самостоятельным субъектом активности, способным к серьезной экспансии.

Однако в современном мире даже при наличии крупных финансовых ресурсов развертывание масштабной деятельности возможно лишь тогда, когда деньги "не пахнут". Накопив достаточно мощный потенциал экономического самовоспроизводства и социально-групповой поддержки, терроросреда "отмывает" и легализует свои капиталы в виде контролируемых банков, фирм, производственных предприятий, создавая своеобразный экономический сектор, который уже получил собственное название "серой экономики".

На этой фазе, помимо собственно криминальной экономики, терроросреда нуждается для бесперебойного функционирования в создании дополнительной "крыши" из вовлеченного государственного чиновничества, то есть в налаживании коррупционно-лоббистских связей. Многолетняя серия коррупционно-криминальных скандалов в Италии, в последнее время выявившая вовлеченность в коррупцию высших лиц государства, является одним из наиболее ярких примеров подобного хода событий. Знаменательно, что объявленная и начатая с огромной помпой операция "Чистые руки", призванная покончить с коррупцией в высоких эшелонах государственной власти, постепенно вязнет и затухает. По недавнему признанию одного из руководителей Корпуса Карабинеров, противодействие террора и коррумпированных чиновников столь сильно, что шансы на успех операции уменьшаются с каждым днем.

Чаще всего "осветление" криминально-террористических капиталов производится в кризисных зонах мира (с их ослабленной государственностью и рыхлым контролем за товарными и финансовыми потоками), которые на соответствующем жаргоне также получили особое название "криминальных прачечных". Отметим, что в последние годы Италию, недавно считавшуюся "головной болью" Интерпола, в этом качестве далеко обошли страны Восточной Европы.

Выход терроросреды в "серую" экономику и освоение ею терминалов коррупции придают ей ту законченность и зрелость, которая позволяет самостоятельно решать задачи регионального и даже трансрегионального масштаба (рис. 4).

Рис.4.
Зрелая терроросреда

2.4. Заказчики и исполнители

Захват терроросредой сфер "черной" и "серой" экономики с их многомиллиардными оборотами и огромной армией оргпреступности — превращает лидеров террора в контролеров мощнейших политико-экономико-военных ресурсов, т.е. в нелегальных, но весьма серьезных потенциальных игроков на мировой политической и экономической сцене. Этот потенциал, осознаваемый в качестве "сферы террористических услуг", не может "оставаться втуне" и не быть использован в своих интересах легальными игроками — государствами. Но, в силу бесспорной незаконности такого использования и его неприемлемости для того же, крайне значимого сегодня, массового общественного мнения, привлечение терроросреды государствами для решения собственных задач может проводиться только в режиме тайных операций, т.е. под плотным покровом секретности и под управлением спецслужб.

Сегодня крайне много говорится о роли "террористических государств", к которым СМИ относят Иран, Ливию, Ирак, Сирию и т.д., в поддержке и организации исламского терроризма. Однако односторонность этих обвинений можно объяснить лишь политической конъюнктурой. Экспертам во всем мире хорошо известно, что использование международного терроризма для решения крупных государственных задач впервые освоила Великобритания. Колонизация Индии, завоевание и освоение Южной Африки; наконец, сравнительно недавнее конструирование басмаческого террора в среднеазиатском регионе России — вот лишь малая часть почетного послужного списка британских спецслужб.

Но экспертам также известно, что приоритет использования международного терроризма в политических целях во второй половине XX века принадлежит отнюдь не исламским странам, а США. Вовсе не безгрешны в этом вопросе и Великобритания, СССР, Германия, Турция, Пакистан, Саудовская Аравия, Куба, Иордания и т.д.

Наиболее известной недавней операцией такого рода является нашумевшее дело "Ирангейт", когда высокопоставленные сотрудники ЦРУ Оливер Норт, Ричард Секкорд, Уолтер Реймонд и др. осуществляли тайные продажи оружия "врагу" — Ирану, а на вырученные средства финансировали и оснащали террористические группы никарагуанских "контрас". Менее известно то обстоятельство, что вся операция контролировалась тогдашним вице-президентом США Дж.Бушем согласно директиве президента Рейгана #3 1982 г. по национальной безопасности.

Недостаточно описана также и роль спецслужб США в становлении исламского терроризма. В январе 1979г. Збигнев Бжезинский в статье в "Таймс" заявил, что "дуга напряженности" Иран — Афганистан — Индостан является серьезным вызовом Западу, но одновременно и наилучшим оружием против СССР. Затем администрация Рейгана поставила задачу "вышибить СССР из Афганистана", для чего, по расчетам ЦРУ, требовалась "партизанская армия" из 150 тысяч моджахедов. Сразу началось финансирование создания лагерей подготовки на территории Пакистана, поиск наиболее подходящих для США региональных террористических лидеров, масштабный транспорт стрелкового и тяжелого оружия, организация особых "медресе" для "воспитания" будущего партизанского поколения. В психофизической и боевой подготовке групп моджахедов и разработке их операций с самого начала участвовали штабисты и профессиональные инструкторы из спецслужб США и радикальных исламских центров.

По официальным данным, США вложили в войну моджахедов против Кабула и СССР более 3 млрд. долларов, другие страны (прежде всего арабские и исламские) — еще 3 млрд. долл. Но одновременно, согласно источникам в разведке США, не менее 10 млрд долларов в эту войну вложили колумбийские наркокартели. На эти средства, помимо войны, стремительно развивался и собственный "бизнес": по сведениям ЦРУ, в конце 80-х годов доходы Пакистана от наркотиков составляли по крайней мере 10,5 млрд. долларов в год, или более четверти его ВВП.

Главной опорой США в формировании региональной терроросреды стал Гульбеддин Хекматиар, быстро выросший не только в наиболее мощную региональную военную силу, но и в короля местного наркобизнеса. По данным Управления по борьбе с наркотиками США, к началу 90-х годов Хекматиар контролировал почти половину пакистано-афганского опийного потока. По тем же данным, в настоящее время треть героина поступает на американский рынок именно из Афганистана. Заметим, что согласно многочисленным экспертным источникам, спецслужбы США продолжали поддерживать Хекматиара финансами и оружием по крайне мере до 1993—94г.

В последнее время, по ряду экспертных сообщений, политика Хекматиара в наибольшей степени контролируется спецслужбами Великобритании, а США сделали в Афганистане новую политическую ставку, пытаясь реализовать свои цели через террористическое "студенческое" движение "Талибан". Сегодняшние поставки американских вооружений Исламабаду (возобновляющиеся несмотря на многократные экспертные и разведывательные сообщения о форсировании Пакистаном ядерной военной программы!!!) попадают прежде всего талибам.

Посте вывода советских войск из Афганистана и распада СССР исчезла одна из главных идеологических мотиваций моджахедского войска — борьба с "красным шайтаном", и одновременно резко снизилось внешнее финансирование. С этого момента основная часть движения моджахедов стала необратимо распадаться, выходить в "чистый криминал" и рекрутироваться в преступно-террористические синдикаты в различных регионах мира. Но идеологически накаленное "ядро" моджахедского движения в количестве, по разным оценкам, от 8 до 15 тысяч боевиков, — сохранилось и содержит в большинстве своем блестяще подготовленных фанатиков, мечтающих сражаться с "гяурами" в любых точках планеты.

По единодушным признаниям специалистов, именно эта созданная под руководством спецслужб США террористическая армия является одним их основных факторов кристаллизации терроросреды в Северной Африке, Кашмире, Боснии, на Филлипинах, Ближнем Востоке, в Чечне, Таджикистане и ... США! Не случайно бывший руководитель операций ЦРУ в Южной Азии Чарльз Коган в 1995г. сокрушенно признался в "Нью-Йорк Таймс": "...когда мы проводили эти операции, никому не приходила в голову гипотеза, что моджахеды придут в Америку". Не случайно три месяца назад Беназир Бхутто после очередной резни в Карачи возмущенно заявила, что "США, решив свои задачи, ушли, оставив регион наедине с агрессивным и неуправляемым терроризмом".

Сегодняшние усилия США по финансированию, формированию, обучению и вооружению так называемой "армии боснийских мусульман", соединенные с аналогичными усилиями исламских государств, осуществляются в отсутствие на территории реальной государственности и при очень сомнительных перспективах такой государственности. Учитывая, что, по данным британского журнала "Стратеджик полиси", в Боснии (и в том числе непосредственно в охране Алии Изетбеговича) в настоящее время присутствует до 5 тысяч моджахедов, можно с сожалением констатировать, что либо в Лэнгли до сих пор не научились строить гипотезы, либо, что вероятнее, новое гнездо исламского терроризма, уже в Европе, создается США сознательно и целенаправленно.

Включение терроризма в игру спецслужб всегда требует определенной легитимации с точки зрения идеологически заряженной части терроросреды. Поскольку ее первичное идеологическое ядро чаще всего непригодно для таких целей в силу накаленных собственных мировоззренческих амбиций, при этом обычно требуется совершить более или менее масштабные трансформации исходной террористической идеологии. Такие трансформации осуществляются внедрением либо выращиванием в руководстве терроросреды нового идеологического ядра, способного реализовать и оправдывать цели управляющей спецслужбы. Именно на этом этапе чаще всего появляются "двойники" с идентичным или сходным названием общественной организации либо партии, в одной из которых идеологическое ядро оказывается идейно-унаследованным, а в другой — "выращенным" определенными спецслужбами.

Одним из наиболее показательных примеров такого рода является история итальянских "бригате россе" — "красных бригад". Зародившись на волне студенческих анархо-марксистских движений конца 60-х годов, до середины 70-х эта организация, возглавляемая, как определяют исследователи, "романтиком-маоистом" Ренато Курчио, исповедовала скорее не террор, а протестное антибуржуазное хулиганство. С середины 70-х, после ареста Курчио, "красные бригады" возглавил Марио Моретти, поставивший во главу угла именно полновесный и жесточайший террор, много лет наводящий ужас на итальянского обывателя. По оценкам западноевропейских экспертов, исследовавших эту трансформацию, именно с середины 70-х "красные бригады" стали "обновляться" и попали под контроль итальянских спецслужб, связанных с функционерами знаменитой масонской ложи "Пропаганда-2" (Пи-2), которые руками "бригадистов" решали задачу крупномасштабной дискредитации мощного итальянского левого движения.

Очень сходную "трансформацию идеологического ядра" претерпела RAF — "фракция Красной армии" — в Германии, с середины 70-х годов попавшая, с участием спецслужб, под неявный контроль структур Всемирной антикоммунистической лиги (ВАКЛ), а к началу 80-х установившая тесные связи с последователями фашистского палача Сербии Анте Павелича, арабскими террористическими группами и латиноамериканскими "эскадронами смерти".

Представляется, что подобную идеологическую трансформацию от протестного национализма к национал-социализму сейчас претерпевает идеологическое ядро украинской УНА-УНСО. Отметим, что экспертные сообщения указывают на участие в этой трансформации постбандеровских украинских организаций в Мюнхене, давно и тесно связанных с германской спецслужбой БНД и с ВАКЛ, и что боевики УНСО уже по крайней мере два года воюют против России в Чечне. Заметим также, что более полувека назад аналогичная идеологическая трансформация произошла под управлением германского абвера и итальянских спецслужб с бандеровским движением и ОУН.

Решение терроросреды включиться в игры спецслужб никогда не бывает "бесплатным". Обычной платой спецслужб за террористические услуги является создание "фильтров" и "интерфейсов" для выхода терроросреды из "серой" экономики в легальную, "белую". Нарастающая с каждым годом волна скандалов по поводу связей ранее солидных фирм с безупречной репутацией с криминальной экономикой — показывает, что и "услуги", и плата за них становятся все более масштабными.

Структура терроросреды, интегрированной в тайные операции спецслужб, показана на рис. 5.

Рис.5.
Терроросреда под управлением спецслужб

2.5. "Спецтерроризм"

Включение терроросреды в операции спецслужб по объявленному опять-таки в США принципу "Это, конечно, сукин сын, но наш сукин сын" — неизбежно влечет постепенное размывание границ между спецслужбами и терроризмом. Ослабление государственного сознания в спецслужбах и госаппарате в связи с признаваемым во всем мире тотальным идеологическим кризисом приводит к тому, что агентура спецслужб в терроросреде нередко оказывается перевербованной и становится агентурой терроросреды .в спецслужбах и государстве.

Этот процесс в некоторых случаях уже породил феномен интеграции спецслужб и террора и привел к созданию некоей спецтерроросреды, которая, в силу объединенных возможностей ее компонентов, угрожает подмять под себя государственность. Наиболее известным примером такого рода является Колумбия, где до недавних чрезвычайных мер, предпринятых на межгосударственном уровне, наркокартели в высокой мере контролировали государственную власть во всех ее измерениях: политическом, экономическом, военном, информационном и т.д. Ряд экспертов доказательно утверждает, что террористическая пантюркистская организация "Боз Гурд" (Серые Волки) действует и во внутренних провинциях Турции (Курдистан), и в других государствах (Азербайджан, Босния, Чечня и т.д.) не просто под контролем, но и с активным участием турецких спецслужб.

По данным Антитеррористического управления Рио-Де-Жанейро, в Бразилии доходы террористов от похищения людей для выкупа в 1994—95 гг. составили почти 2 млрд. долларов, причем столь высокую "рентабельность" данной "коммерции" эксперты напрямую связывают с наличием у террористов разветвленной агентуры в спецслужбах. Последние сообщения свидетельствуют, что сейчас в расчете на душу населения в данном "спецтеррористическом" бизнесе далеко вперед вырвалась Мексика.

Еще одним ярким примером именно спецтерроризма оказывается знаменитый "плутониевый скандал", в котором высокие функционеры БНД организовали "разоблачение" нелегального экспорта в Германию якобы "российского" плутония. Заметим, что провокация, стоившая должности шефу БНД, раскрылась благодаря "проколу", совершенному агентами террора в спецслужбах, не постеснявшимися торговать не только военным снаряжением, но и ведомственными секретами. Хотя дела такого рода, в отличие от поимки шпионов-Эймсов, по понятным причинам не афишируются, в прессе США также встречаются сообщения о выявлении террористической агентуры в ЦРУ и ФБР.

В результате взаимодиффузии и глубокого смешивания агентур спецслужб и террора в рамках "общего дела" — крайне важным приобретением терроризма на этом этапе развития оказывается возможность легально влиять не только на экономический сектор, но и на государственную политику (рис. 6).

Рис.6.
Становление спецтерроросреды

Одновременно существенно повышается и способность интегрированной спецтерроросреды к социальному управлению. Оказываясь в результате такой интеграции в положении посредника между террором и адресатом и одновременно, в силу статуса спецслужб, имея существенное влияние на СМИ, альянс спецслужб с идеологическим ядром террора постепенно оседлывает функцию управляющего транслятора в цепях прямой и обратной связи террор-общество-адресат (рис. 7).

Рис.7.
Спецтерроризм как актор социального управления

Функция управляющего транслятора открывает перед спецтерроризмом широчайшие возможности манипуляции, ставя его, по сути, в почти монопольное положение конструктора огромной части предъявляемых социуму событий, то есть в одного из главных Субъектов социального управления. Нет нужды объяснять, чем это может быть чревато для общества.

Поскольку "операционные пространства" спецтерроросред различных государств как субъектов управления всегда географически и политически пересекаются, и поскольку почти каждая терроросреда в своем "бизнес-измерении" имеет межгосударственный характер, сама логика эффективного развития тайных операций обязательно диктует взаимопроникновение спецтерроросред и приводит к явлению, которое уместно назвать региональными и глобальными спецтеррористическими интернационалами (СТИ).

Один из характерных примеров возникновения такого регионального СТИ — война в Анголе, где на едином операционном поле и в едином спецтеррористическом процессе под управлением спецслужб ЮАР, США, Великобритании, СССР, Кубы и т.д. действовало множество разнообразных этнических и смешанных банд террористов. При этом, по ряду экспертных оценок, для самих спецслужб нередко было непонятно, кто является чьей агентурой, кто реально контролирует какую банду, и какие задачи решаются в действительности: обеспечение политических и экономических интересов собственных государств или регулирование потоков контрабандных алмазов на те или иные рынки мира.

Другой очень яркий пример СТИ этого рода — война в Афганистане, где, по весьма достоверным данным, и собственно военно-террористической, и криминально-наркотической деятельностью нередко на принципах "раздела сфер влияния" управляли в каком-то смысле совместно спецслужбы США, СССР, Великобритании, Германии и исламских государств.

Во второй половине 1995г. в мировой (в частности, британской и французской) прессе появились публикации об очень специфической роли спецслужб в Боснийской войне и подготовке "Дейтонского мира". Публикаторы утверждают, что по крайней мере некоторые крупные теракты в Боснии, и в том числе пресловутые взрывы на рынке в Сараево, послужившие поводом для широкомасштабных военных действий НАТО против сербов, были подготовлены спецслужбами США, Германии и Турции и выполнены исламскими боевиками из разных стран мира. То есть — работал типичный СТИ.

В последние месяцы, в связи с убийством И.Рабина и взрывами в Иерусалиме и Тель-Авиве, а также ожесточенным военным противостоянием Израиля и "Хезболла" на юге Ливана, в мировой прессе прозвучали обвинения в адрес западных (в первую очередь британских) и израильских спецслужб в том, что они согласованно и совместно с исламскими террористами дестабилизируют региональную ситуацию. В свете сказанного и с учетом высокого фона террористической активности в регионе, такое "сопровождение" ближневосточного мирного процесса со стороны СТИ в преддверии выборов в Израиле представляется очень правдоподобным.

В описанных процессах интегрированная спецтерроросреда из инструмента тайной войны внутри государства и между государствами начинает превращаться в субъекта-посредника межгосударственной и мировой политики. В силу секретности такой политики и специфики своей посреднической роли, СТИ постепенно обретают полуавтономную или даже автономную роль, вплоть до подчинения государственных интересов собственным целям спецтеррористических интернационалов.

Однако, из-за невозможности устойчивого существования структуры спецтерроросреды на базе сложно переплетающихся, неоднородных и изменяющихся интересов, любой СТИ должен для собственной устойчивости предъявлять для своих участников эти собственные цели как яркие, долговременные и привлекательные идеалы, оправдывающие столь двусмысленную и "грязную" деятельность, какой является террор.

При этом, во первых, выстраиваются и консолидируются новые глобальные идеологические ядра, служащие объединительными центрами различных СТИ и чаще всего представленные достаточно мощными параструктурами. Во-вторых, в ряде случаев происходит идеологическая перевербовка части спецслужб в русле наиболее накаленных идеалов интернациональной терроросреды, с дальнейшим выполнением этой частью не директив собственного государственного руководства, а политического заказа держателей соответствующих идеологических концептов.

В результате сквозь легальную структуру мировой политической власти, зафиксированную международным правом и разнообразными договорными обязательствами, прорастает нелегальная структура власти крупных идеологизированных СТИ. Подобно государствам, такие образования обрастают собственными функциональными институтами — банками, фирмами, предприятиями, транснациональными корпорациями, разведками, учебными заведениями, СМИ и т.д., и становятся, по сути, Антисистемой параллельной спецтерроро-государственности (рис. 8).

Puc.8.
Спецтерророинтернационал

Особенность спецтерророинтернационала заключается в том, что он интегрирует несколько спецтерроросред, заставляя их полуавтономно, под различными идеологическими лозунгами и знаменами, но синхронно работать на свои собственные цели. Излишне говорить, что эти цели вовсе не обязаны совпадать со стратегическими интересами хотя бы одного из существующих государственных субъектов. Спецтерророидеология, спецтерророполитика, спецтерророэкономика, спецтерророкультура, спецтерророжурналистика, спецтерроронаука, спецтерророобразование — вот главные приметы развития спецтеррора до уровня спецтерророинтернационалов.

При этом не следует полагать, что террор является самоцелью подобных образований. Он — лишь средство, одно из многих, лишь иногда, "по мере необходимости", выходящая на поверхность массового сознания верхушка огромного айсберга экономических, политических, дипломатических, информационных и прочих акций. А цель, главная цель — конечно же, ВЛАСТЬ.

В 30-х годах нашего века в этом качестве спецтерророинтернационала (хотя и на очень зачаточной, "детской" стадии) называли военно-разведывательные структуры Коминтерна и фашизма. В настоящее время, после раздробления и полураспада структур, наследующих Коминтерну, к наиболее мощным СТИ такого рода эксперты относят фашистский ("Черный интернационал"), радикально-исламистский ("интернационал Джихада") и радикально-экологический ("Зеленый интернационал"), причем многие данные говорят о давних и успешных поисках этими СТИ точек взаимного соприкосновения. Называют и зоны возможного стратегического "идеологического консенсуса" упомянутых СТИ: "арийский" расизм, "экологизм", антикоммунизм, антилиберализм и радикализованное и расширительно трактуемое "арийское язычество".

Чтобы не быть голословными в данном крайне принципиальном вопросе, приведем некоторые факты.

Арабская террористическая организация "Ливанская фаланга", влияние которой прослеживается в целом ряде современных радикальных исламских движений, была взята под контроль агентурой Бранденбургского дивизиона абвера еще во время Второй мировой войны. Тогда же в прямые и плодотворные контакты с абвером и гестапо вступили арабские фашистские группы, известные под названием "зеленорубашечников" и "братьев-мусульман". Главными пунктами идеологического консенсуса в данном случае были юдофобия и "арийский" расизм. По данным экспертов, "ливанская фаланга" все 80-е годы активно финансировала торговлю кокаином, а также и левый, и правый терроризм в Латинской и Центральной Америке.

Основатель Антикоммунистического альянса Аргентины и наиболее свирепых "эскадронов смерти" Хосе Рега, астролог и главный советник Хуана Доминго Перона, одновременно является приятелем знаменитого гитлеровского "коммандос" Отто Скорцени, членом ложи Пи-2 и другом ее основателя Личо Джелли.

С конца 70-х годов прослеживаются все более тесные связи радикального крыла баскской ЭТА-Милитар с тюркской фашистской организацией "Боз гурд" ("Серые волки"). Здесь "точкой согласия" как считают эксперты, оказались "арийское язычество" и антилиберализм.

Одна из основательниц Всемирной антикоммунистической лиги (ВАКЛ), член Черного Интернационала — Антикоммунистическая лига азиатских народов (АКЛАН) — создана прошедшими денацификацию японскими военными преступниками, имеющими давние и тесные контакты с радикальными буддийскими структурами. По данным некоторых экспертов, с АКЛАН связана ставшая знаменитой секта "Аум Сенрике". Конгресс ВАКЛ 1970 г. в Сеуле проходил под эгидой "Церкви объединения" преподобного Муна, проповедники которой, как известно, активно действуют нынче в России.

Когда территория "Красных кхмеров" в Камбодже перешла по инициативе Пол Пота под контроль "Фонда дикой природы" (WWF) принца Филиппа, один из доверенных лейтенантов вождя Та Мок по прозвищу "Мясник" за неподчинение экологическим директивам Пол-Пота как минимум приговаривал провинившихся к принудительным работам. А как максимум — ...

Во время известной войны в Руанде между племенными группами Хуту и Тутси, унесшей сотни тысяч жизней, лагеря подготовки террористов обоих племен располагались в заповедниках "Горилла-парк", "парк Вулканов" и "Виргуна-парк" на территории Уганды, Руанды и Заира, что не встречало никакого противодействия "мировой экологической общественности". Но когда правительственные войска Уганды попытались бороться с террористами в этих парках, военные акции встретили категорический протест экологических организаций, и особенно "Фонда дикой природы", который именно в разгар войны решил развернуть в парках "Программу защиты горилл".

А вот что заявлял несколько лет назад один из известных экологистов, руководитель латиноамериканского отделения Демографического отдела Госдепартамента США Томас Фергюсон:

"...когда численность населения выходит из под контроля, его сокращение требует авторитарного правительства, даже фашизма... Во Вьетнаме мы думали, что война снимет проблему перенаселенности. Но чтобы быстро сократить население, нужно вовлечь в войну всех мужских особей и уничтожить значительную часть женских особей детородного возраста... В Сальвадоре уничтожается слишком малое число особей, чтобы решить проблему... Если оборвать пути транспортировки продовольствия, можно будет создать быструю тенденцию показателя рождаемости. Иначе они будут размножаться, как животные".

Фашизм и мальтузианство рука об руку — вот кредо радикальных экологистов.

2.6. Терроризм и глобальные политические игры

Крайне важным средством политической инструментализации терроризма является размыв понятий. Будучи окружен множеством противоречивых, но "священных" международных "принципов", терроризм как бы теряет свою острую негативность и начинает обрастать благопристойными одеждами. Отстаивание "свободы", защита "прав человека", реализация "права наций на самоопределение", записанные в международных декларациях в качестве базисных оснований современного мира, из-за своей неопределенности и широкого диапазона толкования (что есть "свобода", какова иерархия "прав человека", как определить "нацию" и т.п.) — как бы легализуют любые, в том числе террористические средства достижения "столь благородных" целей. Взламывая рамки ранее непреложных правил, внутри которых разрешаются конфликты, это "самообеляет" терроризм и позволяет ему расширять свою социальную базу, а одновременно дает возможность заказчикам и спонсорам террора оправдывать свои действия в глазах части общественного мнения, произвольным и игровым образом соединяя, например, терроризм и "национально-освободительную борьбу".

И государства, и "спецтерроррогосударства" в последние годы все шире используют транслируемый СМИ террор для создания массовой "терророфобии", которая незамедлительно оказывается инструментом политических игр.

Наиболее очевидным оказывается применение терророфобии для внедрения в социальные массы "образов врага". Так, уже давно прослеживается выстраивание западными странами (при помощи угрозы террора) мифа-оппозиции "цивилизованный западный мир" — "террористический исламский мир". Под флагом этого мифа предпринимаются попытки разведывательной, военной и политической интеграции Запада в противовес Юго-Восточной "террористической угрозе". Очередные призывы к такой интеграции внятно прозвучали на саммите в Шарм-Эш-Шейхе.

Одновременно делается небезуспешная попытка расколоть сам исламский мир по признаку отношения к террору на "антитеррористов" (Саудовская Аравия, Пакистан, Кувейт, Турция, Египет, Иордания, Эмираты) и "террористов" (Иран, Ирак, Ливия, Сирия, Ливан), "прикупив" союзников и изолировав противников. При этом всем участникам данной политической игры хорошо известно, что Саудовская Аравия, Пакистан, Турция и Иордания являются районами базирования и главными спонсорами исламских террористических групп для Карабахской, Абхазской, Боснийской, Чеченской, Афганской, Таджикской войн, замешанными в исламском терроризме ничуть не в меньшей степени, чем Иран или Ливия.

Но, политически "припертый к стенке" последними терактами в Израиле, Ясир Арафат вынужден был впервые публично обвинить именно своего традиционного союзника — Иран — в поддержке террористической деятельности ХАМАС, и назвать его (и только его!) пособником международного исламского терроризма. К данному обвинению в адрес Ирана сразу же присоединилась Турция, хотя мало кому из участников египетского саммита неизвестно, что базы подготовки и отдыха террористов из Чечни, Карабаха, Боснии уже несколько лет почти открыто действуют под "крышей" студенческих городков и спорткомплексов в ближайших окрестностях Анкары, Стамбула, Измира, Антальи.

Динамика последних событий в Передней Азии позволяет предположить, что сейчас рядом западных спецслужб с участием региональной спецтерроросреды под знаменем "борьбы с терроризмом" готовится крупномасштабная акция против Ирана, которая будет осуществляться одновременно в Южном (интервенция из Персидского залива НАТО и ряда арабских государств), Северном (Иранский Азербайджан) и Юго-Восточном (Белуджистан) районах страны.

Региональная ситуация дает возможность прогнозировать, что подобная акция, тактически убрав на время иранский фактор из ближневосточного процесса, стратегически взорвет весь исламский Восток, подожжет подбрюшье России и резко проблематизирует энергетическую безопасность многих стран Европы и АТР, крайне зависимых от ближневосточной нефти. Исходя из древнего принципа "кому выгодно", можно предположить, что такое развитие событий конструируется прежде всего спецслужбами США.

Далее, терророфобия оказывается весьма эффективным инструментом для сдвига общественного мнения в пользу расширения структуры и возможностей спецслужб. Не случайно директор ЦРУ Джон Дейч по горячим следам антитеррористических саммитов заявил, что традиционные способы разведки, включая спутниковое наблюдение, в отношении борьбы с террором малоэффективны, а посему нужно срочно финансировать расширение агентурной сети и структуры обеспечения тайных операций. С учетом сказанного о механизмах тайных операций и политических технологиях спецслужб США, данное выступление очень значимо. Наращивание "спецтерроросреды" под знаменем борьбы с терроризмом — конечно, "изящное" решение, но и слишком опасная игра для человечества.

Но есть и более крупные цели политического разыгрывания терророфобии. Начиная с прошлогоднего взрыва в Оклахома-Сити, с высочайших мировых трибун регулярно раздаются призывы к ограничению государственных суверенитетов или даже их отмене во имя международной борьбы с терроризмом. Премьер-министр Швеции и член Комиссии ООН по проблемам глобального управления Ингвар Карлссон в докладе Комиссии сформулировал новое понятие глобальной ответственности и предложил ввести в Хартию ООН поправку, позволяющую Совету Безопасности "...действовать в тех случаях, когда право человека на безопасность нарушается настолько, что требует незамедлительной международной реакции". А Жак Аттали завершил свой доклад в ООН предложениями в связи с угрозой глобального терроризма отказаться в международной политической практике от старых понятий суверенитета и принципа невмешательства во внутренние дела государств. Характерно, что в качестве судьи, принимающего решение о необходимости нарушения суверенитета той или иной страны ради борьбы с террором, чаще всего предлагается клуб развитых государств или пресловутая "семерка".

Наконец, с 1995г. в мировых СМИ все чаще озвучивается (и уже начинает входить в массовое сознание) тезис о том, что угроза терроризма есть оборотная сторона возрастающих гражданских свобод. Наиболее ярко он сформулирован летом 1995г. обозревателем Канадского радио: "Уязвимость к террору — та цена, которую мы вынуждены платить за открытое демократическое общество. Видимо, нам необходимо пересмотреть баланс между безопасностью и свободой".

Очевидно, что в условиях сверхвысокой зависимости общественного мнения от позиции "четвертой власти" — развитие подобного тезиса дает контролерам СМИ, как уже показано на одном из предыдущих рисунков, возможность использовать терророфобию для широчайших манипуляций электоральным поведением в направлении "вынужденного ограничения демократии". Вряд ли случайно в последние годы термин "полицейская демократия" во многих странах мира, гордящихся своими демократическими традициями, быстро теряет свою изначально негативную окраску.

Заметим, что такая тенденция может быть вполне правдоподобно интерпретирована в русле интересов спецтерроросреды. Рукой террора и СМИ раскручивая массовые фобии, и одновременно рукой спецслужб "как бы оседлывая" террор, вполне возможно в конце концов сделать спецслужбы единственным гарантом реальной гражданской безопасности и вручить им, а не "демократическим процедурам", судьбу государственности. То есть — сложно опосредованным образом перевести легальную государственную власть под контроль спецтерророинтернационалов.

Часть 3.
Корни "исламского" терроризма

Обращающая на себя внимание повышенная частота словоупотребления "исламский терроризм", как мы уже показали, во многом связана с политической конъюнктурой постблокового конструирования нового миропорядка. Однако есть здесь и некие вполне объективные обстоятельства, позволившие конструкторам терроризма и спецтерроризма сделать именно определенный центральноазиатский регион ключевым генератором террора. Действительно существуют специфические особенности всего этого региона, превращающие афгано-пакистано-индо-таджикский узел в исторический аккумулятор и производитель различных подвидов абречества, особого партизанства и, в последнем варианте, — современного социального института моджахедов. Действительно, дело не только в стратегии мировых держав, но и в особом типе самосознания, исторически складывавшемся более чем тысячу лет.

На самых ранних этапах археологических исследований в горах Гиндукуша, Памира и Каракорума — возник вопрос о причине того, что во всем этом районе охотничья культура гораздо моложе земледельческой. Историками дается ответ: помимо автохтонных горных племен и народностей, население этого региона веками складывалось из групп отверженных, поставленных вне закона и изгнанных из империй с запада (доисламского и исламского) и с востока (буддийского). Результатом такого демографического процесса стали устойчивые родоплеменные традиции обеспечения жизненных потребностей в экстремальных условиях путем ограбления караванов и периодических вылазок в провинции соседних государств.

Заметим, что этот тип сознания иногда воспроизводится и по сей день. В Таджикистане в последние годы довольно часто в ответ на вопрос о причине нападения какого-либо отряда на населенный пункт можно было услышать: "Они спустились за продовольствием". Здесь же отметим, что сходный тип "абреческого" социального сознания складывался в средние века в скудной на жизненные ресурсы горной Чечне.

В труднодоступном горном афгано-пакистано-североиндийском массиве такое положение сохранялось веками, оказавшись постепенно включенным в незыблемые нормы родо-племенных социальных отношений и норм "обычного" права.

В дальнейшем на деформированный национальный обычай (а речь здесь идет не о современных пуштунах, а о смешанных мигрантах и гораздо более ранних веках) наложилась особая религиозная традиция в своем наиболее радикальном варианте, попавшая в это район все тем же путем — уходящие изгнанники закреплялись в горах. И понятно также, что уходили именно самые радикальные и наиболее жестоко преследуемые. Речь идет о конкретной традиции — исмаилитской, о ее собственном наиболее остром периоде (XIII в.) и наиболее жесткой разновидности (ассасинах).

В Северной Африке и на Ближнем Востоке исмаилитская империя фатимидов складывалась в течение всего Х века, включив последовательно Тунис, Марокко, Египет, Палестину и часть Сирии. Подчинив Мекку и Медину, Фатимиды стремились к овладению Багдадом и восстановлению единого халифата под своей властью. Наибольшего влияния Фатимиды достигли в середине XI века, когда в Йемене утвердилась исмаилитская династия. Тайные организации исмаилитов были широко распространены на востоке халифата (то есть именно в районе Восточного Ирана и Афганистана). Однако затем началось их ослабление, одной из причин которого было сильное соперничество Сельджукидов.

Одновременно сами исмаилиты пережили раскол на два лагеря (восточных и западных исмаилитов). Восточные, как раз преобладавшие в Иране и странах, не входивших в Фатимидский халифат, постоянно преследуемые и наиболее ожесточенные, в конце XI века создали знаменитое государство-крепость ассасинов Аламут. На жестокие репрессии ассасины, став легендой в Европе и Азии, отвечали постоянно применяемым террором, освященным религиозным авторитетом учителя и главы государства Хасана ибн ас-Саббаха, а также догматами о праве на сокрытие веры и праве на убийство. Одним из самых громких их терактов стало убийство сельджукского султана и его визиря.

После разгрома Аламута монгольским Гулагу-ханом и последовавшей тотальной резни исмаилиты начали отходить в Индию, и значительное их число осело в горах Гиндукуша и Каракорума, скрепив, таким образом, уже сформированное их предшественниками родовое абречество религиозным цементом.

Но кроме того, здесь ассасинские догматы о сокрытии веры и праве на убийство легли на совершенно самостоятельную и очень старую культовую почву самой Индии, где по крайней мере с 800-тых годов нашей эры существовал танатический культ индуистской богини Кали — "Черной матери".

По преданию, бежавшие в Индию ассасины примкнули к служителям Кали, в результате чего была основана новая каста — каста наследственных убийц, более известных под именем тагов или фансигаров (душителей). Подчеркнем, что если вначале речь шла о терроре на почве родоплеменных традиций, а затем о его ассасинском религиозном фундаменте, то в последнем случае произошло закрепление террора как образа деятельности на жесткой кастовой основе, опертой на культ крупнейшего хтонического божества и космогоническое начало.

По верованию тагов, Кали вела войну с демонами (вот и основание для террористического действия), кровь которых, попадая на землю, порождала новых демонов. Во время битвы Кали отирала пот румалом (своей головной повязкой), и из двух капель ее пота возникли два человека. Им Кали и вручила румал с приказом душить демонов, чтобы их кровь не попадала на землю. А когда воины победили всех демонов, то в награду они получили румал с правом убийства уже не демонов, а людей ради культового поклонения богине. При этом тела убитых особым образом расчленялись священными мотыгами — "зубами Кали", то есть как бы магически съедались богиней.

Можно было бы говорить о незначительности этой касты, однако впоследствии этот культ настолько укрепился, что, как оценивают специалисты, число его жертв в одной Центральной Индии с XVII по XIX век достигло миллиона. А ведь это уже не единичные убийства ассасинов и далеко не их XIII век! Однако ассасинские догматы таги, пусть в измененном виде, сохранили: большую часть года они занимались ремеслами, лишь несколько недель в году посвящая культу.

Основные удары по тагам нанесла британская администрация с 1826 по 1848 год, когда около 500 из них были повешены. А затем... По официальной версии, оставшиеся в живых таги превратились в прекрасных строителей и ткачей... Слыша о столь благополучной и относительно мирной развязке, можно вспомнить о традиции преследуемых экстремистов уходить в горы Гиндукуша и Каракорума, а также о продолжающихся волнах терроризма в исламизированных штатах Джамму и Кашмир.

Именно исходя из описанной культурно-исторической почвы весь этот регион, обозначенный Бжезинским как пик его дуги нестабильности, в последние десятилетия был выбран великими державами для отработки технологий воспитания и выпуска армий террористов.

Однако здесь еще раз необходимо подчеркнуть, что деление вообще всех (и в значительной степени мусульманских) стран на террористические и нетеррористические, как это было сделано на всемирном антитеррористическом саммите в Шарм-эш-Шейхе, крайне условно и произвольно. Например, косвенную, но немаловажную роль в распространении гастролирующих моджахедов сыграл борющийся с терроризмом Египет. И для обозначения этой роли стоит вернуться к эпизодам Афганской войны.

В 1980 году всемирно известный слепой шейх Омар Абдель Рахман, духовный наставник террористической организации "Гамаат исламийа", провозгласил борьбу против режима Кабула и советских войск джихадом, и в Афганистан хлынул поток добровольцев из стран исламского мира, и в том числе из Египта, официально разорвавшего отношения с Кабулом. Посте вывода советских войск некоторая часть исламских добровольцев вернулась домой, а около 3000 осели в Пакистане, в Пешаваре. Там же оставалась главная штаб-квартира Исламского общества Афганистана Бурхануддина Раббани.

Сразу остро встал вопрос о дальнейшей судьбе и занятости большого количества людей с очень определенными и специфическими профессиональными навыками, которых невозможно было держать в бездействии.

12 октября 1990 года в Каире такими "афганцами" был убит председатель Народного собрания Рифаат Махгуб, и в том же году совершено большое чисто терактов. Египетские правоохранительные органы установили, что некоторые террористические группы получают инструкции напрямую из Пешавара. Египет обратился к Пакистану с просьбой выслать "афганцев" со своей территории, и Пакистан пошел навстречу этой просьбе, одновременно решая собственную понятную проблему (которая, заметим, сейчас несколько ослаблена действиями талибов). Тогда в стране было арестовано несколько десятков "афганцев", а в январе 1993 года правительство Пакистана сообщило о намерении полностью изгнать арабских граждан, оставшихся на пакистанской территории после окончания войны с Наджибуллой.

Получив инструкции из Исламабада, администрация в Пешаваре распорядилась закрыть представительства всех экстремистских афганских группировок. Данная акция проводилась под флагом борьбы с ростом преступности и демонстрировала прекращение поддержки афганских боевых формирований. Руководители группировок моджахедов заявили, что подчиняются решению властей о переводе их в Афганистан. "Гамаат исламия" провела в Пешаваре совещание, на котором было решено, что часть ее людей возвращается в родные страны, часть движется в Боснию, а часть — в Таджикистан.

Однако "возвращение домой" оказалось во многих случаях крайне затруднено заблаговременными жесткими мерами самих "родных стран". Так, египетские власти немедленно усилили охрану границ, а в декабре 1992 в Египте прошел процесс над "ветеранами Афганистана", завершившийся вынесением 8 смертных приговоров. Одновременно в Йемене начался процесс над лидером группировки "Исламский джихад", который подозревался в связях с моджахедами, проникшими в Йемен после депортации из Пакистана. В это же самое время большое количество воевавших в Афганистане алжирцев было отправлено на переподготовку в лагеря Судана.

То есть — фактически началось совместное "отжимание" моджахедов на новые рубежи, в котором "якобы антитеррористические" страны "отжимали", а "якобы террористические" направляли потоки террористов и обеспечивали их "занятость". Можно ли, хорошо зная все эти обстоятельства, делить страны на "чистых" и "нечистых" и наивно предполагать в этом слишком уж явном процессе отсутствие спецтеррористической координации?

Часть 4.
Терроризм в СНГ

В доперестроечное время терроризм на нашей территории практически не проявлялся, за исключением единичных актов уголовного характера, иногда пытавшихся использовать политическое (право на эмиграцию) прикрытие. В то время любым террористам было ясно, что государство не потерпит никаких политических посягательств на свою монополию легитимного насилия, и ответит на террор неограниченными силовыми акциями.

Однако первый крупный этап формирования будущего состава отечественной терроросреды проходил, хотя в основном и не на территории СССР, во время Афганской войны. Определенные сегменты сообщества бывших "воинов-афганцев" и в качестве обученной военно-террористической силы, и в качестве групп, знакомых с производством, транспортом и потреблением наркотиков — единодушно отмечаются экспертами как кристаллизующий фактор либо участники многих террористических формирований.

Первая стадия разворачивания терроризма на нашей территории связана с ослаблением союзной государственности и предъявлением обществу, прежде всего со стороны "радикальных демократов" в Москве и "национальных демократов" в республиках, тезисов о тоталитарном, центрально-принудительном типе организации всех сфер жизни в СССР, и о спорности и несправедливости его территориального и национально-государственного деления. Вброс этих тезисов шел по открывшимся западным информационным каналам, через центральные и региональные СМИ, а также, в целом ряде случаев, из высоких кабинетов Старой площади и республиканских ЦК партии.

На фоне абсолютной демонизации СССР как тоталитарного государства, империи зла и т.п. — появились условия самооправдания террора как допустимой формы борьбы с "таким государством" и на глобальном, союзном, и на местном уровне, причем изначально терроризм чаще всего использовался обычным криминалом для передела сфер влияния под флагом "восстановления местной этнической справедливости". Погромно-террористические действия этой стадии были чаще всего локальными и непродолжительными и являлись своеобразной "пробой сил" и "освоением технологий".

События в Намангане, Оше, Новом Узене, Фергане и ряде других точек — внешне проявляли в первую очередь именно такой, пробно-криминальный, характер. Однако здесь следует отметить, что этим событиям предшествовало зафиксированное органами безопасности СССР появление на территории среднеазиатских республик и Казахстана многочисленных странствующих проповедников — дервишей, ведущих скрытую, но временами весьма радикальную исламистскую агитацию.

Одновременно в стране происходили террористические акции, которые, в силу их высокой конструированности и нацеленности на решение задач передела государственной власти, вполне правомочно назвать политическим терроризмом. Первым таким событием на территории СССР, видимо, являлась Алма-Ата декабря 1986г., когда разогретая националистическими лозунгами, преимущественно студенческая, казахская молодежь была соединена с криминалитетом в массовых погромных "акциях протеста" против назначения русского — Г.Колбина — на пост первого секретаря ЦК компартии Казахстана. По экспертным данным, в подготовке этой акции, наряду с некоторыми казахстанскими государственными чиновниками и местными национал-радикалами (партия "Алаш" и др.), участвовали спецслужбы Турции.

Другим (гораздо более крупным и крайне показательным) проявлением политического терроризма оказалось развертывание армяно-азербайджанского конфликта. По своей структуре это развертывание абсолютно исключает какую бы то ни было предзаданность; заданным здесь можно признать лишь религиозное отличие да присутствие в совместном историческом бытии ряда очень значимых и памятных противостояний.

Террор разворачивался и наращивал объемы через рассчитанную последовательность ударов по осознанно выбранным болевым точкам: погром армян в Сумгаите — угрозы азербайджанцам и мелкие стычки в Армении — дестабилизация власти в Баку — события в Кировабаде — масштабные боевые действия в Карабахе — бегство армян из Азербайджана — вытеснение азербайджанцев из Армении — дестабилизация власти в Ереване — радикализация националистических групп в обеих республиках — эскалация насилия — многотысячные митинги и беспорядки в Азербайджане — ввод войск в Баку — дестабилизация власти в Москве...

В результате эксцессов, в возникновении и сопровождении которых принимали участие и политические группы в каждой республике и в Москве, и спецслужбы очень многих государств (в частности, Турции, Великобритании, Франции, Ирана, СССР, США), и все крупные региональные криминальные кланы, а также в результате использования особых "возбуждающих" технологий отражения этих эксцессов в СМИ как "конструированных событий", — получен целый ряд крупных политических, экономических и спец/террористических результатов:

— ранее относительно спокойный регион возбужден, радикализован и переведен в состояние "горячей войны" с очень отдаленными надеждами на прекращение;

— правящие группы в обеих республиках обеспечили несколько тактов элитной ротации, приведших к новому распределению власти, сил и экономических потенциалов;

— в огромной степени подорван государственный престиж Союзного Центра и массовые надежды на его роль справедливого арбитра в решении национальных и региональных споров;

— произошло формирование, структурирование и "национально-патриотическая легализация" чрезвычайно масштабной терроросреды;

— в результате перемещения многих сотен тысяч беженцев с обеих сторон их добро, включая недвижимость, перешло в собственность терророкриминальных кланов и стало гигантским потенциалом их экономического могущества;

— в ходе борьбы и взаимодействия разведок нескольких государств внутри переплетения банд, этнических и социальных групп — сложилась контролируемая одновременно с терминалов нескольких спецслужб интегрированная интернациональная спецтерроросреда, способная не только в высокой степени диктовать региональную ситуацию, но и выходить в своих акциях далеко за рамки Закавказья.

Здесь уместно обратить внимание на роль Великобритании и ее премьера Тэтчер в развязывании "Карабахского мешка". "Железная леди", несколько лет назад провозглашавшая себя чуть ли не матерью Армяно-Карабахского единения и очень много сделавшая для подключения к конфликту зарубежных армянских диаспор, в настоящее время оказалась лучшим другом президента Алиева, акционером каспийского нефтяного "проекта века", и активно лоббирует внедрение в Баку крупнейших британских транснациональных компаний и банков. Разделяй и властвуй!...

По очень сходным сценариям происходило формирование спецтерроросред в Южно-Осетинском, Абхазском, Приднестровском, Ингушско-Северо-Осетинском конфликтах.

В несколько ином варианте, связанном с отличиями местной политической, социально-психологической и этнической ситуации, развивались известные события в Вильнюсе, за которыми последовало объявление независимости Литвы и других республик Прибалтики. Здесь националистическое и антисоветское сознание было вначале разогрето СМИ, в особенности благодаря политико-идеологическому вбросу так называемой "либерально-реформистской" номенклатурой и ведомыми ею псевдодемократическими движениями тезиса об оккупации Прибалтики СССР в ходе обсуждения закрытых протоколов к пакту Молотова-Риббентропа.

При этом вряд ли целесообразно сегодня сводить весь многоуровневый процесс к "зловещей фигуре серого кардинала перестройки А.Н.Яковлева", - поскольку Верховный Совет СССР, осудивший пакт Молотова-Риббентропа, не был "детским садиком", находящимся под абсолютным контролем кремлевского "воспитателя". В этом высшем представительном органе страны "демократы" не составляли большинства, а анализ его состава — исключает гипотезу о всеобъемлющей наивности, якобы внезапно поразившей высшую номенклатуру сверхдержавы. Добавим к этому и то, что представительная власть СССР была хорошо осведомлена о том, кто и почему напряженно ждет осуждения пакта Молотова-Риббентропа как сигнала к активным действиям.

Результатом обсуждения и осуждения пакта стало почти легальное создание и обучение литовских националистических боевых групп, откровенно нацеленных на террор в адрес институтов советской власти и русскоязычного населения. Этим была спровоцирована встречная активность местных коммунистов и русских, требовавших от Центра восстановления законности, и создана ситуация политико-идеологического противостояния, ставшая основанием для решения Москвы о введении чрезвычайного положения и взятии под контроль армии ключевых объектов Вильнюса, и в том числе телебашни.

В ходе силовой акции часть спецструктур СССР явно "играла на две руки", обеспечивая провал данной акции передачей сведений об операции Ландсбергису и штабу "Саюдиса". С другой "стороны" спецтеррористическую игру, и в том числе обучение террористов, изготовление бутылок с зажигательной смесью, подготовку пропагандистских выступлений СМИ и даже доставку на автобусах к месту событий молодежной "массовки", — планировали и обеспечивали представители спецслужб США и ФРГ. В данном случае, руководствуясь официальной позицией администрации США и Европарламента о "непризнании советской оккупации Прибалтики", некоторые из таких "советников" и "тренеров" не сочли нужным скрывать эти факты и позже с гордостью опубликовали описания своих "подвигов" в западной и прибалтийской прессе.

Итогом указанной спецтеррористической акции и инсценировки "кровавых событий", рассчитанным образом проиллюстрированных в прибалтийских, советских и мировых СМИ — стал горячо поддержанный "мировым сообществом" выход республик Прибалтики из СССР.

Во всех регионах СНГ, от Киргизии до Молдавии и Прибалтики, спецтерроризм практически мгновенно интернационализовался и оседлал организованную преступность с ключевыми сферами криминального бизнеса. Так, по ряду сообщений, сегодняшние наркопотоки из Пакистана и Афганистана через Киргизию и Таджикистан обеспечивают и контролируют, совместно с полевыми командирами террористических групп и лидерами исламских сект, бывшие(???) офицеры ЦРУ и КГБ.

Данные из различных независимых источников указывают на включенность большинства отрядов непримиримой исламской оппозиции и определенной части правительственных войск Таджикистана в наркобизнес как в смысле контроля плантаций, так и в смысле транспорта наркотиков в Европу и Америку.

Западная пресса давно открыто пишет о том, что значительная часть боевых террористических отрядов типа "Кайтселийт", созданных в Прибалтике под руководством и контролем спецслужб якобы для "охраны края" и борьбы с "советской угрозой", полностью переключилась на криминальную деятельность, главными сферами которой оказались наркотики, контрабанда нефтепродуктов и металлов из России, контроль банковских операций, рэкет и т.д.. В тех же сообщениях указывается, что эти отряды уже установили плотные "деловые контакты" с криминальными группами в Польше, Финляндии, Чехии, Германии и Латинской Америке.

Специалисты по борьбе с наркотиками из Киргизии, Узбекистана, Казахстана утверждают, что их усилия по противодействию выращиванию и переработке мака и конопли нередко блокируются встречными, в том числе боевыми, акциями наркобанд, хорошо осведомленных о конкретных планах государственных "антинаркотических" ведомств. То есть — блокируются наличием наркотеррористической агентуры в спецслужбах.

Часть 5.
Чеченский терроризм

Главным центром политического и криминального терроризма на территории России уже несколько лет является Чечня.

Как уже упоминалось, в силу исторической специфики региона горные районы Северного Кавказа много веков служили питательной средой своеобразного, освященного родовым обычным правом абречества. На эту традицию наложились и исторические войны середины нашего тысячелетия, и период экспансии России на Кавказ.

Помимо хорошо освещенной в прессе истории русско-чеченского противостояния в прошлом веке и последующих "исторических обид" с высылкой чеченцев с Кавказа во время войны, очень существенным фактором становления современного чеченского терроризма оказался внутричеченский конфликт, связанный с борьбой за тейпово-клановое доминирование после возвращения в Чечню значительных масс депортированных.

В этом конфликте "обиженные", преимущественно относящиеся к горной Чечне, кланы оказались не в состоянии произвести перераспределение сложившегося баланса власти и собственности в свою пользу своими силами и политическими методами, и "обратились за помощью". Такая помощь была незамедлительно предложена частью чеченской диаспоры, связанной с ближневосточным исламским терроризмом и со спецслужбами Турции, Иордании, Саудовской Аравии, Пакистана, а также яростными радетелями "чеченской независимости" из Прибалтики, и в первую очередь Литвы и Эстонии, подключенными к спецслужбам США и Германии.

В предыдущих докладах мы уже обсуждали задачи, возложенные на чеченский процесс внешними спецтерминалами управления. Здесь лишь напомним главные из них:

— инициирование процессов развала СССР и России;

— дестабилизация и отрыв из сферы влияния России Кавказа и Закавказья;

— блокирование возможности проведения магистрального нефтепровода из каспийского региона через Северный Кавказ в Новороссийск.

Поскольку стратегические политические цели ряда внешних государственных субъектов (развал СССР и России) и долгосрочные экономические интересы крупных ТНК (контроль за транспортом и переработкой прикаспийской нефти) в данном случае совпадали с тактическими целями борьбы некоторых корпоративных групп за власть в Москве, упомянутая выше "помощь" довольно долгое время поступала в Чечню почти беспрепятственно и сформировала крупнейшую интернациональную спецтерроросреду. Главным признаком, отличающим данное явление от всех аналогичных процессов, оказалась институциализация этой спецтерроросреды в формате квазигосударственности.

Не вдаваясь в обсуждение деталей и динамики процесса институциализации "Республики Ичкерия", отметим лишь, что, во-первых, ее появление было бы невозможно вне упомянутой выше "помощи" внешних субъектов и московских властных групп и что, во-вторых, само явление институциализации обязано своими корнями исходно недостаточно внятному, этнически небезусловному и политически размытому в процессе перестройки территориально-административному делению СССР и РСФСР.

Только благодаря указанным факторам режим Дудаева смог получить немалый объем политической легитимности и, по сути, превратить Чечню в своего рода "пиратское королевство", в плацдарм терроро-политической и терроро-экономической экспансии не только на сопредельные северокавказские регионы, но и, скажем прямо, на всю Россию и, в перспективе, на весь мир.

Начиная с первых шагов становления, данный режим открыто предъявил терроризм как краеугольный камень квазигосударственной политики. Не будем напоминать такие хорошо известные факты, как старый захват Басаевым заложников в Минводах или "самороспуск" Верховного Совета Чечено-Ингушской АССР боевиками Дудаева путем выбрасывания депутатов за ноги из окон здания. Не будем напоминать обстоятельства окончательного утверждения власти Дудаева 5 июня 1993г., когда разгон самоизбравшимся президентом парламента, избиркома и конституционного суда завершился бойней на центральной площади Грозного, где оппозиционеров давили колесами машин и расстреливали очередями из автоматов.

Укажем лишь здесь, что юстиция в новоявленном спецтеррористическом квазигосударстве была сразу заменена прямым террором причастных к новой власти криминальных групп, пополненных выпущенными из тюрем по приказу Дудаева уголовниками. Отметим, что, при сверхвысокой преступности в республике, количество уголовных дел, принятых к рассмотрению формально существующими правоохранительными органами, к 1995г. сократилось почти до нуля. Заметим одновременно, что, по данным МВД, в течение первых же месяцев после прихода Дудаева к власти "чеченская" организованная преступность во всех регионах России резко активизировалась.

Наряду со "строительством независимого государства", которое понималось и осуществлялось прежде всего как создание запасов вооружений и оснащение террористических групп, дудаевский режим с самого начала оседлал два важнейших принципа самообеспечения терроризма: освящение власти "правозащитным благородством" этнического и религиозного знамени - и экономическую экспансию.

Идеологическим символом своего режима Дудаев избрал образ фанатичного исламиста, приверженца наиболее радикального вирда суфийского братства Кадирийя. Ключом идеологии оказалась предельная антироссийскость, основанная на пафосе нового собирания вайнахского народа после разъединяющих депортаций в Турцию и на Запад в прошлом веке и в Казахстан и на Восток при Советской власти.

Задача самолегитимации решалась одновременно в нескольких аспектах:

— попытка внутричеченской и чеченско-ингушской этнической ("вайнахской") тейпово-клановой консолидации;

— попытка внутричеченской и исламско-кавказской религиозной консолидации;

— попытка общей северокавказской антироссийской консолидации.

Во всех аспектах решение указанной задача было лишь частичным либо просто провалилось.

Внутричеченская и вайнахская консолидация оказалась блокирована самой структурой власти пиратского королевства, принципиально исключающей баланс интересов нескольких претендующих на главенство групп. Наиболее ярким финальным свидетельством данного провала оказались отрезанные головы представителей конкурирующих кланов (Лабазанова и его друзей), выставленные Дудаевым в центре Грозного и показанные по телевидению. Исламская консолидация как попытка вовлечения в процесс широких масс также оказалась быстро исчерпана. Причины этого — как в религиозной неоднородности и лишь частичной исламизированности самого чеченского общества (преимущественная принадлежность к различным вирдам суфийских сект Накшбандийя и Кадирийя, а также глубоко внедрившийся атеизм советского времени), так и в ином (традиционном суннитском) исповедании ислама в большинстве других северокавказских республик.

Наконец, начавшийся было в структурах Конфедерации горских народов Кавказа под руководством Мусы (Юрия) Шанибова процесс антироссийской консолидации региона — захлебнулся как по причинам возрождения традиционных внутрикавказских антагонизмов, всегда бывших гораздо острее антироссийских антипатий, так и по более прозаичным причинам возникновения конкуренции между чеченцами и другими локальными, достаточно сильными, терроросредами (дагестанской, адыгейской, абхазской и т.д.).

Осознание этих факторов привело властный клан Дудаева к необходимости опираться на чистый террор при одновременном насильственном (или самопроизвольном, ради выживания в отсутствие любых других средств к существованию) вовлечении в криминалитет и терроризм широких масс и связывании их круговой порукой совершенных преступлений. Одной из наиболее массовых сфер такого вовлечения стала "криминальная экономика".

Первым и "наиболее близко лежащим" сектором криминальной чеченской экономики стали пиратские рейды на коммуникации. В прессе достаточно хорошо описаны происходившие в 1992—93гг. массовые нападения террористических групп на поезда и автомобили на проходящих через Чечню железной дороге и автотрассе Ростов-Баку. Ограбления и убийства пассажиров, расхищения грузов, угон автомашин на магистралях оказались столь регулярными, что вынудили МПС приостановить движение поездов по данной трассе.

Одновременно чеченская спецтерроросреда, обретя легальную псевдогосударственную основу со всеми ее атрибутами, включая "правоохранительные органы", "спецслужбы", "администрацию", "банки" и т.д., взяла под контроль сферу производительной собственности в республике и с этого плацдарма начала крупномасштабные финансовые и хозяйственные операции как в Чечне, так и во всех регионах России. Парадокс ситуации заключался в том, что, в условиях предоставленной регионам значительной хозяйственной самостоятельности и отсутствия юридических запретов на операции с Чечней, — все хозяйственные субъекты России и других республик оказались вправе вести любые экономические проекты с дудаевским режимом. Надо признать, что чеченская спецтерроросреда воспользовалась этим обстоятельством в полной мере.

Действуя от лица "законной государственности" и официально зарегистрированных чеченских "фирм", эмиссары Дудаева стремительно обзавелись и легальными, и криминальными связями во всех регионах России и во многих странах мира.

Они проникли в банковскую сферу, приняв очень значимое участие в криминализации финансового обращения. Здесь, помимо нашумевших афер с фальшивыми авизо, следует отметить и менее известные аферы с созданием криминальных банков типа "Горного Алтая", и взятие под свой контроль существующих банков с последующей отмывкой в них криминальных рублевых и валютных средств, и создание фиктивных фирм и предприятий, в том числе в структуре пресловутых "пирамид" типа "МММ", с зачислением на счета и последующим хищением средств или так называемыми "злостными банкротствами". По экспертным оценкам, в 1994 г. только в России таких крупных криминальных чеченских "предприятий" было более 300.

Видимо, одной из наиболее важных сфер чеченского криминального бизнеса, по крайней мере в 1991—93гг., являлась нефть. Нелегальная продажа в республики СНГ и за границу нефти и нефтепродуктов, переработанных на грозненских заводах, только в 1993г. составила около 10 млн. тонн. Знаменательно, что при этом главный производитель — завод "Чеченингнефтепродукт" — от этих операций не получил ни цента; вся валюта от сделок ушла в карманы "лидеров" либо осела в зарубежных банках.

Кроме нефти, чеченская спецтерроросреда не гнушалась и другими сферами бизнеса. По данным экспертов, Грозный был одной из крупнейших перевалочных баз для контрабанды сырых алмазов и золота, похищенных на приисках Якутии и Восточного Забайкалья. Специалисты из таможенных служб сообщают об очень большой роли чеченских криминально-террористических групп в контабанде и незаконном экспорте цветных и редких металлов в Европу через республики Прибалтики. Главную помощь в этой сфере "бизнеса" оказывали структуры бывшего "Саюдиса" во главе с Ландсбергисом, которые занимались и содействием в реэкспорте металлов и нефти, и отмывкой чеченских денег. Данные Интерпола свидетельствуют, что чеченские группировки принимают значимое участие в экспорте "белых рабынь" из СНГ в публичные дома Восточной Европы, Германии и Скандинавских стран. Наконец, данные антинаркотических служб целого ряда республик СНГ и зарубежных стран свидетельствуют, что Чечня стала одним из наиболее мощных в Евразии перевалочных терминалов на наркотрассах из Азии в Европу и Америку.

Одним из самых крупных "спецзаданий", выполняемых чеченской спецтерроросредой в регионе и обильно финансируемых из-за рубежа, является политический террор с целью дестабилизации региональной обстановки и блокирования возможностей прокладки через Северный Кавказ нового магистрального нефтепровода, способного принять потоки экспортной нефти из Каспийского бассейна с месторождений Азербайджана и Казахстана. Поскольку для стран — экспортеров нефти выход прикаспийских энергоносителей на мировой рынок означал бы усиление конкуренции, снижение мировых цен и резкое падение доходов, и поскольку Турция крайне активно борется за другие, "южные" маршруты труб, проходящие через ее территорию, чеченская спецтерроросреда активно поддерживается спецслужбами и финансами Саудовской Аравии, Турции, Эмиратов, Иордании. По примерным экспертным оценкам, только за военные и спецтеррористические операции, направленные на "блокировку трубы", Чечня получила в 1994—95гг. не менее 1,5-2 млрд. долл.

Крайне значимым фактором деятельности чеченской спецтерроростреды на территории России является вовлечение в криминальную деятельность административно-государственных, силовых и экономических структур. Криминальные деньги, дополненные прямыми угрозами террора со стороны высокооснащенных боевиков, поддержанных всей силой спецтеррористического государства — становятся все более существенным фактором коррупции государственных органов России и регионов.

Как мы уже подробно говорили в одном из предыдущих докладов, ряд расследований показал вовлечение коммерческих структур Поволжья и Юга России, а также части войск Северокавказского Военного Округа в криминальные операции по доставке нефти на переработку в Грозный и незаконному экспорту нефти и нефтепродуктов из Чечни, в том числе, в обход эмбарго ООН, в Боснию и Сербию. Отметим, что легальным прикрытием данных операций оказывалось обеспечение соответствующих квот и лицензий, зависящее от высокопоставленных чиновников в Москве. В некоторых случаях контрабанда производилась по оформленным опять-таки чиновниками высокого уровня незаконным или просто поддельным экспортным документам.

Другой сферой приложения и оборота криминальных чеченских денег является процесс приватизации. Здесь наиболее типичная технология включает приобретение, за счет коррупции и запугивания чиновников или владельцев, государственной либо частной собственности за бесценок, последующую перепродажу этой собственности по реальной стоимости с "отмывкой" и легализацией денег, и дальнейшее направление денег в легальный либо криминальный оборот. Заметим, что подобные операции проводятся чеченской спецтерроросредой отнюдь не только в северокавказском или южнороссийском регионах, но и в Москве, Санкт-Петербурге, в Сибири, на Урале и Дальнем Востоке, а также в республиках СНГ и Восточной Европе. По данным английской печати, этот процесс уже начинает охватывать и Британские острова (в частности, Лондон).

Было бы ошибкой считать, что чеченская спецтерроросреда сохраняет свой чистый кланово-этнический состав. Действительно, главным компонентом, из которого она рекрутируется и наращивается, оказываются этнические чеченцы как из самой Чечни и республик СНГ, так и из чеченской диаспоры в Турции, Иордании, Сирии, США и т.д. Именно из этой среды прежде всего набирается и обучается в лагерях моджахедов пополнение дудаевских боевиков, именно через эту среду идет большинство зарубежных тайных операций дудаевского режима и иностранных спецслужб.

Однако в чеченском спецтерроризме есть и достаточно объемный интернациональный компонент. Так, в частности, точно известно, что среди боевиков Басаева и Радуева были русские, украинцы, литовцы, эстонцы, афганцы, азербайджанцы, турки, грузины. Известно, что в свои операции в Поволжье чеченская спецтерроросреда включает членов татарских и башкирских националистических и радикально-исламистских организаций. Известно, что регулярную помощь режиму Дудаева оказывают украинские радикалы из националистической организации УНА-УНСО и крымско-татарские экстремисты. Известно, что часть нелегальных нефтяных операций Грозный проводил через Лисичанский и Кременчугский НПЗ на Украине, а также Одесский и Ильичевский порты. Известно, что многие операции по незаконному экспорту цветных металлов из Казахстана обеспечивали, при помощи чеченской диаспоры в РК и под руководством эмиссаров из Грозного, казахстанские, эстонские и германские "коммерсанты". Известно, наконец, что значительную часть своих наркотических операций чеченская спецтерроросреда проводила через контрагентов на Украине, в Поволжье и в Прибалтике.

Главным преимуществом и отличием указанных действий чеченского спецтеррора по сравнению с обычным криминалом является то, что и финансовые операции, и рэкет, и транспорт грузов, и все юридические процедуры теневого бизнеса — в данном случае поддерживались легализованными структурами и "законными представителями" спецтеррористической квазигосударственности. Именно поэтому крайне незначительная по сравнению с другими по этнической массе спецтерроросреда сумела приобрести доминирующие позиции в теневой экономике многих регионов России и СНГ.

Основываясь на перечисленных фактах, отечественные и зарубежные эксперты по террору заявляют, что сегодняшняя Чечня — "хрестоматийный пример" именно "спецтеррористической квазигосударственности". Они указывают, что этот спецтерроризм обзавелся крайне мощными разведывательными, диверсионными, военными, штабными и аналитическими подразделениями, вполне конкурентными с соответствующими службами крупных государств. Они подчеркивают, что в оснащении, обучении, вооружении, финансировании и даже концептуальном сопровождении дудаевского режима принимают активнейшее участие высококлассные специалисты из различных спецслужб мира.

Но одновременно они же утверждают, что проведение операций в Буденновске, Гудермесе, Кизляре, Грозном и т.д. в их реальном формате и результатах — было бы совершенно невозможно в отсутствие дудаевской агентуры высокого уровня в российских спецслужбах, СМИ и государственной администрации.

Последнее обстоятельство настолько важно, что требует более подробного рассмотрения хотя бы ключевых акций России в Чечне.

7 ноября 1991г. — после решения Верховного Совета России и Указа Президента Ельцина о незаконности режима Дудаева в Грозный вылетает группа ОМОН. "Случайно" поступает приказ отправить оружие этой группы другим самолетом и посадить на другом аэродроме. ОМОНовцы блокируются в аэропорту боевиками и возвращаются в Москву ни с чем. Их оружие достается дудаевцам.

В начале 1992 года российские войска выводят из Чечни, причем совсем налегке, оставив Дудаеву 400 тысяч единиц стрелкового оружия, 100 единиц бронетехники, 600 систем залпового огня "Град", 30 зенитно-ракетных комплексов, более 200 самолетов.

В марте и августе 1992г. в апреле 1993г., — каждый раз, когда Дудаев попадает в затруднительное положение из-за усиления оппозиции, Москва срочно отправляет в Грозный огромные суммы наличных денег общим количеством более 3 млрд. рублей.

Практически в каждый момент, когда дудаевский режим начинает испытывать экономические трудности, Москва продлевает Чечне льготные режимы нефтепоставок и квотирования экспорта нефтепродуктов.

Штурм Грозного оппозицией при помощи российских "наемников" в ноябре 1994г. — проводится как нарочито провальный, с последующей демонстрацией всему миру беспомощных русских мальчишек якобы "из ФСБ".

Далее происходит бездарная и нарочито бестолковая антитеррористическая операция в Буденновске в июне 1995г. с конструированием события в СМИ как оглушительного поражения России и последующим отводом федеральных войск с огромной кровью завоеванных позиций.

Затем следует очередная бездарная антитеррористическая операция в Кизляре и Первомайском в январе 1996г., в ходе которой террористы беспрепятственно уходят с пленными через "цепи снайперов" и "тройные кордоны" российского окружения.

И все эти явные и скрытые акции освещаются под очень специфическими ракурсами не без помощи "странно ангажированных" СМИ.

Приведенное простое перечисление лишь наиболее ярких событий - позволяет поставить однозначный и уверенный диагноз: спецтерроризм и ничто иное.

В свете такого диагноза последние сообщения о гибели Дудаева заставляют предполагать спецтеррористическое продолжение. Можно, разумеется, допустить, что, как уже высказались некоторые СМИ, бравому генералу просто дали крупное отступное и предложили уйти из политики и спокойно жить где-нибудь на тропических островах под чужим именем. Однако вероятнее другое.

Либо Дудаев, скорее всего, действительно убит, и тогда из его смерти для благодарного чеченского народа сотворят миф "нового Шамиля", да еще дополнят аналогией на тему "скрытого Имама", способной стать знаменем для будущих террористических поколений.

Либо, что также не исключено, Дудаев "лег на дно" передохнуть, накопить сил и призанять денег где-нибудь в Иордании, Саудовской Аравии или Эмиратах. А поближе к президентским выборам в России появится, да не как-нибудь скромненько, а с театральным эффектом очередного крупномасштабного теракта. При этом вряд ли стоит говорить о его возвращении в большую политику: стишком много позиций утеряно в подобном "исчезновении". Но вполне ясно, скольких голосов будет стоить подобный предвыборный театр Борису Ельцину, и каким подспорьем он окажется для его оппонентов.

Однако все это, при несомненной важности и горячей актуальности, все же тактические частности. А для нашего анализа наиболее существенно то, что сегодняшняя Чечня представляет собой первую в мировой истории попытку международной правовой легализации спецтерроризма в государственной форме, которую явно и неявно поддерживает значительное количество государств, а также значимых международных институтов типа Совета Европы, в который столь безоглядно вошла Россия. Излишне пояснять перспективы, которые ждут человечество в случае, если попытка окажется успешной, и примеру чеченских "первопроходцев" последуют более мощные спецтерроросреды в других регионах мира.

Заключение

Терроризм как массовое и политически значимое явление есть закономерное порождение эпохи тотальной секуляризации и деидеологизации. В лишенном несомненных идеальных оснований обществе государственная идеология перестает быть высшим и бесспорным арбитром в разрешении конфликтов, а государство теряет свою роль монополиста легитимного насилия, позволяя локальным группам самоооправдывать террор.

Указанная идеолого-психологическая основа террора появилась достаточно давно, но сравнительно эффективно контролировалась блоковой структурой мировой политики, в рамках которой террроризм любого масштаба не мог претендовать на статус самостоятельной силы, являясь лишь слугой и инструментом взаимной борьбы блоков, которые и были единственными мировыми субъектами глобального управления.

После распада блоков мир оказался многополярным и содержащим множество "отвязанных" политических субъектов разных уровней, способных (пока!) реализовать собственную политику без постоянной оглядки на "старших братьев". В этих условиях совокупная мощность региональной терроросреды стала вполне соизмерима с мощностью многих официальных государственных субъектов, что позволяет лидерам террора в ряде случаев исполнять уже не политические заказы тех или иных сверхдержав либо региональных государств, а свою собственную политическую игру. Одновременно распад двуполярного мира инициировал во всем мире, о чем с нарастающей тревогой пишут социальные психологи, локализацию личных и групповых идентификаций. Ранее провозглашаемое движение к всечеловеческой универсальности сменилось обратным процессом нарастания национализмов, этнорадикализмов, религиозных и сектантстких фундаментализмов, затронувшим в том числе и самые "благополучные" и развитые страны (США, Францию, Германию, Италию, Австрию, Японию). Этот процесс, не имея никаких возможностей и шансов на политическую институциализацию, непрерывно удобряет почву терроризма и пополняет терроросреду.

Таким образом, только сейчас и только при нынешних во многом уникальных политико-исторических обстоятельствах — спецтерроризм получил реальные шансы превратиться из слуги в хозяина, из чужого инструмента — в руки, контролирующие инструменты мировой политики, а далее и в ее мозг.

Наконец, крайне существенным фактором развития и усиления терроризма является все более отчетливое внедрение в политику и жизнь постмодерновых, игровых технологий. Откровенное и уже слишком многим очевидное лукавство официальных политических игроков, постоянный разрыв между их провозглашаемыми целями и действиями, адресующий к спортивной терминологии "игры без правил", психологически легитимирует террор. В то же время эскалация объемов показа насилия в СМИ, при размывающемся понимании, что это всего лишь игра, не только снижает иммунитет к чужой крови и боли, но и растворяет дистанцию между хроникой и фильмом, а одновременно и дистанцию между героем и зрителем. В итоге весь социум оказывается как бы включен в тотальный постмодерн, в мировую игру на всех ее уровнях.

Но в мире постмодерна, МИРЕ ИГРЫ, Верховного Арбитра не может быть по определению. И значит, любой субъект вправе сам выбирать игру и назначать собственные правила. И тогда правила политического или уголовного террора оказываются ничем не хуже любых других. Поклонникам политического постмодерна и, главное, участникам глобальных мировых игр, пора понять, что спецтеррористическая игра стишком агрессивна, чтобы долго удовлетворяться ролью чужого инструмента. Пора понять, что такая игра быстро становится слишком самостоятельной, чтобы не начать придумывать собственные правила и не попытаться расширить до тоталитарности свое игровое пространство.

Тайные операции стали, к сожалению, необходимым и повсеместно используемым инструментом межгосударственной борьбы. Отказываться в одностороннем порядке от применения этого инструмента в отсутствие адекватных асимметричных технологий — для России и безответственно, и бесперспективно. Но и играть в спецтеррористическую игру на любом, в том числе якобы исключительно на чужом, поле — смертельно опасно, чему свидетельством упомянутый урок с моджахедами, преподанный США в Афганистане. Единственным способом борьбы со спецтеррором на долгосрочную перспективу оказывается предъявление терроризма массовому сознанию и политикам как процесса, способного вытеснить все легальные способы государственного и общественного самоуправления и передать мировое глобальное управление спецтеррористическим интернационалам. Содержательный и детальный анализ спецтерроризма, демонстрация Игры и ее угрожающих результатов, — должны хотя бы перевести явление из действительности в возможность, в известном смысле из разряда "оружия театра боевых действий" в разряд "оружия сдерживания", подобно ядерному оружию.

В качестве главных условий действительной стратегической борьбы с терроризмом в свете сказанного можно признать:

— борьбу за восстановление международной политической управляемости путем воссоздания устойчивого блокового мира;

— борьбу с постмодерном и Игрой как принципами политики и принципами жизни, признание и воплощение роли "больших идеологий" как базисов социальной идентификации, как политической и социально-психологической альтернативы Игре;

— наконец, борьбу за восстановление престижа государства как священной интегративной ценности, справедливого арбитра и монополиста легитимного насилия, имеющего право на собственную, независимую от выборных перипетий стратегическую политику.

Понимая, что эти соображения имеют скорее методологический, теоретический характер и не дают ясных, инструментальных подходов к проблеме актуальной борьбы с террором, в заключение приведем несколько практических рекомендаций из тех конкретных тактик и технологий, которые используют антитеррористические службы крупнейших государств (США, Израиль, Франция и др.) в отношении попыток терроризма против себя и на своей территории:

— превентивность: блокирование терроризма на его начальной стадии, до консолидации и наращивания потенциала и инфраструктуры;

— недопущение попыток террора обеспечить себе массовую идеологическую легитимацию, вырядиться в одежды "защитников веры или этноса", "поборников свободы", "борцов за права угнетенных и обездоленных" и т.п.; обеспечение соответствующих акций в СМИ, развенчивающих терроризм в общественном мнении;

— передача управления антитеррористическими акциями в руки наиболее надежных спецслужб, без непрофессионального вмешательства в эти акции любых других органов любого уровня, включая высший государственный;

— использование договора с террористами только этими спецслужбами и по вполне циничным сценариям: любые переговоры с террористами и обещания в ходе этих переговоров — лишь фон при выборе наилучших условий и моментов для проведения акций на уничтожение;

— никаких уступок террору и ни одного "удавшегося" или просто "безнаказанного" теракта, даже если это стоит крови заложников и случайных людей. Практика показывает, что каждый террористический "успех", поощряя и провоцируя дальнейший террор, в итоге приводит к неизмеримо большим жертвам;

— специальные психологические операции СМИ, подающие подавление теракта как трагическую необходимость, и создающие в массовом сознании отчетливое противопоставление "черноты" террора - и мужества и героизма борцов с ним. Абсолютная недопустимость интонаций СМИ, которые могут быть поняты как восхищение террористами или призыв "войти в положение" ("уважать мотивации") террора.

И в самом конце — еще о российской конкретике.

В России уже давно появилось множество партийно-идеологических структур, обзаведшихся собственными вооруженными формированиями. Большинство из них находится в полузаконсервированном состоянии под "крышей" разного рода охранных фирм и подразделений.

Но уже хорошо известно, что часть этих формирований глубоко идеологизирована, а другая часть, увы, успела вкусить "легкого хлеба" рэкета. Известно и то, что щупальца всех спецтеррористических интернационалов — Черного, исламского, Зеленого — протянуты во все регионы России.

Ясно также, что нарастающее (и особенно резко проявленное предвыборной ситуацией) политическое противостояние — подталкивает все российские политические группы к поиску поддержки за рубежом. Чья это окажется поддержка, и на каких условиях ее получат российские силы, которые при словах "политический оппонент" готовы "хвататься за пистолет"?

Общество, чьи элиты приняли парадигму бессубъектного "уньканья", безмолвно приняли на себя роль "субстанции" некоего неумолимого "Процесса" — автоматически смиряется с любым началом, которое есть Субъект и предъявляет себя как Субъект. "Проунькали" ли эти элиты, каким Субъектам в таком случае они собираются сдать собственную страну, и о каком "Процессе" здесь будет идти речь?

Прошу еще раз показать рис. 8, а затем еще один рисунок под названием "Штука", которым мы иллюстрировали недавний доклад о глобалистском экопроекте. Даже при поверхностном рассмотрении между рисунками обнаруживаются ясные функциональные аналогии: субъект, целевое ядро, рецепторы внедрения, терминалы управления и т.д.. С учетом присутствия в поле сегодняшней темы фактора экотерроризма, эти аналогии не определяются чисто методологическими параллелями. В них есть содержательная конкретика глобальной угрозы для России со стороны того самого "нечто", с которым якобы безуспешно борется мировая антитеррористическая машина. Речь — о той самой черно-зеленой "Штуке", которую спецтерророинтернационалы прячут за призывами беречь братьев наших меньших, навести порядок в стране и на планете, обеспечить социальный мир, одним махом восстановить здоровую нравственность и так далее.

Рис.9.
"Штука"

Помните о "Штуке"!

Благодарим за внимание.