Подписание президентами Ельциным и Лукашенко политической декларации "О дальнейшем единении России и Белоруссии" можно, бесспорно, считать одним из крупнейших (по масштабам и возможным последствиям) политических событий последнего времени. То, что это произошло в период семилетнего юбилея упразднения СССР — придает данному событию особый, символический характер.

Московское подписание трудно назвать неожиданным. Во-первых, еще в середине декабря, во время первого визита Лукашенко в Москву, прошли все утечки информации и были сделаны все необходимые интригующие намеки, чтобы осведомленные люди примерно оценили характер грядущих публичных решений. Во-вторых, основные идеи и параметры будущего соглашения были, пусть в недостаточно конкретных формах "благожеланий" и "логических неотвратимостей", несколько раз изложены в интервью и статьях Александра Григорьевича в "неожиданно подобревшей" к нему российской прессе.

Однако главные причины и побудительные мотивы интеграционного решения, определяющие "несенсационное" отношение к нему экспертов, были ясны уже давно.

Прежде всего, еще пять лет назад, на фоне довольно массовой тогда эйфории по поводу перспектив суверенного блистательного роста "освободившихся от имперской опеки" обломков СССР, трезвые (многим казавшиеся скучными) выкладки специалистов убедительно показывали, что во всех без исключения постсоветских республиках государственная динамика приобретает регрессивный характер. Шла ли речь о политической ситуации, где отмечалось скачкообразное усиление внутренних (элитно-клановых, идеологических, этнонациональных) и внешних (межстрановых) конфликтов, или об экономике (где обвальное уменьшение производства приводило не только к резкому снижению уровня жизни, но и к утере целого ряда конкурентоспособных сегментов хозяйства), или о социальной сфере (где катастрофическое падение качества образования, здравоохранения, культурной среды все откровеннее называется в соответствующих отчетах "деградацией человеческого материала") — везде эти признаки регресса стали очевидны не сегодня.

В то же время упования на возможность постепенного расходования накопленных в советское время ресурсов всех видов, как базис для прохождения наиболее болезненной фазы "межгосударственного развода" — не оправдались. Действительно огромные, эти ресурсы оказались все же не бесконечны и, главное, слишком уязвимы для открывшегося с распадом старой политико-экономической системы процесса "приватизационного воровства". Приватизация политики, экономических объектов, возможности лоббировать и проводить институциональные решения — быстро уничтожала не только перечисленные ресурсы, но и ресурс социального терпения и социальной стабильности.

И уже тогда, 4-5 лет назад, наиболее дальновидные эксперты и лидеры СНГ сделали заявку на перевод Содружества из "инструмента цивилизованного развода" (что негласно было признано в качестве главной задачи в декабре 1991г.) в инструмент поддержания социально-политической стабильности и власти. Именно к этому времени относятся и идея Н.Назарбаева о "Евразийском союзе", и начало обсуждения в формате СНГ Зоны свободной торговли, Таможенного союза и т.д.

Однако еще довольно популярные в ту пору надежды на крупномасштабное экономическое и политическое спонсорство великих держав ради сохранения и укрепления суверенитета "Новых независимых государств" — предопределили прямое блокирование или тихий саботаж даже таких, крайне слабых, интеграционных начинаний со стороны большинства постсоветских республик. В результате "дискредитация бездействием" стала угрожать полным уничтожением политического, экономического и социокультурного смысла СНГ.

Ответом на данный вызов стали лозунг "разноскоростной интеграции" и создание в 1996г. "Союза 4-х" (Россия, Белоруссия, Казахстан, Киргизия), а годом позже — еще одного "Союза 2-х" (Россия и Белоруссия). Но и эти интеграционные образования очень быстро продемонстрировали низкую политическую и экономическую эффективность. Причина прежде всего в том, что объявленные в качестве основных ориентиров указанных союзов меры экономической и политической интеграции (единое экономическое пространство, таможенный союза, прозрачность границ в смысле образования, культурных обменов и пр.) ни в одной из республик-членов не были всерьез соотнесены ни с внутренним законодательством, ни, главное, с теми целями, которые сами эти республики ставили перед собой на долгосрочную перспективу.

В итоге вся интеграционная сфера во всех постсоветских государствах не могла не выродиться в некий "застойник" политической и экономической необязательности, о котором вспоминали (и напоминали) лишь тогда и в той мере, когда власть имущим требовалось "впрыснуть" собственному, болезненно ностальгирующему по более благополучным советским временам, населению очередную дозу "интеграционной анестезии". А весь жар критики в адрес соседей по СНГ и перечисленным союзам на очередных саммитах глав государств и правительств при этом либо демонстрировал попытки добиться односторонних торговых или платежных преимуществ, либо являлся способом "перевести стрелки" с себя на других и назначить "козлов отпущения".

Так могло продолжаться еще долго, если бы... если бы не мировой экономический кризис. Этот кризис, во-первых, покончил для большинства стран СНГ с иллюзиями возможности благополучно выбраться в одиночку из экономической ямы за счет сырьевой ренты или сырьевого транзита. Он, во-вторых, развеял большинство надежд на продолжение масштабной кредитной подпитки со стороны стран — мировых экономических лидеров. Он, в-третьих, поставил вопросы катастрофического ухудшения торгового баланса с той остротой, которая требует принятия безотлагательных решений. И в итоге восстановление и расширение взаимных связей, производственных и товарных цепочек внутри того, что все еще по привычке называется "ближним зарубежьем", оказалось почти единственным шансом на заметное исправление экономической ситуации.

Но одновременно оказалось, что СНГ в его прежней форме очень скоро рискует стать просто смешным, что зафиксировали малоуспешный "реформистский" саммит в конце ноября, а также предложения Березовского (о возможности включить в Содружество Иран) и Скупщины СРЮ (о возможности вхождения Югославии в СНГ в качестве ассоциированного члена). А дополняющая точка в окончательном размыве содержания Содружества была поставлена вступлением Киргизии во Всемирную торговую организацию, автоматически создающим законодательную сшибку ее нового статуса с уже принятыми требованиями СНГ и "Союза 4-х".

Кроме того, мировой финансовый кризис оказался, как это обычно и бывает, синхронизирован с рядом международных политических обострений. И эти обострения показали, что "мировые гаранты демократии", предъявляющие себя в качестве образцов для подражания, склоны все более грубо и откровенно проецировать политическую и военную силу везде, где сочтут полезным (расширение НАТО, военные акции в Югославии, Ливии, Афганистане и Ираке, и т.д.) Примерив "на себя" данную тенденцию, ряд лидеров СНГ не могли не обеспокоиться собственными политическими перспективами и не сделать соответствующие выводы. И конечно, Лукашенко, который не испытывает иллюзий насчет отношения к себе со стороны упомянутых "гарантов демократии", должен был сделать эти выводы одним из первых.

Именно на таком политико-экономическом фоне и появилась "Декларация о дальнейшем единении России и Белоруссии". И, естественно, сразу стала предметом довольно острого и конфликтного обсуждения.

Возможные перспективы полноценной реализации "Декларации", действительно, очень крупные. Прежде всего, это, что нельзя не признать, может повлечь за собой фундаментальное изменение геополитического формата ситуации в Евразии. В качестве важнейших факторов такого изменения следует, в частности, указать, что в случае реализации полноценного Союза Россия, как и во времена "холодной войны", выйдет на линию непосредственного контакта с вооруженными силами расширяющегося НАТО, но одновременно получит новую, гораздо более эффективную конфигурацию общих систем ПРО и ПВО. Далее, Союз создаст для России новые возможности западных транзитных коммуникаций (энергоносители, промышленная и сельскохозяйственная продукция), а также обеспечит значительное приращение промышленного (напомним, что в Белоруссии сосредоточена большая часть наиболее современных технологических мощностей бывшего СССР) и продовольственного (Белоруссия по-прежнему масштабно вывозит сельхозпродукцию) потенциала.

Но не менее существенно в будущем объединении то, что оно может, в случае успешной реализации, придать новое дыхание общему процессу реинтеграции в СНГ. Очевидно, что в ситуации нарастающего экономического кризиса (а в его "рассасывание" даже в среднесрочной перспективе никто в мире всерьез не верит) экономические преимущества восстановления хозяйственных связей, тарифно-таможенных приобретений, повышения уровня загрузки производственных мощностей, расширения ассортимента конкурентоспособной на мировом рынке промышленной продукции, в том числе вооружений и военной техники — могут стать привлекательным примером для других членов СНГ и инициировать, в том числе на низовом, массовом хозяйственном и общественном уровне, новые интеграционные процессы.

Однако, обозначив безусловные преимущества интеграции, необходимо честно назвать и связанные с ней реальные риски.

С точки зрения интересов России, главный риск — обострение федеративных противоречий и возможность подрыва федеративной структуры государства. Появление в составе России нового субъекта не может не спровоцировать статусных претензий сегодняшних субъектов. Более того, такие претензии уже озвучены в заявлениях Аушева и Шаймиева: в случае присоединения Белоруссии в России они потребуют повышения статуса своих республик.

Чего в этих заявлениях больше — желания "урвать" у Москвы плату за согласие на объединение, или же принципиального сопротивления смещению в стране этнополитического баланса (в Союз войдут дополнительные 10 млн. чел. преимущественно славянского населения) — сказать трудно. Но торговля вокруг данного вопроса, в ходе которой "уступкой" центральной российской власти может оказаться плавное скатывание страны от федерации к конфедерации — главный риск и главная угроза объединительного процесса. Перед этой угрозой полностью меркнут возможные (по расчетам, незначительные и кратковременные, но обсуждаемые особо напористо) экономические издержки ранней стадии интеграции. Которые, к тому же, после девальвации и дефолта в РФ, будут паритетными для обеих республик.

Аналогичные риски существуют и на поле СНГ в целом. Напомним, сколь болезненно в советских республиках Азии было воспринято "Беловежье". Причем именно и в первую очередь потому, что в нем усмотрели попытку этнополитической сепарации республик (по образному выражению одного из конструкторов развала СССР, отделения "ушанок" от "тюбетеек"). Но сегодня соединение подобных негативных этнополитических реакций на уровне России и СНГ с еще одним феноменом российской политической действительности — борьбой во власти "русской партии" с "инородческими влияниями" — может быть чревато крупной дестабилизацией всего политического процесса.

Если указанные проблемы в ходе российско-белорусской интеграции встанут в полный рост, это будет означать повышение риска легализации и институализации внутри СНГ тех "контрсоюзов", которые пока являются полуформальными или малозначимыми (Центральноазиатский, ГУАМ, Балто-Черноморский). И заметим, что как раз для помощи "контрсоюзному творчеству" у определенных "гарантов мировой демократии" деньги обязательно найдутся. Как найдутся в данном случае международное влияние и деньги и на то, чтобы использовать российско-белорусскую интеграцию в качестве повода для нового форсажного витка расширения НАТО, с переводом в практическую плоскость вопроса о приеме в альянс не только стран Балтии, но и Украины и Молдавии.

Однако все перечисленное — предмет для трудных, но потенциально реализуемых договоренностей, соглашений и компромиссов. Страшнее другое: риск превращения интеграционного процесса в сплошную имитационную тактическую игру. И то, сколь большое внимание пресса и эксперты уделяют именно этому фактору — показывает, что игровой компонент суперважного политического интеграционного вопроса может оказаться решающим.

В этой, игровой, сфере уже откровенно озвучены и появление у Ельцина шансов на следующий президентский срок в новом государстве, и перспективы Лукашенко в конкурентном отборе голосов у таких вероятных претендентов на президентский пост, как Зюганов, Лужков и Лебедь, и возможность либо отмены будущих выборов в Госдуму, либо совершенно новых партнерских конфигураций партий и блоков в предвыборной борьбе.

Кроме указанных игровых мотивов, анализ логики действий и целей основных российских политических сил позволяет выдвинуть еще ряд не менее циничных и правдоподобных гипотез относительно возможных на интеграционном поле игровых сюжетов. Например, в порядке краткого перечисления:

- дать ностальгирующим по СССР массам "виртуальный пряник" с тем, чтобы далее кормить народ "интеграционными зрелищами" в обостряющейся социально-экономической ситуации 1999г., когда будет очень не хватать хлеба;

- попугать Запад "восстановлением СССР" с тем, чтобы выпросить уступки по части реструктуризации долгов и выделения новых кредитов, а далее "растворить" такую квазиинтеграцию в текучке бюрократических процедур и законотворческих ловушек;

- обеспечить правительству РФ "в связи с необходимостью валютного союза" с Белоруссией возможность такой денежной политики, которая "очистит" кабмин от нынешних жестких обязательств перед МВФ и позволит ему эмиссионно исполнять бюджетные и иные обещания;

- произвести в политических элитах России некий размен, при котором цена согласия на объединение с Белоруссией — ратификация договора с Украиной. Договора, который снимает все претензии Москвы к Киеву, в том числе по Севастополю и проблеме прохождения границ в Керченском проливе и Азовском море, но оставляет открытым вопрос базирования Черноморского флота РФ и ущемления на Украине языковых и культурных прав русскоязычного населения;

- реализовать на фоне интеграции с Минском давно лелеемый определенными российскими и мировыми политическими силами конфедеративный "ремонт российской Конституции", способный обвально дезинтегрировать остатки централизованной государственности и т.д.

На то, что игровой мотив в столь помпезно объявленных интеграционных инициативах присутствует, указывает не только российский политический опыт последних лет, но и вполне конкретные факты. Непонятно, каким образом интеграция может произойти помимо референдума. В то же время, по конституции Белоруссии, референдум не может назначаться по вопросам, затрагивающим суверенитет республики. Непонятно, каким образом возможно форсированно обеспечить экономическое и политическое единство в условиях, когда законодательства наших стран различаются весьма сильно, а к их сближению еще не приступали. Непонятно, о каком формате интеграции всерьез идет речь, если после подписания "Декларации" Ельцин заявил, что отказ обеих республик от суверенитетов и международных обязательств не предполагается.

Непонятно многое. И слишком заметен в этой череде непонятностей уже привычный в современной российской политике тошнотворный запах мелкотравчатой ситуативной игры.

Однако, если это действительно так, то стоит предостеречь игроков. Сначала чисто прагматически. Интеграция, то есть изменение государственных форматов — в политике, если так уместно выразиться, "главный калибр". Посмотрим, как серьезно, с какой подготовкой и какими последствиями, этот калибр используют на нынешнем этапе Евроинтеграции. Для решения тактических властных задач, то есть "по воробьям", из подобных "политических орудий" вообще нигде и никогда не стреляют.

Но есть и более серьезное обстоятельство. Мы живем в России, где боль государственного распада особенно свежа и болезненна. Здесь ЭТИМ не играют. И такой игры не прощают. И не простят.