Существенный фактор новой региональной политики в Средней Азии — формирование не просто различных моделей национально-культурной или этнической исключительности, а именно новых империалистических (в полном смысле этого слова) доктрин. Их творцы исходят из твердой убежденности в том, что "новое" — хорошо забытое и вовремя воскрешенное старое. И пока Россия с подачи наших "демократов" продолжает искать в своем прошлом темы для красно-белых конфликтов и очередных покаяний, в Средней Азии грезят былым величием.

Наиболее преуспел в этих грезах Узбекистан, который уже несколько месяцев настойчиво реанимирует тему султана Бабура (ферганского тимурида, создавшего империю Великих Моголов), а в последние недели продвинулся "вглубь веков" до основателя династии Тимура (Тамерлана), царствовавшего в Самарканде и прославленного успешными завоеваниями в том числе и Малой Азии, т.е. Турции. Отметим, что тема эмира Тимура (который был не тюрком, а монголом из рода барлас) вышла в узбекские СМИ именно в тот момент, когда на конференции в Алма-Ате Каримов в резкой форме отказался обсуждать политический пантюркизм, пригрозив в противном случае покинуть высокое собрание.

Можно предположить, что на очереди появление темы Туркмении как родины первого исторического государства огузского племени турок- сельджуков со столицей в нынешнем Мары (откуда они завоевали Византию и создали на ее месте Османскую империю — Турцию), и темы домонгольского владычества "протоказахского" племени кыпчак над бескрайними просторами степей от Алтая до Дона, и темы наследственного права ныне живущих казахских чингизидов-торе на власть над большей частью Евразии. Бурная и богатая история региона содержит противоречивый, но необъятный материал для геоисторического творчества в обоснование любых национальных исключительностей и державного первородства.

Однако первородство первородством, но народ надо кормить и обогревать. И здесь большинство новых государств региона делают ставку на главный экспортспособный ресурс — нефть и газ, и сталкиваются с главным препятствием: экспортными трубопроводами. В этой сфере несомненно лидирует Туркмения, резко интенсифицирующая контакты как на региональном (Иран, Армения, Грузия, Таджикистан, Афганистан, Казахстан), так и на трансрегиональном (Пакистан, Индия, Китай, Украина, Молдавия, Россия, Западная Европа) уровнях. Ее попытки заменить Узбекистан в газоснабжении Таджикистана и отсечь северо-восточного соседа от экспортных труб на запад, накладываясь на старые споры о контроле за оросительными системами и пограничным нефтяным месторождением Кокдумалак, уже создают в регионе заметный внутренний конфликтный фон. Поддержанные Японией и "Экссон" (уже ведущей разведку нефти в Синцзяне) проекты труб через Узбекистан, Казахстан и Китай, отчасти примиряющие узбекско- туркменские противоречия, большинство экспертов пока относит скорее к области игровых намерений, чем близкой практики.

На этот конфликтный фон накладываются взаимные претензии Узбекистана и Казахстана на региональное лидерство, подкрепляемые сырьевыми преимуществами Казахстана и демографическими преимуществами более массивного и этнически однородного Узбекистана. Не добавляют спокойствия в регионе и потоки наркотиков из Афганистана через Таджикистан и Киргизию, которые, по оценкам экспертов, стали одной из важнейших доходных статей обрушенной киргизстанской экономики.

В обсуждениях местных проблем как-то затерялось крайне важное выступление в "Вашингтон Таймс" З.Бжезинского, отражающего точку зрения консервативных кругов США. Старый "ястреб" называет позицию администрации Клинтона в отношении Ирана близорукой и заявляет, что наилучшим выходом для региона является строительство экспортных нефте- и газо-проводов через Иран в Персидский залив. При этом решается главный вопрос интересов США — независимость республик региона от России, которая теряет шансы на восстановление в качестве Евразийской империи.

К практическому обсуждению возможности экспорта нефти через Иран сразу подключились и политологи (Пол Гоубл), и бизнесмены (администрация "Шеврон", разрабатывающей Тенгизское месторождение в западном Казахстане). Наиболее отчетливо высказался в конце сентября на конференции "Американские интересы в Средней Азии" в Вашингтоне массачусетский профессор Дэниел Файн: "Нефтяные запасы прикаспийского региона примерно равны запасам Северного моря или Аляски, что, с учетом скорого исчерпания указанных месторождений, делает Прикаспий зоной жизненно важных интересов США...США стоило бы предоставить региону такие же гарантии безопасности, что и странам Персидского залива...возможная нестабильность может стать основанием для операций типа "Шторм над Каспием"...".

Однако в официальных кругах США одновременно озвучены и другие позиции. Неназванные высокопоставленные чиновники госадминистрации заявляют, что сохранение доминирующего российского влияния в регионе — политико-экономическая реальность, с которой следует считаться, что вступление республик региона в более тесные торгово-таможенные и иные (вплоть до конфедеративных) отношения с Россией не страшны или даже полезны для сохранения стабильности и экономических связей с миром. Говорится, что по крайней мере часть экспортных трубопроводов следует пустить через Россию.

Что означает для России подобная уступчивость?

Думается, что энергичное сопротивление России последовательному вытеснению из Прикаспия и Средней Азии привело к попытке смены стратегической модели наших оппонентов, и прежде всего США. Тип новой модели определяется принципом борьбы айкидо: использовать в своих целях энергию нападения противника. В данном случае можно предположить, что допуская и даже инициируя рыхлые экономические или конфедеративные союзы региона с Россией, планируют возложить именно на Россию тяжкий и неблагодарный труд освоения, обустройства, инфраструктурного обеспечения и ввода в эксплуатацию регионального сырьевого комплекса, и в первую очередь нефтегазодобычи. Все это, заметим, на волне нарастающих внутрирегиональных противоречий, в фазе запуска в республиках реальных националистических процессов и на условиях необязательного и в любой момент разрываемого экономического сотрудничества или конфедерализма.

Если высказанная гипотеза справедлива, то вырисовываются контуры "блестящей" комбинации:

• — Россия экономически и политически увязает в среднеазиатском регионе, воссоздавая (конечно же, с участием мировых сырьевых гигантов) экспортную сырьевую инфраструктуру и расходуя на это средства, ресурсы и социальную энергию;
• — при этом выводится в поле публичной политики и "сжигается" в рыхлом "конфедерационизме" массовый интеграционный психологический потенциал республик и самой России;
• — самодискредитировавшийся в малоуспешном экономическом и политическом интеграционизме регион разрывается внутренними противоречиями и вспухающими национализмами на куски, которые "тепленькими" падают в подставленные ладошки конструкторов процесса, а измочаленная Россия возвращается в исходное одинокое состояние, потеряв остатки интеграционных надежд.

Авторам подобных моделей следует напомнить, что "Восток — дело тонкое", и переиграть его мало кому удавалось, и что Россию, коли она "запрягла", остановить бывает непросто. Российским же политикам нужно учиться понимать начинку "троянской" уступчивости и, главное, избегать как огня всяческого "необязательного" конфедерализма, исключающего перспективное стратегическое планирование и целеполагание. Императивное условие любой сколь-нибудь серьезной интеграции — ФЕДЕРАЦИЯ БЕЗ ПРАВА ОТДЕЛЕНИЯ!