4 марта — Издан указ Н.Назарбаева о реформировании системы государственного управления Республики Казахстан.
10 марта — "Файненшн таймс" сообщила, что за два года в РК продано частным (в основном иностранным) владельцам более 90 процентов промышленных предприятий.
24 марта — Алма-Ата и Тегеран не смогли урегулировать вопрос о качестве казахстанской нефти, экспортируемой на обменной основе через Иран. Поставки приостановлены.
27 марта — По данным международного совещания по нефти и газу в Вене, добыча газа в РК с 1991 года упала вдвое, а нефти — на 30 прцентов.
— Главный редактор "Независимой газеты" В.Третьяков вручил Н.Назарбаеву регалии "рыцаря евразийского ордена".
2 апреля — Шахтеры объединения "Ачполиметалл", проданного швейцарской фирме "Ривер Интернешнл" и остановленного в сентябре 1996 года, угрожают возобновлением акций протеста и маршем на столицу.
— Фирма "E-Prime" из США объявила, что ее консорциум с "Independent Power Corp" и "Samsung" получил контрольный пакет акций крупнейшей в республике Карагандинской ГРЭС-2.
4 апреля — Министр иностранных дел РК К.Токаев вылетел на встречу глав внешнеполитических ведомств Центральной Азии и России, посвященную ситуации в Афганистане и наступлению талибов.

Проблема постсоветской интеграции, остро поставленная совещанием глав СНГ и особенно подписанием "протоколов о намерениях" по Союзу России и Белоруссии, требует взвешенной оценки следующих шагов. Дальние, стратегические горизонты бесспорны и заключаются в тезисе "интеграция необходима". Ближние же горизонты, если заглянуть за рамки уже открывшегося процесса интеграции с Белоруссией, ставят вопрос прежде всего о судьбе "союза четырех" (Россия, Белоруссия, Казахстан, Киргизия), а в нем — в первую очередь проблему Казахстана.
В конце марта Назарбаев в интервью по поводу перспектив российско-белорусской интеграции заявил два значимых тезиса:
— форсированная интеграция может иметь негативные последствия;
— штаб СНГ стоит перенести куда-либо на Волгу или Урал — поближе к центру Евразии.
Такая реакция казахстанского лидера вполне объяснима. Назарбаев понимает реальные геополитические последствия для своей республики переноса интеграционного центра тяжести СНГ на Запад, к Белоруссии, и тут же реанимирует свою давно лелеемую Евразийскую инициативу. В свете заявленной год назад с его участием идеи "разноскоростной интеграции" он подсчитывает сальдо интересов и издержек для России, связанных с вовлечением Казахстана в орбиту будущего Союза, и сознает, что сальдо — не в его пользу.
Назарбаев опасается, что сегодня, когда над умами российских элит мощно довлеет тотальный экономизм (что более, чем явно демонстрирует дискуссия по Белоруссии), акции Казахстана на интеграционном рынке котируются крайне низко. Он понимает, что сейчас, когда подавляющая доля крупной экспортспособной собственности в республике уже продана иностранцам (не будем здесь обсуждать нередко отечественное происхождение данных "иностранцев"), экономические дивиденды интеграции для России, по меньшей мере, сомнительны. Он понимает, что другие, геополитические, дивиденды интеграции может оплатить сполна лишь будущий государственный субъект РФ, которому еще только предстоит вызреть, а нынешний на этот счет, скорее всего, окажется скуповат. Поэтому наибольшие опасения президента Казахстана связаны с тем, что о его республике в контексте сегодняшней российской политики не то что забудут, но станут относиться по принципу "не надо резать — само отпадет".
А отпадать, по большому счету, особенно некуда. Во-первых, Назарбаев понимает, что для благополучного самостоятельного государственного плавания его республиканский корабль оснащен явно недостаточно. Форсированная распродажа крупнейших сырьевых предприятий с ее катастрофически скромными для казны результатами — почти полностью уничтожила надежды на возможность прожить на сырьевую ренту. Грядущий раунд приватизации собственности, который должен коснуться уже основных месторождений энергоносителей, также не внушает оптимизма на этот счет. Более того, собственных выходов на ключевые (океанские) терминалы мировых рынков с дешевым сырьем нет и не предвидится, отношения с соседями, от которых зависит транзит, далеки от безоблачных, альтернативные российским варианты транспорта нефти, если и появятся, то очень нескоро и недешево.
Во-вторых, глубина социального расслоения и масштабы долгов государства перед народом (пенсии, зарплаты, стипендии, инвестиции в госпредприятия) таковы, что температура в протестном котле уже нередко зашкаливает за точку кипения. Первые индикаторы — волнения в Чимкенте в начале зимы из-за отсутствия тепла и электричества, а также радикализация требований и лозунгов оппозиционных митингов в столице. В очень традиционалистском Казахстане, где почтение к власти — доминирующий тип социальных ориентаций, появление плакатов "Помни о судьбе Наджибуллы" — знак более, чем многозначительный.
В-третьих, в республике налицо усиление и консолидация реальной кланово-элитной оппозиции. Хотя публично-партийные проявления такой консолидации пока слабы, воссоздание компартии и организация политического блока "Азамат", который возглавили крупные оппозиционные лидеры Абдильдин и Ауэзов, открыло дорогу гораздо более серьезным процессам. Вхождение в "Азамат" Независимых профсоюзов и Союза промышленников и предпринимателей — косвенный индикатор того, что часть оппозиции пользуется поддержкой как крупного зарубежного бизнеса, так и определенных спецструктур Запада. И хотя в республике и за ее пределами еще звучат предположения, что хитрый Назарбаев свою оппозицию создает сам, последние события делают эту гипотезу все более сомнительной.
В контексте становления оппозиции следует рассматривать и ситуацию начала года в нижней палате парламента — мажилисе, когда депутаты резко обвинили правительство в коррупции и "дешевой распродаже национального достояния", а затем отказались рассматривать вопрос о присвоении президенту высшей государственной награды. В этих условиях, когда социальный накал нарастает, а клановая оппозиция всерьез примеривается к власти, объявление Назарбаевым, по российскому примеру, "года национального примирения и памяти жертв репрессий" — оказывается в основном лишь поводом для довольно злой иронии.
В-четвертых, проведенная форсированная приватизация лишила президента и правительство ряда принципиально важных рычагов влияния на политический и экономический процесс. Яркий пример — недавние переговоры Казахстана с узбекскими и киргизскими коллегами по Центрально-азиатскому региональному Союзу (ЦАРС), где было много слов о вечной дружбе, но казахстанской стороне не удалось разрешить свои проблемы по взаиморасчетам за узбекский газ и киргизскую электроэнергию. Не удалось прежде всего потому, что правительство уже не вправе выступать на переговорах от имени своих приватизированных отраслей и согласовывать расчетные цены.
Этот печальный факт наиболее наглядно закреплен в мартовском указе Назарбаева по реорганизации органов управления, которым ликвидирована половина высших государственных ведомств. Президент объяснил, что уже нет нужды в таких, например, органах, как министерства металлургии или химической промышленности, поскольку "на предприятия пришли собственники, и мы не должны вмешиваться в их деятельность"! То, что одновременно ряд ключевых ведомств был переведен под непосредственный контроль президента — не должно внушать иллюзий неколебимости и устойчивости власти. В западной прессе сразу появились прозрачные намеки на то, что уже сегодня президент и правительство не являются необходимыми посредниками для экономического взаимодействия с Казахстаном, а через год-два все серьезные вопросы в республике придется решать на уровне непосредственных владельцев приватизированных сегментов хозяйства.
В-пятых, наконец, Назарбаев понимает, что в мучительно и спорно вызревающей в регионе конструкции ЦАРС его республике уготована глубоко периферийная роль. Транспортно-транзитные возможности Казахстана имеют альтернативы и для Китая, и для Средней Азии. Наличие беспрецедентно "увесистой" русскоязычной части населения всегда будет ставить республику "под подозрение" у идеологов региональной тюркской интеграции. Для отражения талибской угрозы возможная роль республики в силу ее географического положения не столь значительна. Кроме того, весьма ревнивое отношение к Алма-Ате у Ташкента — на сегодня признанного Западом лидера регионального политического процесса — заставляет подозревать, что в критических ситуациях некоторые болезненные региональные проблемы могут решаться за счет интересов Казахстана. И наибольшие опасения Алма-Аты вызывает возможность вовлечения в этот круг проблем взаимоотношений ЦАРС с Китаем, где в части правящего истеблишмента взгляды на восточного соседа (и в связи с исторической ностальгией по "империи до Балхаша", и в связи с подозрениями об особой роли Казахстана в уйгурском сепаратизме) вовсе не "травоядные".
По всем перечисленным причинам, повторюсь, "отпадать" Казахстану особенно некуда. И нельзя сказать, что в Алма-Ате это поняли только сейчас. Напомню, что именно Назарбаев был в 1991 г. наиболее жестким (и растерянным) противником Беловежского варианта. Именно Назарбаев выдвинул первую (ущербно-конфедералистскую, неприемлемую, но ПЕРВУЮ) евразийскую идею постсоветской интеграции. И тогда — в 1993-94 гг. — скажем прямо, объективные возможности и экономические преимущества интеграции были гораздо очевиднее, чем сегодня. Но в то время и российские, и казахские элитные группы были, что называется, "по уши" влюблены в химеру построения независимого национального государства и (с точки зрения этой химеры) опасались в России — тюркского, в Казахстане — русского "фактора". А с этих химерических позиций — вместо разумной коррекции назарбаевской интеграционной идеи — выплеснули ее вместе с водой "проклятого советско-имперского прошлого".
Вдобавок, пытаясь преуспеть в национально-государственном титульном суверенизаторстве, руководство Казахстана последовательно ущемляло права русскоязычного населения, чем резко испортило отношения с РФ. И хотя для объективности следует признать, что в ситуации "суверенной безвыходности", навязанной распадом СССР, национальная проблема для Алма-Аты с ее русскоязычным большинством оказалась неизмеримо сложнее, чем для Москвы, тем не менее сегодня вручение Назарбаеву шпаги "евразийского рыцаря" выглядит в глазах большинства россиян несколько двусмысленным.
Можно ли сейчас, учитывая довольно большую дистанцию, на которую разошлись наши республики, всерьез говорить об интеграции? Думаю, можно и необходимо, хотя и очень непросто.
Непросто — потому что разговор этот должен начинаться в стартовых условиях довольно глубоких экономических и политических противоречий между элитными группами как внутри каждой из республик, так и между республиками.
Необходимо — потому что и Россия, и Казахстан остро нуждаются друг в друге. И России, и Казахстану необходимо полноценное восстановление хозяйственных, языковых и человеческих связей, что никакие "таможенные союзы" не обеспечивают. Для огромного русскоязычного населения республики — это единственный реальный выход из сегодняшней "титульно-национальной" безысходности. Далее, Россия не может устойчиво существовать в виде "кишки", имеющей терминальные выходы на международный рынок лишь на Западе и Востоке и вдобавок подогреваемой с юга "исламской печью". Ее стратегическая безопасность непосредственно связана со стабильностью в Казахстане и Средней Азии, которая, как это уже отчетливо видно по таджикской ситуации, может быть гарантирована лишь при реализации интеграционных сценариев. Заметим, что такая интеграция, видимо, не встретит возражений в Китае, нейтрализовав, как это не раз бывало в истории, угрозу уйгурского сепаратизма. Она, вероятно, будет с пониманием принята в Узбекистане, Туркмении и особенно Таджикистане, где талибская угроза "дана в ощущениях" неизмеримо более ярких и конкретных, чем это порой кажется из Москвы.
А в Казахстане уже слишком многие осознают, что, подобно тому, как Белоруссия без России постепенно превращается в подударный буфер все более агрессивно-антироссийской Европы, так и Казахстан без России может, и очень вскоре, оказаться подударным буфером исламизирующейся Центральной Азии.
И напоследок — о технологиях. Характер обсуждения интеграции с Белоруссией ясно показывает, что в обеих республиках есть достаточно мощные силы, которые готовы использовать интеграционный процесс с его неизбежными переходными политическими неустойчивостями для крупной игры на дестабилизацию власти и государственности. Странно было бы предполагать, что с Казахстаном окажется иначе. Тем более наивно предполагать, что Запад, и особенно США, все более отчетливо ставящие в Центральной Азии на варианты "доктрины Бжезинского" с ее планами изоляции России от региона, спокойно отнесутся к любым интеграционным инициативам.
Здесь, как нигде, от обеих республик потребуются очень трезвый и жесткий расчет, скрупулезная проработка моделей, политическая и законодательная подготовка. А вот возгласы типа "невозможно объединяться с Ельциным, недопустимо объединяться с Лукашенко, нельзя объединяться с Назарбаевым" — не аргументы для серьезной политической стратегии. Объединяются страны и народы, всерьез и надолго, и лишь в очень дезориентированном бытовом сознании предубеждения против отдельных политических фигур могут перевесить реальную цену государственного единства.

Ю. БЯЛЫЙ