10 апреля — Суд Берлина в решении по делу об убийстве в 1992 г. четырех курдских оппозиционеров обвинил высшее руководство Ирана в том, что оно санкционировало этот теракт.
14 апреля — Завершился визит в РФ спикера меджлиса Ирана Натек-Нури. Визит признан чрезвычайно успешным.
16 апреля — Натек-Нури в Тегеране заявил о возможности военного союза Ирана с Россией, Индией, Китаем и другими странами.
22 апреля — Иран начал в районе Ормузского пролива самые крупномасштабные с 1979 г. военные учения.

События последних недель, вновь проблематизирующие основные аспекты внешней политики России, оказываются в значительной мере сфокусированы на отношениях с Ираном. И дело далеко не только в прошедшем визите спикера меджлиса Натек-Нури в Москву, и не только в необходимости политически реагировать на окаймленную многими странностями антииранскую кампанию Запада в связи с вердиктом Берлинского суда о причастности высшего руководства в Тегеране к терроризму. Дело в гораздо большем: в политической стратегии России в Азии на длительную перспективу.
Иран не случайно оказался долговременной головной болью мировой политики. Он действительно имеет стратегическое значение сразу во многих смыслах. Во-первых, он одна из крупнейших нефтедобывающих стран мира, способных прямым образом влиять на динамику мировых цен на энергоносители. Только Европа ежегодно закупает у Тегерана нефти более, чем на 5 млрд. долларов. Во-вторых, это одна из наиболее мощных держав Азии в демографическом, экономическом и военном смысле, безусловно, влияющая на политический климат в крупном регионе от Южной Европы до АТР. В-третьих, что еще более существенно, Иран, способный контролировать "пробку" Ормузского пролива на выходе из Персидского залива, может при известных обстоятельствах заблокировать все танкерные коммуникации из региона, дающего около четверти мировой добычи нефти, вызвав тем самым мировой энергетический кризис сокрушительных масштабов.
В-четвертых, Иран обладает крайне важными преимуществами транзитного узла Центральной Азии. Он может способствовать либо препятствовать как широтным коммуникациям между Востоком и Западом, так и меридиональным коммуникациям между южной зоной СНГ и Индийским океаном. С открытием железной дороги Мешхед — Теджен для этих коммуникаций создана уже вполне реальная сегодняшняя база в смысле торгового транзита. Но не менее важен здесь второй аспект коммуникаций — геополитический транзит, который оказывается главным фактором, определяющим Ирану центральную роль в глобальных моделях будущей Евразии.
Почти все перечисленные факторы, определяющие ключевое значение Ирана для крупного макрорегиона, существовали задолго до сегодняшнего постсоветского раунда передела мира. И поэтому всегда Иран был ареной острой конкуренции великих держав. Не вдаваясь в глубокие исторические аналогии, заметим, что после войны крупнейшими игроками на иранском поле были СССР, США, Германия, Франция, отчасти Великобритания, а к концу 70-х годов доминирующие роли в этом квинтете оказались у Вашингтона и Москвы.
Когда грянула "исламская революция" (оказавшаяся, как выяснилось, почти полной неожиданностью и для нас, и для США), произошло резкое перераспределение ролей. При этом ряд экспертов не без оснований указывает на специфическую роль определенных европейских спецслужб в этой революции. Некоторые из них доходят до прямых утверждений: исламский переворот был инструментом Европы, и прежде всего Германии, для "вышибания" слишком глубоко внедрившихся в регион США. Данная гипотеза вполне соответствует последующему развитию событий, в ходе которого выяснилось, что Европа, в отличие от Америки, быстро восстановила достаточно широкий спектр политических, экономических и военно-технических отношений с Тегераном, а Германия оказалась его главным внешнеторговым партнером (заметим, что АЭС в Бушере когда-то начинали строить именно немцы). Что же касается СССР, то отношения с ним были резко заморожены не в последнюю очередь из-за Афганистана. Однако в конце 80-х годов, после вывода войск из Афганистана и ослабления фундаменталистской радикальности иранского режима, общность ряда интересов Тегерана и Москвы привела к последовательному улучшению наших взаимоотношений.
Распад биполярного мира вызвал к жизни широкий спектр геополитических моделей, касающихся новой роли Ирана. Огромная важность этих моделей определяется не только нефтяными богатствами Каспийской провинции, которые на сегодняшний день оцениваются примерно в 2 триллиона долларов. Не менее важны здесь и возможности доступа к другим богатейшим сырьевым ресурсам региона, и, повторю, возможности выстраивания и использования сети транзитных трансконтинентальных коммуникаций.
Европейская (германская) модель, видимо, реанимирует старые германские притязания в регионе и определяется попыткой выстраивания широтной исламской дуги от Балкан через Турцию, Закавказье, Иран к Средней Азии. Ключевая проблема этой модели — сложность взаимоувязывания шиитского Ирана с его суннитским исламским окружением. Отметим, что попытка такого увязывания, предпринятая со стороны Турции Эрбаканом в прошлом году в направлении Тегерана и Багдада, вызвала мгновенную и специфическую реакцию США, выразившуюся в резком обострению ситуации в Иранском, Турецком и особенно Иракском Курдистане, вынудившую Саддама Хусейна к масштабным армейским операциям против курдов и повлекшую за собой полицейские акции США против Ирака.
В США в отношении Ирана и, шире, политики в Центральной Азии конкурируют несколько стратегических подходов. Первый, официальный и принятый Клинтоном от предшественников, заключается в стратегии "изоляции и сдерживания", которая включает препятствование иранской внешней торговле, преследование и громкое разоблачение иранского терроризма, а также предоставление экономической и военной помощи иранским противникам, и в первую очередь Израилю. В своих наиболее резких формах этот подход предполагает "наказание" Ирана по модели очередной "Бури в пустыне", то есть провоцирование военного конфликта и его подавление многонациональными силами по мандату ООН.
Второй подход, впервые озвученный Бжезинским около 2 лет назад, предлагает перейти от изоляции Ирана к его "вовлечению" в орбиту американской политики. Бжезинский считает, что поиск в Тегеране альтернативных умеренных элитных групп и приведение их к власти не только позволит через дружественный Америке Иран кратчайшим путем вывести на мировой рынок сырьевые ресурсы Каспия и Центральной Азии, но и через "иранскую воронку" окончательно вырвет все страны СНГ региона (Средняя Азия, Закавказье) из сферы влияния России, тем самым навсегда похоронив российские имперские амбиции. Кроме того, Бжезинский — автор концепции азиатской "дуги напряженности" и лучший знаток ее наиболее горячих точек — вероятно, предполагает в дальнейшем использовать пламя этой дуги в ее восточной части (Афганистан, Пакистан, Таджикистан, возможно, Киргизия и Казахстан) для деструктивного "обугливания" главного геополитического конкурента США в будущем веке — Китая. В начале апреля данный "миротворческий" подход к Ирану был вновь озвучен сразу двумя бывшими госсекретарями США — Бжезинским и Скоукрофтом.
Третий подход, который, похоже, принадлежит Киссинджеру, прорисовывается только по косвенным признакам и обстоятельствам нарастающей в своем ожесточении борьбы между Европой и США. В этой борьбе, победный исход которой для США многоопытному Киссинджеру представляется далеко не бесспорным, Вашингтон может принять нетривиальную стратегию "выжженной земли". Ее суть — в провоцировании и разжигании серии сначала локальных, а затем и глобальных конфликтов по всей протяженности исламской южной Евразии и, в первую очередь, в нефтедобывающих регионах Персидского залива, а также в Северной Африке. Подобный процесс вызовет тяжелейший мировой нефтяной кризис, который больнее всего ударит по энергонедостаточным конкурентам США — Германии, Японии, Китаю (как это может быть — показал кризис 1973 г., когда за 3 месяца мировые цены на нефть взлетели вчетверо), и в котором США с их собственными нефтяными запасами и контролем над месторождениями Карибского бассейна окажутся наименее пострадавшей стороной.
Но одновременно подобный процесс вызовет мощный выплеск радикального политического исламизма, что создаст огромные военно-политические проблемы для Европы и России в связи с необходимостью мобилизации для отпора исламской угрозе. Отметим также, что этот подход вполне соответствует сегодняшним устремлениям части американских элит к изоляционизму и намерениям решать проблемы в духе обновленной доктрины Монро — то есть в южной части собственного континента.
Данный подход был впервые прозрачно обозначен в статье Киссинджера в "Ньюсуик" в конце января, где он сетует, что Саудовская Аравия и Иордания как единственные союзники США в Персидском заливе крайне слабы, а турецкий "якорь" американской политики становится все ненадежнее ввиду возможной победы исламистов в Анкаре. Далее Киссинджер пишет: "Если мы не найдем возможность изменить ситуацию нестабильности в Персидском заливе, нам стоит готовиться к неизбежному взрыву...". Возможно, элементом именно данного подхода является стремительное вовлечение ВПК США в крупномасштабные поставки в регион вооружений.
Очевидно, что стратегические модели основных конкурентов России на иранском направлении несовместимы. Накал борьбы иллюстрируется, например, прошлогодним резким охлаждением ранее весьма доброжелательных отношений между спецслужбами Ирана и Германии. Известно, что БНД и Министерство разведки и информации (МРИ) Ирана уже много лет тесно сотрудничали, в том числе в агентурной деятельности. Известно, что в 1993 г. координатор спецслужб Германии Курт Шмитбауэр принимал в Бонне главу МРИ Али Фаллахияна. Но год назад случился скандал, в результате которого произошел почти что разрыв отношений. В Бонне ходят слухи, что главная роль в этом скандале (в немалой степени определившем неприятный для Тегерана исход недавнего берлинского суда) принадлежит Службе внешней разведки РФ. Но более вероятной представляется другая версия, согласной которой организация ссоры между БНД и МРИ — заслуга ЦРУ, которое очень обеспокоено чрезмерным и согласованным усилением позиций Бонна и Тегерана в Центральной Азии и на Балканах, а заодно воспользовалось случаем отомстить своему "стратегическому европейскому союзнику" за его роль в свержении проамериканского режима шаха Резы Пехлеви.
Одновременно стоит заметить, что антииранская солидарность Запада, бодро провозглашенная США после суда в Берлине, обвинившего руководство Ирана в терроризме, оказалась почти исключительно словесной. Германия, Франция, Италия почти одновременно заявили, что не последуют совету США разорвать дипотношения с Тегераном и присоединиться к торговому эмбарго.
Но как бы ни были остры противоречия между нашими геополитическими конкурентами, очевидно, что ни одна из описанных чужих моделей не предоставляет России сколь-нибудь оптимистических перспектив. А для поиска моделей собственных надо определить, что может значить союз с Ираном для нашей страны.
Союз с Ираном, и только он, обеспечивает России возможность блокировать перечисленные разрушительные модели, и прежде всего, дает шанс на разрыв смертельной для России южной исламской дуги. Замыкание этой дуги, с учетом бурного кавказского процесса, а также неустойчивой ситуации в Средней Азии, неизбежно и мгновенно отрежет от России не только всю южную зону СНГ, включая единственно союзную в этой зоне Армению, но и ВЕСЬ Северный Кавказ. В то же время Иран оказывается достаточно последовательным союзником России по проблеме Чечни, в обеспечении коммуникаций, энергии и грузопотоков для Армении, и плодотворно сотрудничает с РФ в межтаджикском урегулировании.
Далее, только союз с Ираном позволяет РФ полноценно участвовать в нефтяном транзите из Каспийского бассейна. Вне этого союза потоки энергоносителей направятся вне ее границ — через Закавказский и Афганский коридоры.
Затем, только союз с Ираном обеспечивает России эффективный транзитный выход к одному из крупнейших и весомейших стратегических союзников — Индии.
И наконец, — у сегодняшней России не так много союзников, чтобы ими разбрасываться. А Иран — сильное государство, которое (вопреки или благодаря созданной усилиями США международной изоляции — вопрос спорный) является вполне жизнеспособной и самостоятельной страной.
Но было бы наивно предаваться иллюзиям о полной и благостной устойчивости внутрииранской ситуации. На зеленых коврах хорасанских полей сегодня, в отличие от времен Хайяма, вырастают отнюдь не только тюльпаны и фиалки. Хорасан на северо-востоке, Белуджистан на юго-востоке, Иранский Азербайджан и особенно Курдистан на северо-западе — регионы потенциального сепаратизма, сохраняющие роль возможных детонаторов внутрииранской ситуации. Приграничное положение этих регионов в непосредственном соседстве с "горячими точками" — Афганистаном и Пакистаном, Ираком, Турцией и Азербайджаном — делает доступным внешнее кризисное управление потенциальными конфликтами. Возможно, в том числе и поэтому правящая исламская верхушка страны тщательно оберегает по крайней мере публичную видимость единства.
А это единство готово вскоре подвергнуться непростому испытанию. 23 мая предстоят президентские выборы, которые впервые проходят при невероятном для страны обилии претендентов — почти полтора десятка (хотя обязательный отбор кандидатов Наблюдательным конституционным советом, состоящим из высшего духовенства, наверняка сузит состав участников). Основные претенденты — нынешний спикер меджлиса Али-Акбар Натек-Нури и религиозный авторитет Мохаммад Хатами. Оба имеют очень высокий религиозный сан — ходжатоэльслам, оба весьма популярны.
Натек-Нури — лидер "Общества борющегося духовенства" и поддерживается влиятельным "Обществом теологов Кума". Известен как консерватор, и существуют опасения, что захочет повернуть Иран к архаичной "экономике базара". Хатами поддерживают так называемые "прагматики", включенные в созданную нынешним президентом Рафсанджани крупно-корпоративную экономику и объединившиеся в "Группу служителей созидания". Кроме того, Хатами "муджтахид" — авторитет в вопросах исламского права, что немаловажно для избирателей. Однако в Иране опасаются его явной приверженности административно-командной экономике.
В связи с выборами эксперты указывают на опасность раскола высшего духовенства, что может на фоне нынешнего, не слишком благополучного экономического положения страны и уже достаточно размытой исламской идеологии вызвать верхушечную политическую дестабилизацию. Однако никто из них не сомневается, что эта возможная дестабилизация не приведет к существенным сменам институтов и не отразится на внешнеполитических ориентациях.
Еще раз повторю: прочный союз с Ираном для России очень актуален, поскольку позволяет решить одновременно несколько стратегических макрозадач: предотвращение южной широтной исламской консолидации по моделям Бонна, блокирование возможности "утягивания" Кавказа и азиатских республик СНГ в проамериканскую "иранскую воронку" Бжезинского, исключение сценария Киссинджера по "возжиганию" южной Евразии против России и Европы и, наконец, возможность сохранения российских позиций на юге СНГ и на Кавказе. Этот союз одновременно выгоден Ирану, поскольку он не просто выводит его из затянувшейся международной изоляции и не только придает новый импульс его центрально-азиатской торговле, но и обеспечивает возможность получения высокотехнологичной продукции, которую в ближайшей перспективе Тегеран нигде, кроме как у России, приобрести не сможет.
Однако наивным последователям тотального антиамериканизма, зацикленным на формуле "враг моего врага — мой друг", не стоит предаваться иллюзиям насчет идеологизированной безусловности иранской политики и эффектном "иранском" ответе РФ на расширение НАТО. У Тегерана есть свои собственные интересы, и они далеко не во всем совпадают с российскими. В Тегеране достаточно сильны политические группы, для которых Средний Шайтан России немногим лучше Большого Шайтана США. В Иране, наконец, значимы ориентации на союзы с братьями по исламу в СНГ и России, и некоторые формы таких союзов в сегодняшней российской ситуации могут оказаться сокрушительны для нашей государственности. Заметим, что подписанные несколько дней назад во время визита в Россию Натек-Нури прямые соглашения с Татарией по нефти и торговле могут иметь достаточно тревожный политический подтекст. Экспорт исламской революции, в котором США непрерывно обвиняют Тегеран — не голая выдумка.
Поэтому сегодняшний тактический союз с Ираном, безусловно выгодный для России, требует в то же время полного осознания тех политических и экономических аспектов, в которых наши интересы расходятся. В то же время уже достаточно понятно, что международная политика Ирана сегодня вполне гибка и современна, и что углубление такого союза, превращение его в союз долговременный и стратегический — достаточное основание для того, чтобы Тегеран смирился и со светским характером российской власти, и с плотной вовлеченностью России в сотрудничество с Израилем и США.
Но с чем Иран безусловно не смирится — это с предательством. Российским элитным группам, в последние годы в ходе внутренней междоусобной борьбы за власть так легко и непринужденно "сдающим" своих международных союзников, нужно отчетливо осознавать, что в подобном случае Тегеран неизбежно превратится из друга во врага, и при этом "на зеленых коврах хорасанских полей" начнут расти цветы, смертельно опасные для России.

Ю. БЯЛЫЙ