На фоне Пушкина снимается семейство.
Фотограф щелкает – и птичка вылетает.
Фотограф щелкает, но вот что интересно:
На фоне Пушкина – и птичка вылетает.

Б.Окуджава

Общество или Семейство

Не так давно мне рассказывали о проводимой на вполне официальном уровне, так сказать, "по отмашке сверху" – конференции "Окуджава и Пушкин". Задача состояла в том, чтобы показать сходство этих двух деятелей культуры (и тот, и тот любили декабристов, воспевали свободу и т.п.). Задача состояла также в том, чтобы доказать равновеличие данных двух культурных фигур. А с точки зрения их политических ориентаций – даже превосходство Окуджавы над Пушкиным.

А что? Пушкин колебался между свободомыслием и царедворчеством, а Окуджава – нет. Скажете – бред? Ой ли! В каждом бреде есть своя логика. В данном случае логика в том, что Окуджава для последнего десятилетия является совсем не просто поэтом. Это знамя данного времени перемен. Знамя. Или знамение? Знамением чего была фраза Окуджавы по поводу расстрела Белого дома: "Я наслаждался этим"? Знамением какого конца?

Окуджава – знак, знамя и знамение пресловутых реформ. Культурная квинтэcсенция этих реформ. А квинтэссенцией самого Окуджавы в этом, интересующем меня сейчас, "не песенном", непоэтическом смысле, конечно, является знаменитое "На фоне Пушкина – и птичка вылетает". Коктейль из издевки и умиления. Возглас ликования – и смертный приговор. Приговор чему? ИСТОРИЧЕСКОМУ СООТВЕТСТВИЮ.

Семейство – снимается на определенном фоне. Оно ничтожно по отношению к этому героическому державному фону, фону "Полтавы", фону "Медного всадника". И как хорошо, что оно ничтожно, говорит Окуджава. "Как обаятельно для тех, кто понимает"! И как хорошо, что фон-то – всего лишь фон, и не более. Даже не памятник, а именно фон. Фон для такого мирного, такого купающегося в мирности, растворенного в ней, жаждущего ее и только ее СЕМЕЙСТВА.

Эта жажда, взращенная в недрах застойного мещанства, оказалась страшной разрушительной силой. СЕМЕЙСТВО жаждало "Сникерсов", "Чудо-йогуртов", шмоток, коттеджей, круизов, расслабленной болтовни. И тому подобного. В сентиментальной жажде всего этого СЕМЕЙСТВО оказалось озверело-целеустремленным. Ковбоечки, гитарочки, сюсюканье с претензией на суперинтеллигентность – все это своей изнанкой имело наглое, чванливое безразличие по отношению ко всему тому, что в понимании этого СЕМЕЙСТВА было только фоном для съемок.

А как же? Политический жанр имеет свои законы, их тоже надо учитывать. "Комиссары в пыльных шлемах", "одна на всех – мы за ценой не постоим" и т.п. Но это – дань необходимости. А оскаленная суть – в другом. "Я наслаждался этим". Наслаждаться этим может только СЕМЕЙСТВО, привыкшее сниматься на том или другом фоне. Это СЕМЕЙСТВО не может воевать. Оно не может созидать. Оно не может сострадать. Оно не может нести на своих плечах крест великого государства. Оно может только сниматься, сниматься, сниматься на любом фоне.

Еще вчера "писавшее кипятком" по поводу того, где именно ночует эта самая золотая тучка господина Приставкина, это СЕМЕЙСТВО завтра, если его прищучить, может завизжать, что надо истребить всех чеченцев. Но оно от этого не перестанет быть "съемкой на некоем фоне". И не станет генералом Ермоловым (никогда, кстати, не ставившим перед собой поганенькой задачки такого рода, способной родиться только в голове у СЕМЕЙСТВА).

СЕМЕЙСТВО отнюдь не травоядно, отнюдь не лишено кровожадности. Но оно от этого не перестает быть тем, чем оно и было всегда – "косящей под интеллигентность" шпаной. Если шпана наделена возможностью так или иначе влиять на задействование остаточных ресурсов прежде великого государства – то она может закатить истерику в особо крупном размере, может быть очень даже кровожадной. Но она от этого не перестанет быть беспомощной и бесплодной.

Эта беспомощность и бесплодность не могут быть скрыты никакими завесами так называемых "политических технологий". Шпана может быть очень изощрена во всем, что касается способов действия, того, ЧТО делать. Но если субъектом, тем, КТО должен это ЧТО делать, остается шпана, то весь набор политических технологий будет в конечном счете сводиться к изощренным вариациям на тему маниакально-депрессивного психоза: "Что делать? (Надувается.) Жечь напалмом? (Еще больше надувается.) Использовать тактическое ядерное оружие? Или. Или. Или. (С каждым "или" идет сдувание.) В конце концов, что для нас важнее – эти дикари чеченцы или. Или. Или. Или победа наших реформ?"

СЕМЕЙСТВО снимается на разном фоне. Оно очень любит (особенно, в последнее время) фон того или иного величия. Но это фон. Фон – и не более.

СЕМЕЙСТВО любит также продемонстрировать свое превосходство над фоном: "И такое государство нам не годится, а уж такое, да и такое. И эта история наших предшественников для нас не ориентир, и та тоже.". Как бы вот так исхитриться – сняться на фоне Пушкина, да еще чуть-чуть на него накакав? Для некоего, знаете ли, необходимого куража.

И невдомек, что данный сюжет тот, на чьем фоне ты снимаешься, тоже предусмотрел. В своем "Дон Жуане". Вот позируешь, позируешь на фоне некоего памятника, а потом этот памятник возьми да и скажи: "Ты звал меня?". И сразу же вопли: "О, тяжело пожатье каменной десницы!"

Кому тяжело, тот проваливается. У Пушкина – в буквальном смысле. В тартарары. А что? Не надо было, знаете ли, сниматься на фоне, да еще ждать, пока птичка вылетит.

Наблюдая 100 дней Путина, с тоской кромешной читая все, что СЕМЕЙСТВО наше подобострастно состряпывает по поводу "исторических побед", совершенных нашим президентом за эти 100 дней, – я пытался, вглядываясь сквозь телеэкран в лицо человека, на которого свалилась страшная государственная ответственность, понять, как чувствует себя сам этот человек один на один с Россией.

Потому что ничего не чувствовать он не может. Кем бы он ни был – пожатие каменной десницы ему придется принять. И он уже его принимает. И сквозь все наносное, что так радует разные части большого СЕМЕЙСТВА нашего, мне кажется, все же начинает проступать боль этого пожатия.

Это – и еще то, что, скрипя зубами, Путин эту боль все же терпит. Терпит – все более неубедительно притворяясь, что боли нет, все тип-топ. Но боль есть боль. И вот уже – по одну сторону сам Путин, а по другую победные рапорты СЕМЕЙСТВА, кривляющегося в разных политических пантомимах.

Для любителя "жареных сопоставлений" ("Семья" – СЕМЕЙСТВО) я вынужден зафиксировать, что ничего подобного не сопоставляю. Ельцин тоже чувствовал эту боль. Хуже, лучше – но чувствовал.

СЕМЕЙСТВО же – это широкая категория. Если хотите, это поврежденная часть общества нашего. И не измерили мы пока, каков социальный радиус и социальная глубина этого повреждения. Может, она такова, что и говорить-то не о чем. А может и нет. Будущее покажет. А нам остается, поскольку есть все же шанс, что масштаб поврежденности не так велик, чтобы можно было говорить об окончательном исчерпании – бороться за локализацию повреждения. Делать все возможное, чтобы не мог быть поставлен знак равенства между СЕМЕЙСТВОМ и всем обществом нашим. Но и не притворяться при этом, что "ноу проблем", и общество, конечно же, не СЕМЕЙСТВО. Есть, есть проблема – еще какая.

Масштаб этой проблемы вновь обнажил перед нами взрыв на Пушкинской площади. Вот оно, знамение. На фоне Пушкина – не радость сникерская, а обгорелые трупы. Или, точнее, гарь и сникерсы пополам.

Чеченская версия

Многих раздражает поспешность, с которой ряд российских политиков и высоких должностных лиц обнаружили "чеченский след" во взрыве, унесшем на сегодня уже 11 человеческих жизней. Многих – но не меня. Я, в данном случае, считаю высказанную гипотезу достаточно правдоподобной. Другое дело, что никакая гипотеза не может преподноситься как несомненность. Несомненность возникнет после того, как мы получим настоящие, бесспорные доказательства. Получим ли? Пока же нет оных – аргументы в пользу этой гипотезы (именно гипотезы, и не более).

Аргумент первый. В Чечне фактически идет неугасающая война на фоне нескончаемых рапортов о победе. Проблема не может быть сведена ни к истерическим закомплексованным призывам "истребить чеченчество как класс", раздающимся, подчеркиваю, из недр СЕМЕЙСТВА, которому помешали справлять сникерсный карнавал, ни показом действительно более чем трогательных чеченских детей. То, что дети страдают, когда идет война, это понятно. Чеченские дети страдают, русские. И спекулировать на этом вряд ли стоит. Тем более, что пока на фоне истерик СЕМЕЙСТВА народ в глубинке ведет себя по отношению к чеченцам поразительно лояльно. В тысячу раз более лояльно, чем американцы по отношению к японцам после Перл-Харбора. И это внушает надежду на то, что СЕМЕЙСТВО – все-таки не народ.

Народ же хранит и достоинство, и память одновременно. Память о Буденновске, Первомайске. Мы видели, что там творили боевики. Мы видели и другое. Мы смотрели соответствующие фильмы с соответствующим авторством. Мы видели на этих пленках пытки, казни и лица тех, кто не скрывал: "Это мы, мы подобное совершаем".

Аргумент второй. Из Чечни нам обещали взрывы с 6 по 8 августа 2000 года. Террористы не могут все время обещать и не выполнять обещаний. Террор в прямом переводе – это ужас, страх. Террорист, не выполняющий обещание, уже не страшен, он просто смешон. Смешной террорист – это не террорист.

Аргумент третий. Существует политический контекст, от которого никуда не уйдешь. Терроризм всегда поддерживается ритуальными акциями, приуроченными к тем или иным значимым датам. 6 августа – это так называемый "день независимости Ичкерии". 8 августа – годовщина премьерства Путина. И его чеченским (да и не только) противникам крайне важно обозначить следующее: прошел год существования Путина в политическом качестве. Главное за этот год – отпор в Чечне. Провозгласив подобный отпор, Путин аргументировал свою решимость тем, что если не разгромить очаг терроризма, то будут взрывать по всей России, в том числе и в Москве. Прошел год, несколько раз говорили, что очаг разгромлен. Теперь снова взрывают. Ну, и?

Оговорюсь – я не считаю подобную логику политически конструктивной. Как не считаю, что терроризм может быть преодолен миром или войной в Чечне. Пойдем на уступки – будут взрывать. Не пойдем – тоже будут. В Израиле 50 лет взрывают. И что?

"А то, что договариваются, и вовсю", – могут мне на это ответить. Да, договариваются. Но, если так можно выразиться, вот-вот до-договорятся до потери своего государства и исторического смысла той проектности, которая это государство создала. В Израиле тоже вопрос стоит ребром: СЕМЕЙСТВО или народ? Если СЕМЕЙСТВО, тогда крыть нечем, конец истории.

Аргумент четвертый. В российских СМИ кое-как обсуждают проблему совпавшей с взрывом на Пушкинской активизации исламистских боевиков в Средней Азии. На самом деле все намного масштабнее, нежели это следует из таких обсуждений. Некий антироссийский фронт выстраивается день ото дня. И этот фронт не может не действовать. Действия же единого фронта всегда идут в русле определенных синхронизаций.

Это связано, во-первых, с принципом взаимного подогрева (активизация в одной точке автоматически подогревает кураж в другой). Это связано, во-вторых, с принципом переключения внимания. Ну, кто начнет, например, серьезно обсуждать среднеазиатскую проблему, когда есть такая яркая, такая острая, такая страшная коллизия у себя под боком? А когда начнут всерьез обсуждать – поздно будет.

И дело даже не в том, что прямо вот сейчас займется пожар во всей Средней Азии. Прямо сейчас – надо перетащить наркотики через несколько транзитных пунктов и поднять для этого соответствующую "малую волну" экстремизма. Беспокоит не это, а то, как начинают кем-то варьироваться амплитуды и фазы этих "малых волн" экстремизма: Чечня, Узбекистан, заложники из "Красного креста" в Панкисском ущелье Грузии, Москва, Ингушетия, Киргизия. Это тревожно. Как тревожно и то, что весьма солидные западные консультационные группы начинают бить тревогу по поводу среднеазиатских коллизий. Эти – зря тревогу не бьют почти никогда.

В третьих же – и это пожалуй, главное, — ислам это очевидным образом не СЕМЕЙСТВО. И он не снимается на фоне Аллаха. Ислам – это восходящая сила XXI века, медленно (вопреки огромным противоречиям) консолидирующаяся миллиардная нагретая масса. Масса, так же проснувшаяся после столетий сна, вызванного шоком колонизации, как сейчас погружается в свой пагубный сникерсный сон это наше СЕМЕЙСТВО.

Аргумент пятый. СЕМЕЙСТВО всегда будет искать решение в рамках отвечающего его ментальности примитива. Примитив этот известен. Или договариваться по принципу Хасавюрта, или добивать гадов в логове. Прежде всего, неясно, почему или-или? Добивать – чтобы делать более податливыми. И договариваться, чтобы не даром была пролита кровь тех, кто реализовывал это самое "добивать". Клаузевиц говорил: "Война – это продолжение политики другими средствами". Война, которая не является продолжением политики, — это не война, а что-то другое. Бизнес-операция на крови. Спецоперация по заказу определенных нефтяных кругов для срыва глобально-значимых трубопроводных проектов. Просто затянувшаяся "разборка". Наконец, разводка, повод для борьбы пресловутых партий войны и мира, которым важно не то, будет война или мир, а то, как поделится влияние на Путина и какие выгоды будут извлечены из этого дележа. Все это имеет место одновременно. Все это значимо. Но еще значимее, конечно, другое.

Договариваться? С кем? Добивать? Кого?

"Чечня" или "Система"

Это даже не в смысле того, имеет ли лицо терроризм. Понятно, что имеет – баскское, ирландское и всякое другое. Понятно и то, зачем Путин произнес фразу о том, что у терроризма нет лица. Оставим в стороне эти фигуры политического маневра. И примем упрощенную гипотезу, что добивать хотят некую "Чечню" (имея в виду, конечно, не народ и не страну, а некое логово террористов), и договариваться хотят опять-таки с "Чечней" ( в смысле того же логова – вспомним высказывание о том, что договариваться надо со всеми, включая крайних радикалов).

Еще и еще раз подчеркивая кавычки, в которое взято слово "Чечня", чтя чувства чеченского народа, категорически отвергая его демонизацию, считая конструктивную чеченскую элиту неотъемлемой частью элиты нашей многонациональной страны, будучи убежденным в том, что разжигание межнациональной розни в России сейчас сугубо провокативно – я продолжу, тем не менее, содержательные развертывания, которые потребовали введения этой самой Чечни в кавычках.

Хорошо, встанем на чужую (уже сказал, что неконструктивную) точку зрения. Решили "добить Чечню". Тогда позвольте напомнить в очередной раз мудрость как бы примитивного героя Высоцкого, решившего перед тем, как стать антисемитом, узнать, кто такие семиты. Может быть, все-таки последовать его примеру и спросить себя: Чечня в кавычках – это что? Это маленькое самопровозглашенное государство с крохотным народом? Или это нечто другое?

Если даже на минуту допустить (а это — постоянно — делают наши СМИ и политики, которые, видит Бог, не ведают, что творят), будто "Чечня" — именно данное самопровозглашенное государство, то что получится?

В этой ложной, я бы сказал даже бредовой, версии, получится, что чеченцы (как и Чечня, конечно, в кавычках) – это неслыханные герои, а российская армия – полное и окончательное барахло! Потому что все-таки это армия большой страны с колоссальной военной культурой, воюющая против горстки людей, лишенных оружия современности (настоящая авиация, тяжелая артиллерия и прочее). Кладем эту огромную величину на одну чашу весов, ничтожную по сравнению с ней "чеченскую" на другую, и что имеем?

Иностранное телевидение снимает Гелаева и утверждает, что делает эти съемки уже после всех военных шоу с "уничтожением банды Гелаева". Примем, что это так. И что? У Гелаева и его боевиков прекрасная выправка, отличное вооружение и – тот внутренний настрой, который нельзя имитировать. Всем военным психологам это хорошо известно. Существует синдром поражения, и его нельзя скрыть. Известно, что у победителей даже раны быстрее заживают, чем у побежденных. Так вот, синдрома поражения у Гелаева и его боевиков нет. С духом все в порядке. А интервью, даваемое в пределах Чечни, происходит на фоне ярко-синей палатки.

Пусть они ее даже ненадолго натянули – все равно, ясно, что это значит. Это значит – уничтожали банду Гелаева, приволокли "Буратино" и всякие прочие ужасы, показывали по телевизору такое, что слабонервные валидол пили, сожгли всех овец, коз, кур, коров и кое-кого из людей, а также много домов. Но с боевиками все в порядке. Как говорится, тип-топ.

Это что? Мы совсем воевать не умеем? Они заговоренные – в том числе от вакуумных взрывов? Нет войны, а есть игра со многими переменными (уже ведь уходили из Первомайска босиком, уже ведь обсуждались спецказусы с неуязвимостью Шамиля Басаева)?!

Даже если это все так – это что означает? Уже и это (а все сводить к этому невозможно) означает, что нет "Чечни" как "Чечни" (вновь и вновь подчеркиваю кавычки), а есть "Чечня" как часть "Системы". Я бы сказал даже, как "винт Системы". А по другую сторону, в стане противников "Чечни", тоже есть другие "винты" той же "Системы". Ну, так и скажите тогда, что воюете не с "Чечней", а с "Системой". И расскажите кое-что о "Системе", раскройте это понятие.

Это не теоретический вопрос, поймите! И это даже не вопрос высокой политики или закрытого спецслужбистского семинара! Об этом должны знать отцы и матери погибших в Чечне, родственники искалеченных и погибших на Пушкинской площади. Об этом должна знать и сама Чечня без кавычек, — вся целиком, включая радикально исламскую. Во имя Аллаха воюют или во имя "Системы"? И что такое эта "Система"?

Президент Путин однажды начал говорить об исламском террористическом интернационале. Но, во-первых, это был одиночный и не поддержанный даже подконтрольными Кремлю СМИ "проходной" разговор. А во-вторых. Категория "исламский террористический" здесь представляется недостаточной в той же степени, в какой разговор об исламе вообще является даже кощунственным в своей неадекватной избыточности.

"Большая игра"

"Система" – это часть ислама, согласившаяся стать инструментом стратегии определенных, достаточно мощных западных сил. Возможно, данная часть ислама хочет обмануть "неверных" и вырваться когда-нибудь позже за пределы этой чистой инструментальности. Но западный терминал не настолько туп и беспомощен (по крайней мере пока), чтобы позволить своему инструменту подобным образом распоясаться в обозримой исторической перспективе.

Говоря "западный терминал", я не имею в виду весь Запад. Я имею в виду ту часть Запада, которая решилась на так называемую "Большую Игру". "Большая Игра" – это термин, введенный в оборот великим поэтом и великим стратегом разведки Редьярдом Киплингом. "Большая Игра" – это то, что двигало Лоуренсом Аравийским и отцом знаменитого Кима Филби. "Большая Игра" – это то, что выстроило элиту многих исламских государств, как радикальных, так и умеренных. "Большая Игра" – это то, что выстроило талибов.

Пакистанские генералы-разведчики Бабар и Гюль и их американские легендарные кураторы – вот конкретные имена, которые расшифровывают в первом приближении понятие "архитекторы Талибана". Я подчеркиваю, в первом приближении, не более. Еще в эпоху войн между Османской империей и Российской империей, часть Запада выработала для себя легитимацию принципов поддержки ислама против страны христианского мира.

Во время событий в Афганистане, когда СССР попался-таки в ловушку "Большой Игры", эта часть Запада согласилась поддержать ислам против СССР (России). Эта часть Запада согласилась на подобное, смирившись с далеко идущей антизападной (только частный случай – антисемитской) риторикой пресловутых моджахедов. Угробив СССР в этом страшном эпизоде "Большой Игры", Запад и себе нанес неимоверный урон. Но та часть Запада, которая продолжает вести "Большую Игру", наплевала на этот урон и продолжает развивать свою стратегию дальше.

Один из "сухих остатков" такой стратегии – профессиональная моджахеддистская. Трудно сказать – то ли супербанда, то ли почти что армия. Есть такой термин – суррогатная армия. Именно это, видимо, и имеет место. Суррогатная моджахеддистская армия, вписанная в "Систему", представляющую собой совокупность подобных армий профессиональных наемников плюс политическую надстройку над этой совокупностью.

Итак, о суррогатной армии моджахедов, этом "сухом остатке" афганской войны. В ядре этой армии – примерно 12 тысяч суперспециалистов — пуштунов, египтян, йеменцев, ливийцев, алжирцев — всех не перечислишь. Высокопрофессиональный моджахед, одетый в спецкомбинезон из бронированной ткани, вооруженный спецприборами связи, ночного видения и т.п. и специальным высокоточным тяжелым стрелковым оружием, — продается на рынке военной рабочей силы по цене 1 тысяча долларов в день. Никакого деления по цене на день работы и день бездействия в этой категории продаваемых специалистов не существует. Такой "товар" покупают только для действий.

Появление альтернативного Персидскому заливу рынка энергоносителей, способных быть доставленными в Европу – это большая помеха "Большой Игре". Война в Чечне – это часть действий по недопущению появления подобного рынка и всего того, что вытекает из этого появления. А вытекает из этого появления сразу несколько сценариев, альтернативных "Большой Игре".

Стратегический трубопровод не должен пройти нигде – таково решение "Большой Игры". Он не должен пройти самым выгодным для нас путем через Чечню до Новороссийска. И потому будет пожар в Чечне. Но он не должен пройти невыгодным для нас путем через Азербайджан, Армению, Грузию. И потому будет (если наметят такой маршрут) пожар и в этом регионе. Он не должен пройти и совсем невыгодным для нас путем в Турцию. И на этот случай существуют курды и все остальное.

Этот стратегический трубопровод вообще не должен существовать. Так решила "Большая Игра". И что? Не найдется ста-двухсот миллионов долларов на обеспечение такого решения? Не закроются глаза на любые эксцессы в Чечне, если это удобно для такого решения? Не включатся необходимые политические и специальные механизмы, для того, чтобы все шло в русле "Большой Игры"?

"Какие механизмы?" — спросят меня. Я отвечу. Внимательно наблюдая за процессами в том же Алжире, я с достаточной уверенностью могу утверждать: исламский экстремизм играется в этом регионе заинтересованными крупными силами в США против Франции и ее влияния на нынешнюю алжирскую умеренную элиту. Несколько менее надежно, исходя больше из логики, чем из фактов, я могу утверждать, что бен Ладен — фигура, достаточно вписанная, как и вся его семья в целом, в политику той же "Большой Игры". И, наконец, с весьма высокой уверенностью я могу утверждать: когда "Большой Игре" надо – она задействует спецтерроризм и в том же Израиле. А что? Два взорванных автобуса – и измененный результат выборов. А значит, и сдвинутый вектор ближневосточной политики. "Большая Игра" полностью лишена сантиментов.

Какое отношение это имеет к событиям на Пушкинской площади? Да самое прямое!

В кои-то веки начали говорить о том, что английская фирма Holo Trust готовит подрывников для чеченских терактов. И сразу же – с приветом от СЕМЕЙСТВА – начинается "фуфло" по поводу того, что у этой фирмы будут огромные неприятности в Великобритании. Что правительство обеспокоено и т.п. Да не будет никаких неприятностей, успокойтесь! В самом крайнем случае, фирма заменит название. Или появятся новые фирмы. Структуры, которые готовят подрывников, в такой стране, как Великобритания, да и в любой серьезной стране – не могут существовать без элитного (чаще всего спецслужбистского) прикрытия.

Это не значит, что вся Великобритания работает на "Чечню". Значит это совсем другое. А именно – что кроме суррогатной моджахедской армии есть и другие сходные суррогатные армии. В Великобритании, в том числе. И что эти суррогатные армии делят между собой рынок соответствующих услуг, сотрудничают на этом международном рынке. И это сотрудничество не может реализовываться вопреки "Большой Игре", которую ведет "Большая Элита".

Теперь – самый больной вопрос. Что, этот альянс суррогатных армий так уж минует наше Отечество? При таком-то разгуле криминала? При такой неадекватности социального и политического статуса наших военных – их действительной роли в обществе! Если заработная плата генерала составляет малую долю от заработной платы ларечника, если этот генерал (и тем более, офицер) унижен, сброшен вниз по социальной лестнице, идейно и политически дезориентирован, то что – так-таки и не возникает почва для формирования соответствующего рынка услуг? И так-таки ничего на этой почве не произрастает? Да не может такого быть! Большая часть военных – поразительным образом не затронута этим. И продолжает, скрипя зубами, исполнять свой воинский долг. Но меньшая – и самая активная часть – давно на другой тропе. И началось это, увы, как минимум в том же Афганистане, если не раньше. А с конца 80-х годов развивалось бешеными темпами и включалось в общий транснациональный консорциум.

И давайте все же от отдельных случаев продажи оружия отдельными военными, от отдельных случаев помощи западных фирм чеченским террористам – выходить на нормальные серьезные обобщения. Есть она, эта "Система". И есть в ней наша компонента, наряду с прочими. В этом (а не только в объективных трудностях, которые, конечно же, велики) одна из причин странных событий, которые происходят не только в Москве (не так-то просто обнаружить террориста в мегаполисе с миллионами приезжих), но и в самой Чечне.

В Италии ведь тоже, как мы знаем, взрывались банки, поезда, вокзалы. И никто ничего не мог раскрыть. А потом оказалось, что многие из тех, кто должен был раскрывать, занимались сокрытием. Занимались, ибо были винтами этой самой "Системы", только поверхностная часть которой может быть идентифицирована в качестве пресловутой псевдоложи Пи-2. Оказалось, что и суперкрасные, и ультраправые — были винтиками этой "Системы".

20 лет тяжелого труда ушло на понимание этого. 20 лет всех, кто об этом говорил (а это были крупнейшие ученые и политики одной из самых образованных стран мира), обвиняли в зауми, в приверженности теории заговора. 20 лет, вопреки этому, собирались доказательства, свидетельства, строилась соответствующая политическая теория. Этот процесс имеет своих героев и своих мучеников. И он закончился тем, что в пережившей ту трагедию стране никто уже не смеет говорить с позиций "ты будь попроще". Тем самым трагический опыт все-таки дал результаты.

Мы пережили распад СССР. Мы переживаем второй виток слишком очевидно мрачной истории. И многое будет зависеть от того, как будет избыта эта самая простота. Сумеем ли мы все вместе выстрадать новую – адекватную и нужную для политики – сложность. Не выстрадаем? Отмахнемся от этого? Что получим тогда (причем все вместе – и русские, и чеченцы)? Мамардашвили любил повторять: "Ад – это вечно длящаяся смерть". То есть бесконечно жующийся и не пережеванный бутерброд, бесконечно повторяющаяся одна и та же, ни во что не переходящая, ситуация.

Это мы и получим. Пережевывание банальностей посреди крови. Унижение страны под вопли о величии. Слепую власть, рыдающее испуганное общество и все те же страшные кадры по телевидению.

Что такое преемственность?

Говорят, что президент Путин обеспечивает некую преемственность курса. Но не говорят, в чем преемственность, по отношению к чему. По отношению к все большему превращению общества в это самое СЕМЕЙСТВО? Но тогда зачем слова о великой стране, сильном государстве? Не может быть сильным государство, опирающееся на СЕМЕЙСТВО. СЕМЕЙСТВО вообще не способно удерживать крест державности. "Ему б чего-нибудь попроще бы" (смотрите-ка, опять Окуджава!). Постольку, поскольку наша политическая элита представляет собой элиту СЕМЕЙСТВА, у нее все время позывы на простоту. По коридорам власти носится крылатая фраза: "Жизнь проще, чем нам о ней говорят некие умники". Однако жизнь, реальность – очень сложна. И когда с ней взаимодействуют по принципу "ему б чего-нибудь попроще бы", то результаты — катастрофические.

Пиар Владимира Путина предполагал некую простоту. Предвыборный миф о Путине задействовал наши архетипы во всем, что касается позитивности простоты. Тут и сказка об Иванушке-дурачке, который на самом деле умнее всех остальных. Тут и многие религиозные представления. Тут и маргинальные моменты по принципу: "Ты будь попроще, и к тебе люди потянутся". Путин играл эту простоту. И он не мог бы ее сыграть, если для этого не было внутреннего психологического ресурса. Вот почему еще и еще раз подчеркиваю: главное в 100 днях Путина – это то, что они представляют собой 100 дней выгорания потенциала, заложенного в мифе о простоте. Это 100 дней столкновения мифа о простоте со сложной реальностью.

В результате простота начала рушиться. А поскольку Путин сам вовсе не прост, поскольку прост только миф о простоте Путина, то возникли сложные противоречия между человеком и его мифом, между реальностью и так называемой ролью. По почти неуловимым косвенным признакам рискую предположить, что эти противоречия с особой остротой развертывались во всем, что касалось чеченской проблематики.

Оставим даже в стороне военный аспект. Дальше-то что? Можно пятьдесят раз пройти по Чечне с огнем и мечом, но все равно она будет контролироваться не российскими военными и не российской властью.

Тупо кататься туда-сюда можно либо в угоду "Большой Игре", либо во имя той (уже клинической) простоты, которая воистину хуже воровства. У Путина этой простоты нет. А совсем уж сложный (и я убежден, что единственно возможный) ответ состоит в том, что подлинная победа в Чечне требует в ответ на "Большую Игру" – нашего Большого Проекта. Такого Проекта, который убедит чеченский народ, создаст нашу модель бытия в Чечне, модель, более привлекательную, нежели любая другая. И что это за модель? И может ли она быть только в Чечне? И какое должно быть государство для того, чтобы действительно приживить к России эту, что греха таить, самую трудно приживляемую "имперскую" территорию?

Если нет такого Проекта, если непонятен тот образ мира, который должен наступить после войны, если этот образ не притягателен – то исторического свершения не будет, а будут непрерывные жертвы на алтарь "Большой Игры". А выдвинуть подобный Проект может только соответствующее государство. Россия сейчас не является таким государством. И чем дольше мы будем высокомерно говорить об СССР и Российской империи, что они не являются для нас образцом – тем быстрее будут отпадать территории.

Угрозы, ракеты и ответы

Кроме того, противодействие все той же "Системе", связывающей часть ислама и часть Запада в рамках "Большой Игры", требует совсем не нынешних усилий. Эти усилия сами по себе предполагают снятие противоречий между Сергеевым и Квашниным. Какая армия нужна? Какие угрозы, локальные или стратегические? Стратегические будут развернуты как локальные – на то и стратегия напряженности, а локальные сразу же преобразуются в стратегические.

Так что армия нужна такая, чтобы стать аргументом для минимизации соблазна субъекта "Большой Игры". То есть – геополитически значимая, со стратегическими ядерными вооружениями и мощными эффективными силами быстрого реагирования хотя бы в объеме 30-40 реальных дивизий. Тем, кто на это разведет руками, скажу: "прозяпаем" момент — завтра и 100 дивизий будет мало. Особенно, если на юге как следует полыхнет. И если говорить об отпоре Системе всерьез, то хочется надеяться, что заявление главкома ВВС (который вряд ли забыл, как именно бомбили Югославию) о необходимости снятии с боевого дежурства "ради экономии" уникальных по боевой эффективности зенитно-ракетных комплексов С-300 — лишь неудачная шутка в день профессионального праздника.

Но мощная армия требует соответствующего ВПК и соответствующей экономики в целом. Мо-би-ли-за-ци-он-ной! И побыстрее!!!

Нельзя сочетать борьбу с "Системой", ведение своей линии против "Большой Игры", с разного рода либеральными чудотворствами. Как нельзя в этом случае говорить и о пресловутом вхождении в мировую цивилизацию. Нужен свой Проект, свой Субъект, своя историософская Версия. Без нее и армия не поможет. И мобилизовать без нее в России никого и ни на что нельзя!

Теперь представим себе, что до этого пока не дошли. А простую схему "катания по Чечне на танках в 51-й раз" уже переросли. В этот разрыв между совсем уж новой стратегией и "катанием на танках" – что должно ворваться? Версия о мире (конечно, как будут убеждать, на выгодных для России условиях)! Если она даже только забрезжила – кого это задевает? Это задевает "Большую Игру" и ее ставленников по обе стороны фронта. Это задевает делающих бизнес на войне. И это задевает тех, кто просто обеспокоен вариантом отката и считает, что любой такой откат завершится геополитической катастрофой.

Оставим даже в стороне мародеров и силы геополитической обеспокоенности. У них в плане "адекватного реагирования" ресурсы нулевые. А вот "Большая Игра" — знает, как реагировать. И в случае, если сейчас забрезжит любая реальная альтернатива тупому накручиванию витков напряженности в Чечне – она сумеет включить механизмы, которые эту альтернативу погасят. Не это ли и случилось на Пушкинской? И есть ли что-то, что как бы "маркирует" подобную (подчеркиваю, очень условную) версию?

В качестве мелкой частности в рамках такой маркировки могут указать на одну историю, соответствующим образом освещенную в наших СМИ.

Незадолго до взрывов по телевидению показывают эпизод, в котором генерал Шаманов заявляет о своем желании баллотироваться губернатором Ульяновской области. Ему напоминают: "Вы же говорили, что уйдете из армии, только если произойдет новое предательство в Чечне?" Он отмалчивается.

Я достаточно детально занимался сюжетами вокруг генерала де Голля, личностью Сустеля, природой так называемого ОАС, расколом Франции в связи с проблемой Алжира. И честно признаюсь – не в каждом моменте этого разбирательства мои симпатии были на стороне де Голля. Тем более, что, как показывает история, Франция после потери Алжира так и не опомнилась. Окончательные же оценки у меня появились только после того, как из истории с ОАС стали вылезать подробности по части той же "Системы". И оказалось, что высокая моральность борцов за единство Великой Франции весьма легко превращалась в цинизм высшей пробы, в согласие на крайне неадекватные игры. И толку ли, что часть соглашавшихся до конца считала себя носителями высшей морали?

"Стратегии напряженности" было на это глубоко наплевать. "Система" смеялась над подобной моральностью в том историческом эпизоде. Как смеется она и сейчас над моральностью тех, кто не может взять планку подлинной борьбы за Россию в рамках ее Большого Проекта и одновременно не готов смириться с разного рода позорными вариантами. Кто не понимает: или ты часть своего Большого Проекта, или ты марионетка этой самой "Большой Игры".

Или-или. Выбор пока не сделан. Но и предопределенности пока нет. В этом итог 100 дней Владимира Путина, 100 дней выгорания эйфории, 100 дней "пожатия десницы", 100 дней выбора между возможностью быть и казаться, исторически действовать или сниматься на том или другом фоне.