Все в очередной раз началось с выстрела, точнее, на этот раз — со взрыва — все в том же печально знаменитом Сараево. Правда, объем последствий, вызванных этим взрывом, был не столь велик, как объем последствий, которые вызвал 81 год назад выстрел Гаврилы Принципа. И все же мир в очередной раз ненадолго пережил то забытое и, казалось бы, безвозвратно ушедшее в прошлое "щемящее" состояние, когда Россия вдруг начинала предъявлять свои жесткие требования к протеканию мирового процесса и заявлять о том, что ее требования должны быть учтены, и что просто так она в геополитическое небытие отправляться не собирается.

На этот раз Россия вроде бы воспроизвела те же фигуры высшего геополитического пилотажа. Началось с того, что российские военные специалисты опровергли сербское авторство сараевского взрыва, унесшего несколько десятков жизней и положившего начало массированным бомбардировкам сербских позиций силами НАТО. В этом заявлении российских военных, сделанном, естественно, не без ведома российских политиков, было несколько новых обертонов, сразу же уловленных чутким западным ухом.

Во-первых, Россия ударила в весьма уязвимую болевую точку тех сил и структур, по отношению к которым она еще недавно не позволяла себе даже сдержанной жесткости. При этом Россия не скрыла себя и свое новое отношение к вчерашним кумирам. Россия не передала свои материалы сербам, а выступила во всеуслышание от первого лица. В этом был вызов.

Во-вторых, впервые за долгое время российские спецслужбы (а речь, конечно, шла о действиях именно военной разведки и никого более) вдруг заявили, что они существуют и даже способны выполнять свои обязанности в весьма ответственной и специфической сфере. До этого российские спецслужбы пытались создать себе совсем другой имидж и убедить всех в том, что они еще много лет намерены заниматься в основном оказанием всевозможной помощи общественной организации с гордым названием "Мемориал".

В-третьих, сам предмет, затронутый российскими военными спецслужбами, был далеко не ординарен. Удар наносился в святую святых — провокационные спецоперации. Такой удар не мог быть нанесен наобум. Он мог быть только одним из звеньев в цепи масштабных внешнеполитических действий. И эти действия начались.

После заявления российских военных весь мир впечатлило жесткое и почти безрассудное заявление Ельцина о том, что гуманитарной помощью мы не ограничимся, что дело может дойти "до горячего", а что касается НАТО, то продвигаясь к нашим границам, оно сдетонирует войны по всей Европе. Поскольку знающие люди понимали, что Россия никогда не ограничивалась гуманитарной помощью Сербии, то намек на "горячее", которое она намерена предложить "на десерт" мировому сообществу, вызвал острое реагирование. Все рассуждения о российской "моське", лающей на западного "слона", конечно же, рассчитаны на определенный психологический и идеологический эффект в обыденном сознании, не более. Страх "горячего" возымел действие, и этот вдруг снова возникший и почти физиологический, рефлекторный страх, память прошлого, еще долго будет управлять действиями западных политиков. И надо понимать, что эти действия будут направлены отнюдь не на учет интересов России, а на ее ускоренное и системное подавление.

А ведь следом за рычанием северного медведя, особенно пугающим на фоне его медвежьей готовности к объятиям с хрупкой и пугливой Европой, последовали еще и заявления Лукашенко. В воздухе запахло объединительным процессом, что по-прежнему пугает Запад больше всего. А ну, как медведь, очнувшись на голодный желудок в своей холодной и неуютной берлоге от сладких рыночно-демократических снов, объединится с горя, а уж объединившись, наберет силы, да как навалится! А ну, как буквально сбудется пророчество говорившего: "Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет в тяжелых, нежных наших лапах?"

Однако вскоре выяснилось, что медведь рычал в полусне, и зарычав, высунув из берлоги когтистую лапу, вовсе не собирался переходить к практическим действиям по части обещанного "горячего". Может быть, он, медведь, то есть, и собирался натурально проснуться и тряхнуть стариной, но как-то оказалось не с руки, не ко времени. К тому же Тэлботт прискакал с завидной быстротой и проявил завидную оборотистость, продемонстрировав уважение и усыпив бдительность.

В ответ на это полулакейское, полудрессировщическое умение заезжего политического гастролера, сумевшего оказать уважение, парламент России получил президентское вето на свои указы о помощи Югославии. Министр иностранных дел по-прежнему заведует этими делами и с прежней гибкостью пытается прийти к компромиссу. К какому?

Здесь-то и начинается самое черное и трагическое во всей этой не лишенной иных красок и качеств политической комбинации с российским участием. Ни российские политики, ни большая часть Запада не понимает, видимо, всего масштаба происходящего в Сербии. После всего случившегося там, — нет уже ни ООН, ни Хельсинских соглашений, более того, нет уже тех основополагающих норм международной политики и морали, которые составляли внутренний духовный и политический каркас бывшего европейского и мирового порядка. Позорное слово "каратель" стало звучать чуть ли не гордо, а карательная операция становится нормой политической жизни для стран, все еще считающих себя носителями христианской культуры. Мир гладких политических линий и изящных политических форм рушится у нас на глазах. Он сворачивается, обвисает, обтекает, превращается в липкий ком позорных и кровавых авантюр гангстерского толка, выдаваемых за последний писк джентльменства и претендующих в своей кровавой трагифарсовости, о наглость, чуть ли не на гуманизм. Масштаб этого вызова беспрецедентен. Рушатся не реалии десятилетий, а в буквальном смысле этого слова — ландшафт геополитики XIX и XX века, ландшафт того мира, который сложился в ходе русско-турецких войн и по их окончанию.

Что может противопоставить этому Россия в ее нынешнем виде? Что объективно может Россия по отношению к такому вызову? Рыком, переходящем в сонное бормотание, здесь не обойдешься. Здесь нужно неслыханное усилие, огромный масштаб стратегической воли и мобилизация всех ресурсов, как экономических, так и военных, как духовных, так и изощренно-политических. Россия, не сумевшая решить проблему Чечни, диким образом ведущая себя в Абхазии, Крыму и Приднестровье, Россия лавочников и нуворишей ответить на подобный вызов просто неспособна. Нельзя делать политику только ракетами (что вовсе не умаляет их значимости). Кроме того, и ракеты на фоне произошедшего на этой неделе в Плесецке и Байконуре уже не являются однозначно впечатляющим императивом и безотказно действующей палочкой-выручалочкой. Не рычание сквозь сон, не политическая судорога на фоне готовности удовольствоваться немногим, а ускоренная мобилизация всего комплекса тех ресурсов, которые только и могут в совокупности что-то остановить — вот что требуется России. Точно определить меру возможного, провести железную грань своей уступчивости, предуготовиться к худшему и вспомнить о том, с помощью каких человеческих и политических механизмов она спасала себя в микроне от апокалипсиса.