Сергей
Кургинян
ВЕРНУТЬСЯ
В ИСТОРИЮ
После Цхинвала новый
характер приобрела тема "нашего" и "не нашего". Придал теме новый характер Владимир
Путин, сказав, что мы не уйдем с Кавказа. Но если бы это было только сказано -
немногое бы изменилось. Что-то было и сделано. Все в совокупности - сказанное,
сделанное и нечто, носящееся в воздухе, - и придало новый характер теме
"нашего" и "не нашего".
В том, что я называю
новым характером данной темы, есть и плюсы, и минусы. Плюс для меня в том, что
заявлено нежелание отдавать кому-то нечто, именуемое "наше". Почему это плюс?
Хотя бы потому, что уже много отдали. И - можно доотдаваться...
Когда-то кому-то казалось:
чем больше отдаешь, тем больше тебя любят. А потом выяснилось: чем больше
отдаешь, тем больше распаляешь тех, которым хочется, чтобы ты еще что-то отдал.
А когда, наконец, ты отдашь все, то скажут: "А теперь, пожалуйста, повесь себе
камень на шею и утопись. Вот тут-то мы тебя полюбим окончательно. Ах, ты не
хочешь? Но ведь ты уже так много отдал! И мы... Раз ты не хочешь... Раз ты
такой нехороший...".
Так что доотдаваться
можно и до ракетно-ядерного удара по нашим (предельно ослабленным этим
отдаванием) территориям. Вы скажете, что это невозможно? Что ж, сейчас многие
на новый лад стали перепевать старую тему. Мол, никто не хочет ядерной войны.
Уверяю вас - кое-кто хочет. Не было бы столько ядерного оружия, если бы никто
не хотел ядерной войны. Кто-то, конечно, не хочет, и таких большинство. А
кто-то хочет, и таких тоже немало. Так что доотдаваться до удара по нам при
отсутствии гарантии ответного удара с нашей стороны можно... И, повторяю, уже
по одной этой причине надо приветствовать "неотдавальчество". В этом -
безусловный плюс.
Что же касается минуса,
то... Хорошо, что "не отдадим"... А вот насчет того, что "не отдадим наше"... А
где, простите, проходит грань между "нашим" и "не нашим"? Ведь именно эта грань
определяет, что мы можем отдать, в каких случаях и в обмен на что. Что-то мы не
можем отдать никогда. Что-то мы считаем "нашим", но совершенно не собираемся
забирать в обозримый период, а, считая "нашим", соответствующим образом
обхаживаем. А что-то - не возьмем, даже если нам это будут навязывать. Потому
что оно "не наше".
Согласитесь, нет внятного
ответа на этот вопрос. И я хочу спросить: "Что такое страна без внятного ответа
на данный вопрос?" Примерьте это на себя. К вам приходят в квартиру и говорят:
"Мы у тебя вот это забираем". Вы отвечаете: "А почему вы у меня это забираете,
если оно мое?" И ведь вы знаете, что оно - ваше. Что вот этот стул - ваш, и
этот стол, и эта кастрюля... И нечто более важное. Например, ребенок.
Про все это вы знаете,
что оно ваше. А про что-то вы знаете, что оно не ваше. И знаете, почему оно не
ваше. Вы, например, справляли юбилей. Одолжили у соседа стулья, кастрюли,
вилки, тарелки. Теперь сосед приходит и говорит: "Я это забираю". Вы говорите:
"Да-да, конечно". А почему вы это говорите? Потому что вы знаете, что оно не
ваше.
Или вы обанкротились. К
вам приходят описывать имущество. Вы, может быть, и рыдаете, вам дороги эти вещи,
но вы знаете, что вчера они были ваши, а сегодня стали не ваши.
А теперь представьте себе
ситуацию, при которой к вам в дом приходят, что-то хотят забрать, а вы
мучительно думаете: "Елки-палки, это мое хотят забрать или не мое? И вообще -
что тут мое или не мое? Вот они ребенка забирают... А это мой ребенок или их?"
Вы скажете мне, что
человек, который так будет рассуждать в описанной ситуации, - болен. И я с вами
полностью соглашусь. Болезнь эта называется тотальная дезориентация. Есть
внешняя дезориентация ("не могу понять, мое или не мое"). Она не может не
порождать внутреннюю дезориентацию ("а это я на самом деле или не я?"). Если
дезориентация тотальна ("не понимаю ни что мое, ни кто я"), то речь идет еще и
о кризисе идентичности. Причем о глубочайшем кризисе идентичности. Теряя
ориентацию во внешнем мире, человек перестает ориентироваться и в мире
внутреннем.
Сталин, например, сказал:
"Мы отстали от передовых стран на 50 -
100 лет. Нам надо пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это,
либо нас сомнут". И ему, и тем, кому он это сказал, было ясно, что такое
"нам". А скажи подобное в другой ситуации, тебя спросят: "Кому это "нам" надо?
Вы что имеете в виду?"
Итак, возможны ситуации,
при которых неясно, ни что такое "наше", ни что такое "мы" ("нам"). Как
называются эти ситуации? Кризис идентичности. Иначе это формулируется так:
"Рассыпаны все идентификационные поля".
В принципе, никакой
особой разницы между подобным кризисом идентичности у человека и страны - нет.
Только человека в таком случае (особенно, если болезнь зашла далеко) помещают в
заведение соответствующего профиля. А страна...
Колоссальной силы удар
был нанесен по идентичности в конце 80-х годов прошлого века. С тех пор все
движется по этим рельсам. Я не хочу сказать, что ничего нового не происходит в
поезде, движущемся по этим рельсам. Я хочу сказать, что рельсы те же. Для
начала надо признать, что рельсы те же.
Если хотите, это условие
#1 на пути движения в сторону иной государственности. Надо отказаться от тезиса
о "триумфальном возрождении России". Я не понимаю, кому нужен этот тезис. Он не
нужен ни Путину, ни Медведеву. Он не нужен никаким сколько-нибудь державным-
политикам. Он не нужен патриотической элите. Он не нужен обществу. В каком-то
смысле, он нужен Чубайсу и Гайдару с тем, чтобы оправдать катастрофу 1990-х
(мол, "той катастрофой мы закладывали нынешнее возрождение"). Что же касается
наших патриотических политиков, то для них признание фундаментальной
негативности нынешней ситуации, скорее, полезно, чем вредно. Не они отвечают за
эту фундаментальную негативность, имя которой - РЕГРЕСС.
Регресс запущен
Горбачевым и Яковлевым. Поддержан Ельциным. Путин отчасти СДЕРЖАЛ РЕГРЕСС. Но
СДЕРЖАЛ, а не ПЕРЕЛОМИЛ. Для того, чтобы Путин и Медведев были национальными
лидерами, совершенно достаточно такой заслуги, как сдерживание регресса. Для
того же, чтобы они могли кого-то на что-то мобилизовать, абсолютно необходима
констатация имеющего место фундаментального негатива под названием РЕГРЕСС.
Если нет фундаментального негатива - зачем мобилизовываться?
НИКАКАЯ НОВАЯ СБОРКА НЕ
СОСТОИТСЯ БЕЗ ПРИЗНАНИЯ ФУНДАМЕНТАЛЬНОЙ НЕГАТИВНОСТИ НЫНЕШНЕЙ СИТУАЦИИ. ПОТОМУ
ЧТО СБОРКА ТРЕБУЕТ ОТМЕНЫ (ПОЛНОЙ ИЛИ ЧАСТИЧНОЙ) НАЛИЧЕСТВУЮЩЕГО. Если хотим вести
сборку, надо отменять наличествующее. Если не отменяем наличествующее - нечего
говорить о сборке.
Именно регресс привел к
кризису идентичности, и именно кризис идентичности поддерживает регресс.
Условие # 1 - признать
регресс.
Условие #2 - преодолеть
кризис идентичности.
С одним крупным
постсоветским российским силовиком мне пришлось разговаривать в ситуации,
близкой к экстремальной. С тех пор прошло уже более десяти лет. Пытаясь
аргументировать свою позицию, я почему-то процитировал строчки Галича:
| Ты ж
советский, ты же чистый, как кристалл! Начал делать,
так уж делай, чтоб не встал!
|
Ситуация была аховая.
Все, что я хотел сказать, касалось второй строчки. Мол, начал делать, так уж
делай, чтоб не встал. Но силовик отреагировал на первую. И ответил: "Я такой
советский, трам-та-ра-рам, что такому-то и не снилось"... И в совсем аховой
ситуации - продолжал "выяснять отношения" с тем, кто когда-то был его
начальником.
Повторяю, ситуация была
абсолютно стрессовая и сходная с югоосетинской. Но, чтобы начать действовать,
силовику нужно было восстановить какое-то ощущение утерянной идентичности. И
все, что из него вытекает.
Ну, так мы займемся после
Цхинвала идентичностью или нет? Мы займемся ею, я вас спрашиваю? Займемся без
дураков? Если мы ею не занимаемся - не говорите мне, что кто-то хочет
осуществлять новую сборку. И главное - не говорите все время, что непонятно,
как это сделать. Очень даже понятно, как это делать. Все разговоры о том, что
непонятно, как это делать, скрывают факт того, что ужасно не хочется это
делать.
Сначала - "я есть" (без
преодоления кризиса идентичности это невозможно).
Потом - "раз я есть, то я
хочу" ("мотивация" называется).
А потом уже - "как это
делать".
И все зависит от силы
хотения.
С другим силовиком в тех
же критических ситуациях десятилетней давности у меня шел разговор об империи
как наднациональном устройстве, имеющем идеологическую компоненту идентичности
в качестве системообразующего начала. Силовик сказал, что, наверное, все
правильно, но империя в объеме СССР уже невозможна - и привел аргументы. Я
ответил, что возможно все. И все зависит от масштаба хотения. Когда Александр
Македонский превращал жалкую греческую провинцию в универсальную империю, он
имел к этому гораздо меньше оснований, чем мы, имеющие в качестве задела - одну
седьмую часть суши. Но он хотел эту империю. И потому она родилась на свет Божий.
Так какую идентичность мы
восстанавливаем? К какому "нам" апеллируем? Если еще грубее, то почему Цхинвал -
"наше", а Тбилиси нет? Не подумайте, что я призываю к походу на Тбилиси. Я
просто спрашиваю, где грань между "нашим" и "не нашим"? Какова идентичность? Я
вот, например, считаю, что Тбилиси - тоже "наше". Но это не значит, что я буду
призывать к ковровым бомбардировкам или к оккупации Грузии. Я сначала тихо и
самому себе скажу, что это - "наше". И обосную, почему. А потом буду обдумывать
действия. Тип действий продиктован идентичностью и хотением.
У России есть
классическое наследство - советское и досоветское. Она имеет на него право?
Какую часть она, как историческая личность, включает в "наше-2008",
"наше-2018", "наше-2028?"? В 2028 году - будет Россия? Если уже понятно, что ее
не будет, то о каком "нашем" речь? Тогда понятно, что такое "наше нефтяное
месторождение" (хотя и непонятно - чье). А любое другое "наше" улетучивается.
Так что такое Россия (к
вопросу об идентичности)? Сахаров умер давно, Солженицын - недавно. Оба они
были против "советизма" и его модели "наше". Но у них было что-то вроде своей
модели. У Солженицына была одна модель, и она известна. Называется это "Как нам
обустроить Россию". Сразу после его смерти начались разговоры о том, какой был
умный человек и как тонко понимал, что Россию надо обустраивать, то есть делать
жизнь в ней более процветающей.
Извините, пожалуйста.
Солженицын - крупный литератор. Он мог стать еще более крупным. Он не захотел.
Но все его ранние рассказы - это произведения большого писателя. Нет большого
писателя без чувства слова. В русском языке есть два слова: "об-устройство" и
"благо-устройство". Никогда не испытывал никакого пиетета к Солженицыну, но
все-таки должен сказать, что он писал не о благоустройстве, а об обустройстве.
А о благоустройстве писал бывший советник президента Ельцина А.Ракитов, который
несколько лет назад договорился до
того, что сколь угодно маленькая страна может быть великой - главное, чтобы в
ней были чистые сортиры.
Что же касается
Солженицына, то он имел в виду некую цивилизационную идентичность. Прошу не
путать с "цивилизованным поведением" и "мировой цивилизацией". Речь идет о
цивилизации по Тойнби, Данилевскому. На худой конец - Хантингтону. То есть о
стране, чье население ориентируется на религиозную идентичность, причем в таком
объеме, который предполагает превращение религии в государственную идеологию.
У Сахарова было другое
представление о "нашем" и "не нашем", то есть об идентичности. Между прочим,
представление более амбициозное. Все, наверное, забыли, что он предлагал
превратить СССР в СШСЕ (Соединенные Штаты Северной Евразии).
Понятна разница? У
Советского Союза было идеологическое основание. Коммунизм называлось. А
Соединенные Штаты Северной Евразии - это химера. Ну и что? Химера-то химера, но
не лишенная амбициозности. И - вполне индикативная. Она, как ничто другое,
раскрывает внутренний мир Андрея Дмитриевича Сахарова, в котором своеобразно уживались
державность и западничество.
Отец водородной бомбы в 1960-е
годы был покруче любого Суслова в плане советской державности и борьбы с
американским империализмом. Он перешел на другие рельсы только тогда, когда
понял, что эти рельсы уже кем-то разобраны. Он даже не стал вникать в то, кто
разобрал рельсы. Он просто сразу перешел на другие рельсы. Но понимание
"нашего" в его душе было именно "невнятно имперским".
У меня были друзья с
таким же ощущением "нашего". Они принадлежали к державнической советской элите.
Когда их спрашивали недруги: "Ну, почему Киргизия - это "наше"?" - они
отвечали: "Потому что там вся таблица Менделеева". Ответ, как вы понимаете,
недостаточный. Александр Македонский иначе объяснял себе, почему Индия для него
- это "наше".
Но, в любом случае, для
Солженицына, например, Киргизия была "не наше", а для Сахарова - "наше". Для
Солженицына, кстати (не знаю только, понимают ли это российские национальные
лидеры, дающие ему высочайшую оценку), и Кавказ - "не наше". Вы почитайте
внимательно - ясно же, что "не наше".
Потому как по предгорью
Кавказа проходит так называемый "цивилизационный шов". И если "наше" имеет
цивилизационный характер (а для Солженицына это было именно так), то весь
Кавказ (включая Северный) - это обременение. "Наше" для покойного Александра
Исаевича было то, что оконтуривается "швом". Например, восточная Украина (в
смысле - не западная) или Северный Казахстан. Разумеется, Белоруссия. Но никак
не Кавказ! И когда Путин говорит, что мы с Кавказа не уйдем - то есть, что это
"наше", - он имеет в виду другую модель идентичности. Какую?
Была охранительная
модель: "Всё к чертовой матери распалось... Осталось то, что находится в
границах РСФСР... Спасибо и на этом... Тут вцепляемся в каждый сантиметр,
потому что иначе распадется и оно, а за эти пределы - ни шага".
Еще это называлось
"верность духу Хельсинских соглашений". Об этом говорил Ельцин. Видимо,
забывая, что СССР подписывал Хельсинские соглашения, Югославия подписывала и
так далее. Но им это не помогло. Но Путин-то говорит о другом. И я полностью
солидарен с тем, что он говорит. Меня беспокоит не то, что сказано, а то, что
не договорено.
Совершенно не обязательно
говорить это кому ни попадя. Но себе-то это надо сказать! Себе, а не другим!
Скажете сразу другим - они не поймут. Вот вы только скажите сейчас грузинам,
что они "наши", - грузины очень обидятся.
Никому из тех, с кем
придется говорить ПОТОМ, ничего не надо говорить СЕЙЧАС. Сейчас надо что-то
сказать своему отражению в зеркале. И это очень важный момент при осуществлении
новой сборки (если мы действительно собираемся ее осуществлять).
Все время спрашивают, что
делать.
Отвечаю: "Скажите, КТО
будет делать, и сразу ясно станет, ЧТО надо делать". ЧТО - это проект. КТО -
это субъект. Нет проекта без субъекта. Сначала субъект, потом проект. "Утром
субъект - вечером проект... Вечером субъект - утром проект..." И так далее.
Обсуждая проблему
субъекта, я не могу избежать рассмотрения так называемого предсубъектного
этапа, связанного с перезагрузкой КОГНИТИВНЫХ МАТРИЦ. Я не о фильме "Матрица".
Я о теории очень крупного ученого Ноама Хомски, который доказал, что
субъектностью управляют эти самые когнитивные матрицы, находящиеся в сознании
протосубъекта. Что если даже нечто находится в поле зрения человека достаточно
долго, но вообще отсутствует в его когнитивной матрице, то человек это нечто
просто не заметит.
Перезагрузить когнитивную
матрицу может только очень крупная встряска. Была ли цхинвальская встряска
достаточно крупной для Путина и Медведева? Если да, то все зависит от того, произойдет
ли перезагрузка матриц.
В любом случае, новая
сборка предполагает несколько этапов.
Этап #1 -
протосубъектный, связанный с перезагрузкой когнитивных матриц.
Этап #2 - собственно
субъектный, связанный с новым пониманием "нашего" и "не нашего".
Этап #3 - проектный,
связанный с тем, как перейти от идентичности и хотения к осуществлению того,
что это - перезагрузившее матрицу начало - стало хотеть.
Перезагрузившее матрицу
начало имеет свое политическое название. Это лидер (лидеры). Перезагрузить свои
матрицы могут только очень сильные лидеры. Но разве наши лидеры слабы? Не будем
заниматься царедворчеством. Постараемся ответить серьезно на вопрос, от
которого зависит наша судьба: слабы они или нет?
У меня нет готовых
ответов. Они есть у царедворцев, которые сбегут при первом признаке беды.
Ответов у меня нет, но соображения есть.
Д.Медведев был одним из
самых доверенных и близких к В.Путину администраторов высшего уровня.
Доверенность и близость - это разные вещи. Кто-то, наверное, был ближе. А
кто-то - довереннее. Но сочетание доверенности и близости сделало Д.Медведева
преемником В.Путина.
Впрочем, я хочу обсуждать
не это. Не то, что Медведев доверенный и близкий, а то, что он администратор.
Медведев зарекомендовал себя на административном поприще. Он проявил волю,
цепкость, жесткость, гибкость и даже властность. Не сейчас, а во время выборов
я сказал, что расчет на его якобы мягкотелость - это глубочайшее заблуждение.
Настолько глубочайшее, что дальше некуда.
Но одно дело -
административная деятельность, а другое дело - деятельность политическая. Опыта
политической деятельности у Медведева явным образом не было. И по вполне
понятной причине. У нас система так устроена, что пока один (и только один)
набирает политический опыт, все остальные набирают либо административный опыт,
либо опыт швеи-мотористки.
Впрочем, теоретически
(только теоретически) поднабраться какого-то политического опыта можно было бы
в Государственной думе или... ну при руководстве крупным регионом... Всё это
предоставляло возможность набраться политического опыта лишь теоретически. Но
Д.Медведев был лишен и этой теоретической возможности по факту своей биографии.
Он был администратором par excellence. И, соответственно, имел строго нулевой
политический опыт (как, впрочем, и В.Путин в эпоху Ельцина).
И давайте признаем
очевидное: переход от администрирования par excellence к политике с ее многочисленными новыми
требованиями (например, свободно формулировать мысль перед теле-аудиторией в
сотни миллионов людей) - мгновенно осуществить почти невозможно.
Медведев осуществил. Мы
же все видим, что он это осуществил за 25 дней. И этим полностью оправдал
пророческие слова Путина, сказанные им госпоже Меркель: "Я давно привык к
ярлыкам вроде того, что трудно разговаривать с бывшим агентом КГБ. Медведев
будет более свободен от того, чтобы доказывать свои либеральные взгляды. Но и
он в хорошем смысле такой же русский националист, как и я. Он настоящий патриот
и будет самым активным образом отстаивать интересы России на международной
арене".
Госпожа Меркель слушала,
как кот из басни Крылова ("слушает да ест"). А зря. И теперь все видят, что
зря. В течение августа Д.Медведев взял политический барьер, выдержал в условиях
стрессовой ситуации. Это может сделать слабый человек? Нет. Значит, есть
основания считать, что Медведев - сильный человек. И сильный лидер.
Подчеркиваю, это основания, не более. Но они есть.
А теперь о Путине.
Кто-нибудь помнит политический стиль В.Путина в 2000-2001 годах? Ему было очень
трудно говорить. Он достаточно сложно относился к предъявлению своей персоны
многочисленной телевизионной аудитории. Потом он начал говорить более свободно,
но...
Во время последнего
кризиса Путин сделал то, что в принципе считается невозможным. Никакой
театральный режиссер или кинорежиссер никогда не смог бы предположить, что
человек с одним объемом заразительности и обаяния может приобрести совершенно
другой объем.
Для того, чтобы это
произошло, нужны какие-то личностные изменения. На театральном (а точнее - уже
паратеатральном) языке это называется "самоактуализация". Ну не меняют даже
опытные актеры регистр. Заставьте Олега Басилашвили сыграть вместо Серго
Закариадзе в фильме "Отец солдата". Или предложите данному талантливому актеру
роль царя Эдипа, которую гениально играл тот же Закариадзе.
Выступления Путина всегда
(даже на зрелом этапе освоения телевизионной публичности) тяготели к
сдержанному драматизму, в стиле раннего "Современника". А после августовских
событий проявилось что-то совершенно новое. Я выдаю желаемое за действительное?
Полно! Возьмите добросовестных экспертов по поведению на телеэкране. Найдите
среди них самого лютого ненавистника Путина. Но только чтобы он был добросовестным.
И спросите его, как Путин себя вел в интервью CNN 28 августа 2008 года. И никто не скажет
вам ничего, кроме того, что я говорю. К содержанию будут претензии у
ненавистников, но не к стилю.
Но это же не дается
даром! Кто когда-нибудь что-нибудь подобное пробовал, понимает, что это даром
не дается. И что заплатить необходимую цену может только сильный человек. Если
точнее, то сильный лидер.
Итак, основания для
гипотезы о сильном лидерстве - есть. Если эта гипотеза неверна (а никто
окончательно не знает, верна ли она, включая самих лидеров), то картина совсем
уж скверная. Но если она верна, то какие-то шансы есть. И все зависит от того,
удастся ли их использовать.
А почему, собственно,
надо гадать, удастся или не удастся? Уже, говорят многие, все удается! Н-да...
Синдром царедворчества - штука страшная. Я помню, как в одной запредельно
критической ситуации ближайшие люди из окружения одного тогдашнего лидера,
конкурировавшие с другими людьми из этого же окружения, думали только об одном:
вытеснили ли они конкурента по окружению. И вели себя соответственно
("царедворили"). В здании уже не было воды, электричества и тепла. Туалеты
находились в соответствующем состоянии. А они вели себя так, будто никакого
политического стресса не было.
Ну, так вот, не надо так
себя вести и выдавать желаемое за действительное. Когда стресс будет позади (а
я почему-то сомневаюсь, что это произойдет в течение ближайших лет), начинайте
вести себя опять так же. "Царедворьте", говорите, что светочам мысли и
политической воли всегда все удается. Но сейчас сделайте паузу. Сейчас это
очень уж несвоевременно.
Сейчас все зависит от
перезагрузки матриц.
Д.Медведев, выступая
перед западной аудиторией 26 августа, сказал: "Империи, как правило, не
возрождаются, и тосковать об имперском прошлом - это очень серьёзное
заблуждение". И так далее.
Конечно, есть единство
места, времени и обстоятельств. Если Д.Медведев и хотел бы восстановления
империи - зачем гусей дразнить и душу держать нараспашку перед понятно кем? Но...
в том-то и дело, что и В.Путин, и Д.Медведев обладают очень определенными
матрицами, несовместимыми с "большой сборкой". Дело в том, что, будучи
державниками (причем убежденными и яростными), они одновременно являются
западниками (причем тоже убежденными и яростными). Это очень связано с
Санкт-Петербургом, с типом жизни и деятельности, с человеческим представлением
о благе. С политическим генезисом... И многим другим.
Я вовсе не хочу сказать,
что кто-то из них разваливал СССР. СССР разваливали совсем другие люди. Путин и
Медведев пришли в политику, когда те люди проиграли все, что только можно было
проиграть. И, например, заставили Путина (тогда уже зрелого и чего-то
добившегося человека) начинать с чистого листа. Да еще в каком неблагоприятном
контексте (профессия "комитетчик")! Путин повел себя достойно - если хотите, проверьте.
Ни от чего Путин тогда не отказался. Многие отказывались, а он нет. Проверьте,
посмотрите его ранние телевизионные интервью (1991 года, если мне не изменяет
память). Он там вполне державно выступает. И от своего профессионального
генезиса уж никак не открещивается.
Но Путин и его преемник
Медведев оказались в политике тогда, когда вопрос был не в приобретениях нового,
и не в сожалениях по поводу СССР. Вопрос был в том, как удержать Российскую
Федерацию, не допустить второго и последнего распада. Российская Федерация и
была содержанием понятия "наше". Чечня - это "наше" (ну не комплиментарное,
трудно совместимое, но "наше" - и это ты не замай), а комплиментарные Крым,
Приднестровье, Абхазия, Южная Осетия - "не наше". Так сложилось!
В путинский период не
было вопроса о преодолении сложившегося, сколь бы пагубно оно ни было. Речь шла
о том, чтобы не допустить большей пагубности. И уж тем более не было вопроса о
возвращении чего-то там далекого и по своим законам живущего. Какого-то
советского или российско-имперского наследства. Важно было не отдать последнее,
доставшееся по факту распада СССР - "наше" по итогам этого, весьма
специфического по генезису своему, распада.
"Наше" оказалось очень
усеченным по всем историческим критериям. А также очень ослабленным. "Наше"
двигалось по рельсам регресса. Внутри этого "нашего" поезда, двигающегося по
чудовищным рельсам, Путин на своем месте, а Медведев на своем наводили порядок
и даже нажимали на тормоза. Но поезд ехал туда, куда ехал. И Путину, и
Медведеву надо было верить в то, что этот поезд едет в западную цивилизацию. Что
великая Россия войдет в великий Запад.
Только после Цхинвала
стало абсолютно ясно, что этот поезд едет в Освенцим, а не в счастливое
будущее.
Стало ли ясно? Это
решающий вопрос! Удастся ли это пережить сильным людям так, как полагается
переживать подобное по законам катарсиса ("очищение через сострадание и
страх")? Если удастся, то можно говорить об изменении матриц. Но для начала
зафиксируем, что изначально в матрицах было отнюдь не "собирание", а
"удерживание" и "размещение". А это очень большая разница. Больший или меньший
порядок наведен в Российской Федерации, нормализуется она или деградирует (или
и нормализуется, и деградирует) - не будем спорить. Ясно, что она не СССР. И уж
тем более не то, чем был реально Советский Союз. А был он - системой, имевшей
ядро (СССР) и периферию (Варшавский договор, мировая коммунистическая система,
национально-освободительные движения, неприсоединившиеся страны и так далее).
Вот такая система из ядра и периферии, обладающая альтернативной идеологией, -
это сверхдержава. СССР был сверхдержавой. Он мог находиться в состоянии
разрядки или напряженности (мягкий или жесткий вариант холодной войны), потому
что у него была альтернативная идеология (вплоть до альтернативного идеала) и
мощь, сопоставимая с другим полюсом сверхдержавной силы.
Соответственно, СССР
никуда не надо было входить. Мог быть кондоминиум с США, и я лично всегда
считал, что это лучший вариант из возможных. Но кондоминиум - это предельная
разрядка.
Как только исчезла
периферия и распалось ядро, возникло просто государство. Да, большое. Да, с
ядерным оружием. Но сколько его ни нормализуй, оно не тянет на сверхдержаву.
Ну, можно назвать такое нормализованное государство великим. Но его все равно
куда-то надо вводить. Это великое государство надо вводить в великий союз
государств. Какой? Не коммунистический, за отсутствием оного. Тогда в какой?
И было ясно, в какой!
Речь шла о союзе западных государств (называйте его, как хотите: Европа,
Евроатлантический союз, Запад). СССР разваливали для того, чтобы войти в Запад.
СССР был для этого слишком велик. А вот Россию можно было постараться туда
запихнуть. И вроде бы - как можно с этим спорить? - ее куда-то надо запихнуть.
Она не самодостаточна, ибо не сверхдержава. Самодостаточны только сверхдержавы.
Все остальные страны должны куда-то войти. Куда могла войти Россия?
Естественно, в Европу (или в Запад). А куда? В Китай? Там места нет. В
несуществующий халифат? Куда еще-то? Конечно, в Европу! И все хотели в Европу.
И двадцать лет шли в Европу. А потом...
Потом - Цхинвал. Но
дальше-то что? В Европу хода нет. То есть, все говорят, что он есть, надо
просто перенести небольшие неприятности и идти прежним путем. Но мне кажется,
что ни Путин, ни Медведев в это не верят. Путин так точно не верит, если я
что-то понимаю как театральный режиссер и психолог. Путин быстро набирает
потенциал этого неверия.
Но мало набирать
потенциал неверия. Нужен потенциал альтернативной веры. Н.Нарочницкая полтора
года назад по поводу мюнхенской речи Путина сказала следующее: "В ней не было ничего, кроме саркастической
иронии. Это было убийственным ударом прямо в сердце самодовольного и
самовлюбленного Запада".
Я согласен, что в
мюнхенской речи был именно этот убийственный сарказм. Но я убежден, что только
сарказма - недостаточно. История держится судом и преображением. Суд - это
критика, то есть сарказм. Но преображение - это альтернативный идеал. Ты
осуществил критику - выдвигай идеал. И на этой основе возвращайся в историю. В
противном случае все получается по аналогии с письмами брошенных жен в
парткомы: "Мой муж негодяй - верните мне моего мужа".
Путин и Медведев - люди и
лидеры достаточно сильные. Но нет силы "вообще" и сильного лидерства "вообще".
Всё имеет специализацию. Прежняя цель - вхождение в Запад. Она отменена? Да или
нет?
Прежняя специализация
(раз цель - вхождение в Запад) - прагматика. А зачем другая специализация, если
размышлять о стратегической цели не нужно, ибо идеал задан? Идеал - Запад. Цель
- вхождение в него. Стратегия - вытекает из цели. Все остальное - прагматика.
А ведь перезагрузка
матриц предполагает ревизию всего сразу. Это страшно сложная задача. Ничуть не
меньшая, чем та, которая когда-то обрушилась на Эдипа (я не шучу).
Мы видим, что Путин и
Медведев даже готовы жестко схлестнуться с сильными мира сего. И что они готовы
отвечать на некие конкретные вызовы. Но мы же знаем, что, например, многие
сильные люди, блестяще отвечавшие на чудовищные вызовы в условиях войны, в
других условиях проявляли откровенную слабость. Взять и перестроить всего себя -
это почти немыслимая задача. А без ее решения имеющиеся шансы (их не так много)
будут потеряны.
И мы видим, что Медведев,
по сути, говорит, что России в новых условиях не надо осуществлять новую
сборку. Почему он это говорит? Он это не потому говорит, что ситуация ему
что-то диктует, и что "язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли". Точнее, он не только поэтому подобное говорит. Он так говорит
еще и потому, что это отвечает его историософским представлениям, ценностям,
нормам, психологическим особенностям, личностным ориентирам и многому другому.
Чему это не отвечает?
Реальности.
Европа собирается на
наших глазах. Она что, не империя? Отлично! А что она такое? Она - новое
союзное государство. Если она не империя, то и мы не империя. По мне, империя
или не империя - не так важно. В Европе скоро будут президент, парламент,
административная система, банк, армия и все остальное. И... орден Карла
Великого в виде одной из главных наград. Но... все это будет не империя.
Империя Габсбургов "отдыхает" перед новыми европейскими планами. Но... это
будет не империя!
Но тогда и мы будем
собирать такую вот не-империю! Почему им можно, а нам нет? Почему для них это
исторически не устарело, а для нас устарело?
Потому что у их лидеров
есть соответствующая идентичность, соответствующие матрицы, соответствующее
видение современности. Потому что они хотели создать свой многоквартирный и
самодостаточный дом. А мы хотели свою квартиру в их (чужом) доме. Ради этого
разрушили свой (СССР). А теперь видим, что квартиру не дают. И испытываем
соответствующий шок. Но шока мало! Нужен еще катарсис (он же - перезагрузка
матриц, освобождение от роли "младшего брата", возвращение к сверхдержавной
самодостаточности и так далее). А ну как этого не будет?
Самое страшное, если мы,
находясь в состоянии шока и не обретая самодостаточности, кинемся из крайности
в крайность и попросимся в "младшие братья" к Китаю. Китай - это не
многоквартирный дом. Это один огромный коттедж на единую семью. И места нам там
нет.
Так что давайте собирать
свой дом. Свой "Евросоюз" с поправкой на свои обстоятельства. Для них
предтечами являются Карл Великий и Габсбурги (почитайте теоретиков Евросоюза).
Для нас - наши собиратели и то, что ими было собрано (Российская империя, СССР).
Ни в Европе не копируют предтеч, ни мы не будем. Но - И ЭТО ВСЕ ДОЛЖНЫ ПОНЯТЬ
ЯСНО - У НАРОДОВ ЕСТЬ ДВА ПРАВА! ДВА, А НЕ ОДНО. У НИХ ЕСТЬ ПРАВО ОТ ЧЕГО-ТО
ОТДЕЛИТЬСЯ И ПРАВО ВО ЧТО-ТО ВОЙТИ. И ТО, И ДРУГОЕ ДЕЛАЕТСЯ ДОБРОВОЛЬНО. Европа
собирает "не-империю", по отношению к которой империя Габсбургов - детский
лепет. А США? Кто еще не говорил, что США - это Четвертый Рим и империя?
Бжезинский это сказал? Сказал! Его коллеги из республиканского лагеря сказали? Сказали!
Ленивый только этого не сказал! Им можно собирать Четвертый Рим, а нам нет?
Однако, предположим, нам
нужен не свой Четвертый Рим, а что-то другое. Предположим, что Четвертый Рим
нас историософски не устраивает. Но это - второй вопрос. У них есть право на
сборку - да или нет? У Европы есть право на сборку - да или нет? Ислам говорит
о халифате - да или нет?
Кемалистская Турция
кончается. Турецкие военные героически держались заданного пути, но, похоже,
они исторически проиграли. Им не дали места в Европе. Вопреки всему - не дали.
Как только турецкие военные (под давлением исторического фатума) сдадут
кемалистский проект, выяснится, что других проектов только два: Великий Туран
"серых волков" или панисламизм.
Перефразировав Дантона,
можно сказать: "Нет ничего хуже, чем отказ от борьбы за сверхдержаву, когда
лишь это необходимо". У борьбы три этапа - матричный, субъектный и проектный.
Они образуют триединое целое. Как только это целое возникнет - все возможно.
Повторяю: гораздо более возможно, чем некогда превращение Македонии (и даже
всей Греции) в мировую империю.
Понявшие, что такое
"наше" и его очень захотевшие, - сумеют его обрести.