Сергей Кургинян

ПРАВДА О СТАЛИНЕ

За восемь лет (с 1956 по 1964-й) Хрущев и его сторонники свели со Сталиным все возможные счеты. Можно обсуждать разумность затеянной ими разборки (китайцы вот отказались от нее – и исторически выиграли), но в происходившем была какая-то искренность. Не политическая (Хрущев участвовал в разоблачаемых им злодеяниях сталинизма), а иная. Но все же искренность. Жертвы репрессий возвращались из лагерей, их встречали счастливые родственники, дети репрессированных входили в жизнь с гордо поднятой головой... И так далее.

А вот когда со Сталиным в конце 80-х годов перестройщики начали сводить счеты по второму разу, то уже не было ничего, кроме политтехнологического надрыва. Не было ни выходящих из лагерей жертв (зачастую сохранивших веру в свои идеалы), ни коллективной оторопи ("А вот, оказывается, как все было на самом деле!").

Когда же теперь это начинают по третьему разу... Еще через двадцать лет, ничего не поняв, ничего по сути не добавив к сказанному ранее... Но ведь начинают! Перманентное покаяние за сталинщину? Покаяние нон-стоп? С какой целью?

Где покаяние – там и умаление (кенозис). Хорошо знающий слабые точки нашей цивилизации иноземный специалист рассуждает примерно так: "Русские (специалист этот не чета нашим русистам-невротикам, для него все мы - русские) любят самоумаляться. Сие, хе-хе, кенозисом именуется. Только вот в кенозисе после самоумаления наступает вторая фаза, фаза саморазвертывания... Ее-то и надо блокировать".

Вишь ты, "надо". А как? Как свести кенозис к одному лишь самоумалению? У Томаса Манна в "Избраннике" герой сперва так самоумаляется! А потом! Как же лишить русских-то этого "потом"?

"Известно, как, - отвечает иноземный специалист. - Сломав культурную матрицу! Не сломаешь – докопаются они до правды о Сталине. И тогда пиши-пропало! Докопаются, докопаются! Не зря ведь про них сказано Достоевским, что они "из тех, которым не надобно миллионов, а надобно мысль разрешить". Это записано в их культурной матрице! И это, это надо стереть! Пусть проклинают Сталина, восхваляют! Только бы к правде не прорывались. Ибо тварь, съежившаяся в кенозисе, прорвавшись к правде, обретает и новое величие, и новую полноту".

Ходасевич, которого трудно заподозрить в любви к большевизму, читал пролеткультовской молодежи лекции. И поражался наличию у этой молодежи страстного стремления докопаться до истины. Если есть потребность в истине, то возможны выходы из невероятно сложных ситуаций. Но есть ли сегодня эта потребность? Есть ли люди, которым действительно нужно позарез знать правду о чем бы то ни было и о ком бы то ни было? Например, о Сталине.

Легко было Пушкину написать: "О, если правда, что тогда..." Для задающегося подобным вопросом правда – и страшна, и нужна. Человек подходит к бездне и на краю ее надеется обрести смысл. Либо он этот смысл обретает, либо падает в бездну, теряя в таком безвольном падении право на всяческое самопродолжение.

Ходасевич мог не любить советскую власть, сторониться косноязычной пролеткультовской молодежи. Но он признавал, что эта молодежь на свой манер и в рамках своей образованности стремится докопаться до истины. Признавая это, он признавал за страной право на будущее. Прекрасное или ужасное будущее... Возможно – и прекрасное, и ужасное одновременно. Не это главное. Главное – что право на будущее имеет лишь общество, стремящееся докопаться до истины. И что общество теряет это право вместе с потерей стремления к истине.

Чем обусловлено такое стремление и как оно исчезает? Иноземный специалист прав – в первом приближении все определяется именно этой самой культурной матрицей. Задаваемой в существенной степени нашими электронными СМИ. Понятно, что в рамках существующей сейчас (и не случайно сооруженной) культурной матрицы сама установка на поиск истины невозможна. В чем в очередной раз и убеждаемся. Страна лишена способности к совместному поиску правды о Сталине. Страна не может совместно мыслить о чем-либо – подлинно и страстно.

"Я мыслю, значит, я существую", - говорил Рене Декарт. Был ли он прав?

Саморазвивающаяся ЭВМ шестого или седьмого поколения – будет мыслить. Признаем ли мы за нею право на существование? Стоп. Будет ли она мыслить в полном смысле этого слова? Мыслит ли в полном смысле этого слова какой-нибудь бойкий циник, интриган-конформист с неплохо шевелящимися извилинами?

Настоящая мысль опирается на моральную и ценностную позицию, выстраданную – и потому живую. Живым и впрямь может быть только по-настоящему выстраданное.

Ценности, мораль... Казалось бы, они-то и ставят пределы мысли: "Подите вы прочь со своими аргументами, если они противоречат моей морали и моим ценностям".

Но на самом деле подобное происходит только тогда, когда мораль и ценности мертвы, превращены в догмы. Если же они по-настоящему живы, то подлинная аргументация (опять же, выстраданная) может запустить у собеседника процесс глубокой внутренней рефлексии.

Собеседник, по-настоящему стремящийся к истине, может быть подобным процессом побужден к очень и очень многому. То, что казалось ему неправильным, он может признать правильным. И наоборот. Ведь он же не машина и не "холуй с извилинами". Он подлинно живое существо, способное, нырнув на предельную глубину, вынырнуть совершенно другим. Если этой способности нет, человек не живет подлинной жизнью. Он дергается, как лягушка, возбуждаемая электрическим током...

"О, если правда, что тогда...", - пишет Пушкин.

Дергающаяся лягушка (прошу не путать со сказочной царевной-лягушкой) ему отвечает: "Что тогда?.. А ничего! Да и кому вообще нужна твоя правда? О Сталине, о ком-либо и о чем-либо еще... Ни другим она не нужна, старик, ни тебе. Давай-ка лучше, чем правду искать, пообсуждаем Сталина. Или еще кого-нибудь и что-нибудь. Дело, как сам ты понимаешь, и престижное, и небезвыгодное. Тут что главное? Не хорохориться, а исповедовать подлинный диалогизм. И так взглянем на предмет обсуждения, и этак... И такую меру применим, и этакую... И такой подход, и этакий... Мы же интеллигентные люди!".

В чем коварность подобного предложения? В том, что те, кто его нам делают, сами совершенно не собираются так разбираться со своей историей. И с одной стороны на нее посмотреть, и с другой... И такой подход применить, и этакий... Станете вы им это предлагать – они сначала попытаются вас высмеять: "Ах, как это все знакомо по советской пропаганде! Вы хотите нам опять спеть песню про то, что в США линчевали негров!" А если вы в своих попытках окажетесь посложней и потоньше, и вас высмеять не удастся, с вами просто перестанут разговаривать. И правильно сделают. Потому что пока у цивилизации есть ценностное ядро, пока цивилизация за это ядро держится, - она не будет допускать тотального обсужденчества ("пан-диалогизма") по отношению к содержимому своего, а не чужого ядра.

Зачем цивилизация, у которой есть ценностное ядро, навязывает чужой цивилизации диалог по поводу ее фундаментальных ценностей? Только затем, чтобы разрушить ядро чужой, враждебной, цивилизации. Так она ведь – эта навязывающая вам "пан-диалогизм" чужая цивилизация – ваше ядро разрушить хочет, а не свое. Поэтому по поводу ваших фундаментальных ценностей она может диалогизировать с утра до вечера и с вечера до утра. А по поводу своих – ни-ни.

Слом культурной матрицы... Если бы только это! Любая матрица в чем-то угнетает, формирует стереотипы. Под любой матрицей – есть что-то, высвобождаемое сломом. Какой-то человеческий капитал. Сохранен ли он страной? Вот ключевой вопрос.

Культурная матрица – как старый пол в доме. Доски поизносились, не хотите ли сменить? Снимаете доски, а под ними такая гниль, что уже и старые доски начинают казаться свежими.

О чем думает страна сегодня? Как она самовыражается? И где? Велика эта тайна и не в газетах обсуждать ее. Но если о чем-то и стоит говорить сегодня в преддверии столь непростого юбилея – так это о нашей сокровенной, неюбилейной способности вопреки всему искать смыслы на краю бездны. И – находить их.