Еще сорок лет назад Эрих Фромм предупреждал, что коммунисты проиграют все, если только включатся в потребительскую игру. Вне протестантской этики, заполнившей нравственный фундамент здания капиталистической экономики, неминуемым стал бы бандитский рай, общество самосъедания. Ох, как хорошо капиталисты это понимают! Как умело расходуют нравственные, психологические ресурсы общества! При изобилии товаров — сколько сил прилагают к тому, чтобы сдержать потребительскую лихорадку! Много ли Рейган говорил о прибыли? Главная его тема — американские идеалы! А Рузвельт? А прочие капиталистические реформаторы? Перелистайте их речи.

Может быть, я говорю о слишком высоких материях? Но к чему, скажите на милость, может привести разжигание потребительских аппетитов в условиях товарного голода, удовлетворить который нет сегодня никакой возможности? Не кооперативными же бантиками его удовлетворить?!

Но если все-таки свершится худшее и страна пойдет именно этим путем, путем займов и ввоза товаров, то и это — опять экономический гипноз! — не столько поможет удовлетворить спрос, заткнуть "черную дыру", сколько произведет субъекта такого спроса. Субъекта безусловно колониального! Уже Африка поняла, что это путь в пропасть! А мы? Страна до сих пор располагает огромными духовными возможностями! Но разве же не ясно, что их испарение есть самый страшный для нашей экономики процесс? Или же мы до сих пор ничего не научились считать, кроме тонн и километров?

Общество не в силах начать производить что бы то ни было, пока ему не укажут будущего. Это будущее для нашей страны связано с социализмом. Но не с развитым или реальным, а с социализмом постиндустриальным. Таким, каким он и был задуман людьми, осознававшими, что из разрухи данный народ, данную страну можно вытянуть лишь указав очень крупную, в каком-то смысле эсхатологически значимую цель.

На языке серьезной "экономики" — то есть экономики математической, потому, увы, малопонятной, в отличие от поп-жанра, наспех тиражируемого на потребу разочарованному, социально дезориентированному и не слишком грамотному потребителю, — это означает, что функционалы развития должны оптимизироваться с учетом иерархии потребностей. Как только вводится эта "весовая функция", оптимум начинает сползать в сторону от рынка, который действительно оптимален при так называемой "единичной" функции, уравнивающей все потребности. (Подчеркиваю: не эксплуатирующей только низменные потребности, как учили массы парикмахеры от политэкономии, а уравнивающей все. Хотите — читайте Томаса Манна и Платона, хотите — колитесь наркотиками, рынку все равно. Только не наносите вреда другому.) Рыночная модель, казалось бы, очень красива. Оттого и боялись ее обнародовать. Но ведь все дело в том, что при таких начальных условиях происходит стремительное "вымывание" высоких потребностей и "весовая функция" из единичной фатально превращается в так называемый "колокол" — быстро убывающую функцию с максимумом в нуле...

Функционировать при таком "обнулении", то есть доминировании низших потребностей, можно. Развиваться — нельзя.

Неужели опыт Японии, интеллектуальных коммун и стилей, ставших базой для постиндустриального производства в США, так ничему и не учит?

"Можем ли мы достичь и социального, и экономического прогресса одновременно?" — задает вопрос один из ведущих обществоведов Запада А.Этциони, говоря о кризисе конца 70-х годов. И твердо отвечает: "В ближайший период — нет!" И мне хочется спросить наших экономистов, как собираются они решать эту проблему в стране, которая разорена несравнимо сильней, чем Америка 70-х? Невозможное у них — каким образом станет возможным у нас? Мы и так уже живем не по средствам. Будущее десятилетие может быть для нашей страны или страшным, или суровым. Суля красивую жизнь, западные стандарты потребления — в какую яму толкают этот несчастный и, увы, бесконечно доверчивый народ? В чем завтра придется нам каяться перед своей страной и примет ли она в очередной раз это покаяние?

Перестройка дала мне, как творческому человеку, — все. Защита перестройки — для меня не социальный заказ, а жизненная необходимость. Но как бороться за перестройку — сегодня?

Еще год назад казалось, что главное — убедить делом, что ни в какие идеологические дискуссии включаться не надо. Увы, оказалось, что разрушать быстрей, чем строить. Поэтому молчать далее невозможно — следует говорить начистоту. Все как есть.

Перестройке угрожают две опасности.

Слева — те, кто уныло верит в железное здоровье системы. Справа — кто убежден, что вылечить ее нельзя. Слева, как ни парадоксально, — консервативная бюрократия. Справа — мафиозный тоталитаризм национальной криминальной буржуазии, уже рвущейся в политические бои. И справа, и слева — свое идеологическое обеспечение, причем у правых уровень идеологической квалификации на несколько порядков выше.

Талантливость, с которой благородная энергия антисталинизма оказалась превращенной в инструмент развинчивания всех гаек государственного механизма, вызывает тревогу и уважение разом. Уже и Степан Бандера — жертва сталинских репрессий!

Правда, правых в очередной раз подводит их биологический антидемократизм. Они, пожалуй, не учли (потому что искренне презирают) широкий слой средней научно-технической и гуманитарной интеллигенции, думающих рабочих, а таких немало, тех, кто не просто принял перестройку всерьез, а полон решимости проводить ее вопреки и правым, и левым. Может быть, этот слой еще до конца не ощутил всей опасности и оттого не сказал свое слово. Но, свидетельствую, вопросы уже раздаются.

Разве не видно:

— что национальные кризисы не есть оздоровление, а неизбежный социальный регресс, следствие потери консенсуса, общей идеи, развития. Если не "пролетарии всех стран..." и не репрессивный механизм, то — отъединение... Это естественно. Как говорят сейчас во многих республиках: "Капитализм мы эффективней построим без вас";

— что кооперативы продемонстрировали свою экономическую неэффективность. Производительность труда в них вдвое ниже, чем в инвалидных артелях (выработка на одного работающего соответственно 700 и 1400 рублей в месяц). При этом 93 процента дохода направлены кооперативами Москвы в фонд заработной платы и только 7 процентов — в фонд развития. К сожалению, многие гораздо более "серьезные результаты" требуют слишком специального разговора;

— что в условиях мощной теневой структуры миграция ресурсов идет отнюдь не туда, куда этого требуют интересы развития. Неравенство прав госпредприятия и кооператива чревато развалом государственной промышленности;

— что частные накопления, достаточные для серьезных инициатив, в массе носят субкриминальный характер (до 20 процентов руководителей кооперативов попросту имеют криминальное прошлое);

— что именно теневой бизнес владеет по-настоящему мощным, вполне соразмерным государственному капиталом и что этот теневой бизнес давно находится в контакте с международным преступным миром. Уже одного этого достаточно, чтобы полностью блокировать рынок. А кооперативы — выкупить на корню. Уж не ввести ли антитрестовское законодательство? (Вот один из примеров: в Москве остановлен рост общепита. По сути, это сигнал о том, что кооперативный общепит монополизирован теневым бизнесом. А чем такая монополизация лучше государственной?);

— что общественное мнение, расколовшееся, условно говоря, на "Память" и "Демократический союз", уже начинает разрывать на части наш "конвент" и что линии консолидации не могут миновать консенсусную социалистическую идею;

— что западноориентированные силы все более и более оперируют, скажем так, "супердемократической" компонентой западной культуры, производя — и не без успеха — соответствующий тип социального субъекта, а убедительной альтернативы не слышно, и отнюдь не потому лишь, что ее нет вовсе;

— и, наконец, что все это в совокупности с массой других обстоятельств, которые просто невозможно перечислить в рамках одной статьи, — все это миром не кончится. И дело не только в национальных окраинах. Вопрос шире и еще серьезней.

Отсутствие модели будущего и мощный, скажем так, "негативный потенциал", накопленный нашим обществом в предшествующий период, плюс неотвратимый — и это нужно сознавать — экономический кризис приводят к тому, что молодежь и интеллигенция прежде всего, а в общем-то самые широкие слои общества соскальзывают к состоянию, свойственному социуму, переживающему культурную агрессию. Это явление, обычно поражающее колониальные общества, характеризуется патологической зависимостью от метрополии в разных формах и сочетаниях. Это и "истовая тяга" приобщиться к культуре метрополии, и столь же истовое, если не истерическое, отстранение от всего, с этой культурой связанного. Как в том, так и в ином случае процессы носят ритуальный характер и описываются в терминах религиозных. Это либо причащение к новому богу, либо изгнание беса. И — в любом случае — неверие в состоятельность старого бога. Неявно присутствующее в националистических радениях и эксгибиционистски декларируемое в сообществах и группах противоположного толка. Дальнейшая траектория соскальзывания легко просчитывается. Уже сейчас объединившиеся вокруг национальной идеи и объединившиеся вокруг идеи западной находятся в состоянии необъявленной войны.

Исторический опыт показывает, что тотальный нигилизм по отношению к ценностям, выстраданным кровью нескольких поколений, вне новой идеи чреват смутой. Основная, объединяющая, как ни парадоксально, обе стороны идея — истребление всего инакомыслящего. Финал подобной схватки очевиден. Либо опять возврат к репрессивным механизмам, а значит и полное крушение перестройки, либо "самосъедание".

Поразительно, как на фоне этой чрезвычайной ситуации оказалась неэффективной идеологическая машина. Так называемые "кадры" менее всего способны отстоять первородство. Отстоять не окриком, а в открытой политической дискуссии, обозначив прежде всего неутопические пути преодоления наметившейся "колониальности" и сразу же начав осуществлять соответствующие проекты.

Идея постиндустриального социализма, стратегия "прорыва" в области интеллектуального производства — это новое строительство на еще не освоенных социальных территориях. Не надо запугивать общество централизацией, сталинизмом как якобы неизбежным побочным продуктом такого рывка. Аналогия рассчитана на обывателя. Сегодняшняя стратегия постиндустриального прорыва никакого сходства с 30-ми иметь не может. Грабить некого и незачем. Современная технологическая база содержит слишком много — на два порядка больше, чем в 30-е годы, — элементов, а срок ее морального старения не 20 лет, а по некоторым позициям — 2—3 года. Иначе говоря, пересадить всю Америку на нашу почву нельзя, а если бы и можно было, то эта трансплантация раньше устареет, чем привьется.

Выход один. Ввозить в страну технологии и машины не тоннами и не заводами, а "под идею". В стране есть крупные идеи, опережающие уровень мирового развития, каждая из которых требует своей технологической цепочки, подобной отдельной нитке, выдернутой из ткани западной высокоразвитой экономики. В совокупности с опережающей идеей эта нитка может начать производить продукт, конкурентоспособный на мировом рынке. Так, нитка за ниткой, мы можем перетаскивать технологическую базу и выходить на мировой рынок. Процесс невероятно сложный, требующий терпения, политической целеустремленности, сочетания прагматики с энтузиазмом. Такое в истории нашей страны уже было. Для меня альтернативной Сталину фигурой был и остается — подчеркиваю — не Бухарин, а Леонид Борисович Красин. И хотя модным стало сегодня заявление о том, что катастрофа 37-го имеет отправным пунктом ноябрь 17-го, я считаю необходимым обозначить другой рубеж.

XII съезд РКП(б) (апрель 1923 г.) Зиновьев: "...Мы попросим некоторых наших товарищей, которые слишком часто суются к нам со словом "не компетентны", чтобы они забыли это слово". И — они забыли.

История не должна повториться.