Состоявшиеся 1 октября 1995 года волгоградские выборы, ставшие одним из ключевых внутриполитических событий последнего времени, продолжают приковывать общественное внимание. "Волгоградская аномалия", как известно, не исчерпывается убедительной победой коммунистов, неожиданно — даже для самих себя — завоевавших в городской думе 22 из 24 мест. Итогом выборов явился и проигрыш военных, кандидаты которых не прошли ни в волгоградскую думу, ни на пост мэра.

Проигрыш этот произошел на фоне определенных ожиданий и умонастроений, активно нагнетаемых СМИ после официального заявления Павла Грачева о включении 100 офицеров и 23 генералов в предвыборную борьбу. Высадку "генеральского десанта в Госдуму" одни восприняли как первую ласточку грядущей хунты, другие — как попытку власти, в лице президента России и министра обороны, оседлать растущее недовольство военных и направить его в контролируемое русло, избыв тем самым "синдром Жукова" (правда, пока не совсем ясно, кто же сегодня "Жуков" — Громов, Лебедь?). В общем, несмотря на небольшие расхождения в деталях, СМИ разной ориентации отнеслись к заявлению Грачева довольно мрачно. И вот на фоне мрачных прогнозов приходит радостная весть: военные, осуществившие первую попытку "взять в многомиллионном городе в свои руки практически всю власть" — проиграли!

Каковы последствия волгоградского проигрыша? Масштабы его, несомненно, велики. Однако "первый военный блин", вышедший "комом", — явление тактическое, тогда как сам факт включения армии в политику — большая стратегия. Чтобы разобраться в этой стратегии, взглянем на всю игру вокруг выборов.

Перелом общественного настроения в прокоммунистическую сторону сегодня очевиден. Нет нужды знакомиться с результатами многочисленных предвыборных опросов: провал реформ, отвращение к реформаторам, чувство обманутости, усталость, резкое понижение уровня жизни не могут не вызвать в обществе ностальгии по прошлому. Силы, которая дала бы обществу новый образ будущего, нет, и вся энергия ожидания иной жизни вкладывается в ностальгию, а держателями "контрольного пакета" ностальгии становятся коммунисты, апеллирующие к утраченному и хорошо узнаваемому, делающие акцент на социальном аспекте. Военные оркестры на улицах Волгограда сколько угодно могут играть "Катюшу" — кому нужна неосоветская патриотическая риторика! Другое дело — апелляция к разрушенному укладу жизни, замешанная на предельно жесткой критике нынешнего, чего военные, несущие "государеву службу", позволить себе просто не могут.

Вот почему проигрыш военных был во многом закономерен. Но победившим вряд ли разумно предаваться эйфории. Гораздо эффективнее было бы поразмыслить над всем комплексом вопросов и проблем, порожденных выборами.

Выборы не сводятся к одномоментному волеизъявлению граждан. А характер ожиданий, связываемых с коммунистами на данном этапе политической жизни страны, носит весьма непростой характер. Вторичное триумфальное шествие советской власти не должно обманывать своей кажущейся легкостью. Разные силы разным рискуют сегодня, беря на себя, говоря образно, "карму политической власти", и коммунисты здесь рискуют как никто другой. Для них взятие власти — это лебединая песня. Взяв власть и не оправдав ожиданий своих избирателей, они мгновенно уходят в политическое небытие. Ожидания же нынешнего избирателя, как это ни печально, все еще являются популистски-ностальгийными, — а потому почти нереализуемы. Сегодня не вернуть "брежневское изобилие" и даже скромный, но доступный многим социальный достаток той поры. А ведь структура ожиданий населения базируется именно на этом.

Более того, многие достаточно иррационально ждут совмещения лучших социальных качеств двух эпох: нынешней и минувшей. Фантасмагорическое слияние хлеба за 18 копеек с западными "товарами народного потребления" и "Сникерсами" в ларьках. В обществе не созрело еще понимание того, что возврат утерянных социальных качеств жизни может состояться только в результате большого труда и крупных жертв на пути такого возврата.

Поэтому сегодня речь не о новой социалистической революции, а о реставрационном процессе, об откате, о колебаниях социального маятника. Но чистая реставрация почти никогда не реализуется надолго и всерьез. А вот ее конкурент — термидор, венчаемый военным бонапартизмом, имеет шансы на реальную победу, несоизмеримые с шансами чистого реставраторства.

На лавры термидорианцев претендуют сегодня и военные, и "Наш дом — Россия", и представители так называемых региональных элит. В процессе выборов каждая из этих сил осознает себя как политическое явление, чему способствует вливание в выборную кампанию огромных денежных средств, необходимость для непривычных к этому администраторов и военных самоопределяться в политическом качестве, думать об идеологии, развивать в себе новые навыки публичных политиков, извлекать уроки из поражений. В выборной борьбе коммунистов, некоммунистических патриотов, радикальных и умеренно- оппозицонных военных, регионалов, отраслевиков из "Нашего дома", демократов и опекаемых ими СМИ формируется новая, отнюдь не только выборная реальность.

Называя силы, участвующие в этой борьбе, нельзя не выделить и фигуру самого президента Ельцина. Для думающих аналитиков заявка Черномырдина на создание "партии власти" в лице "Нашего дома — России" изначально была сомнительной. Партия власти строится не для выборов, и возглавлять ее не может второе лицо. Вот почему заявка Грачева, вне зависимости от ее успешности, была существенна — политизированные военные, легко подводимые под президента, больше подходили под определение реальной "партии власти", нежели черномырдинские хозяйственники. Военные проиграли. Что ж, "тяжкий млат" коммунистического успеха, дробя химеры лжевластных партий, "кует булат" реального бонапартизма?

Эту черту происходящей реальности сразу уловили СМИ, поднявшие панику по поводу "десанта военных в Волгоград". Неумелость военных, усердие СМИ, неуспех чеченской кампании, "спаривание" военных с "Нашим домом" (Рохлин), успешно превращающимся у нас на глазах в средство потопления любых примкнувших к нему политических сил... Все это, так же как и альянс регионалов и коммунистов с демократическими СМИ, испугавшимися военных больше, нежели левых либерал-рестараторов, — дало свой эффект.

Коммунистический штурм сметает первый эшелон обороны власти — псевдовластный НДР. Он сметает и второй эшелон — более похожую на партию власти зачаточную военную партию. Все это дает тем, кто отождествляет тактические победы с победами стратегическими, повод для ликования. Однако попытаемся представить себе послевыборные горизонты. Успех коммунистов в парламенте... Их неизбежный альянс с центристскими силами... Столь же неизбежное увязание в социал-демократизме, что предопределяется сутью парламентской борьбы... Сохранение фактического контроля власти за президентом и передача всей ответственности правительству левоцентристского блока, чья коммунистичность будет всячески акцентироваться... Разочарование масс в левоцентристской политике, отождествляемой с коммунистической и неспособной принести ничего, кроме инфляции...

Не дает ли такое "заглядывание за горизонт" иную интерпретацию и "волгоградской аномалии", и логики всей предвыборной борьбы в целом? А ведь риск для коммунистических сил экстремален! Не собрав широкого блока, они тем самым создают поле для рокировок, в котором на следующем шаге этой комбинации у них возникнет очень серьезный противник. Можно много говорить об угрозе левого радикализма (а попросту — полицейского провокаторства под маской левого радикализма), но еще большей угрозой следует считать угрозу "голого короля". Дать коммунистам впасть в эйфорию, получить большинство мест в Думе, не решить ни одной из проблем и после этого "слить" их не просто в качестве конкретной политической силы, а в качестве окончательно отброшенного символа простых советских человеческих ожиданий — такая угроза, при всей ее кажущейся мягкости, страшнее прямых и жестких провокаций режима. Необходима не эйфория, а чрезвычайная бдительность.