15 мая — В Заявлении Госдумы "О восстановлении в России товарно-денежных отношений в связи с катастрофическим бюджетным дефицитом" предлагается поднять объем денежной массы до 25 процентов ВВП.
17 мая — Чубайс представил проект секвестра бюджета на Совете "Сибирского соглашения". Губернаторы оценили его положительно.
22 мая — После отчета премьера об исполнении бюджета за I кв. Госдума оценила работу правительства, как неудовлетворительную.
23 мая — Обсуждение секвестра бюджета в Думе решено перенести на июнь. Основная претензия: это не секвестр, а пересмотр бюджета.

Спор Госдумы и правительства носит характер разговора слепого с глухим. С одной стороны, Чубайс, "ясный и неуязвимый, как якутский алмаз", заявляет, казалось бы, вполне очевидные вещи: прогноз бюджетных доходов на 20 процентов завышен, кабмин не сможет собрать запланированные объемы налогов, зачем же плодить пустые надежды? Пора стать честными перед совестью (и МВФ) и привести бюджетные расходы в соответствие с доходами! Резоны думских оппонентов: документ утвержден правительством и президентом. Госдума здесь, по существу, не при чем — проект бюджета-97 еще до внесения в Думу содержал завышенный прогноз по доходам. А уж кто там виноват в правительстве, Черномырдин, Лившиц или Чубайс — разбирайтесь сами. Ищите виновного, но выполняйте ваши обещания!
Позиция Госдумы, на взгляд рядового телезрителя, выглядит не вполне симпатичной. Ведь налоговая система действительно не способна собрать такую массу рублей с полулежащей экономики. Не честнее ли было бы признать это и согласиться освободить правительство от непосильного бремени? "Нельзя же вечно жить в долг!" — как патетически восклицает лидер фракции НДР Беляев.
Хотя стоп! Почему, собственно, нельзя? Вся современная экономика живет в долг или, говоря иначе, в кредит. Всем известна формула предпринимателя: лети к успеху, оседлав долги. Если бы не было института долга, института кредита, то не было бы и развития. А разве банк, выдавая ссуду предприятию, не делает деньги из ничего? Делает — это вам скажет любой грамотный экономист. Так что на самом деле в этом споре все очень непросто, и, на первый взгляд, чисто политический раскол имеет глубокое и содержательное основание. Инфляция, эмиссия — все это аспекты очень важной, фундаментальной темы, без которой немыслима современная экономика, темы кредитования производства.
Если рассматривать тему секвестра в этой плоскости, то и позиция правительства становится гораздо более уязвимой. Сфера кредитования — это, безусловно, проваленная им сфера. Становится понятной и позиция Думы, ее упорное сопротивление форсированию "рыночных преобразований", ее саботаж в легализации земельного рынка, рынка недвижимости, закона о банкротствах и прочая и прочая. Форсировать банкротства в условиях, когда не решен вопрос о кредитовании производства, пока не преодолена эта системная болезнь хозяйственного организма — значит выбрасывать жизненные важные органы только потому, что они обречены быть всегда крайними. Это инстинктивное сопротивление хирургическому вмешательству. Поскольку болезнь системная, то лечить надо весь организм. В противном случае, в результате либерально-хируругического "лечения" мы рискуем получить в лучшем случае калеку, а в худшем — труп.
Госдума и пребывает в этой вполне оправданной, но пока, увы, инстинктивной оппозиции. Факт фатальной "кредитной дистрофии" российского хозяйства до их пор еще не осознан во всей его полноте.
В экономической теории существует понятие "инфляционный перегрев экономики" — состояние, при котором наблюдается общее возбуждение экономической жизни, полная мобилизация имеющихся ресурсов (в том числе полная занятость), пустеют склады, распухают портфели заказов, появляются очереди. Такая картина (очереди и прочее) в мифологизированном сознании российского либерала окрашена в однозначно черный цвет. Между тем на Западе к такому состоянию экономики стремятся. Другое дело, что не удается удержаться сколь-нибудь долго при "полной занятости, без инфляции", ибо сразу начинают расти цены, которые и отбивают охоту к повышенной мобилизации ресурсов. Но без мобилизации ресурсов не может быть развития. Банковский и государственный кредит в современной рыночной экономике — это и есть инструмент оседлания инфляционного потенциала, потенциала мобилизации и развития.
От советской экономики нам достался в наследство вместе с огромным производственным потенциалом также и потенциал инфляционный. При искусственно замороженных товарных ценах этот инфляционный потенциал существовал, заключенный в "рабочем пространстве" государственного плана, перераспределялся через механизм очередей и всеобщего дефицита. Этим дефицитом с его пустыми прилавками и очередями непрерывно пугают широкие слои российского потребителя: "вы этого хотите?!". Потребитель этого, конечно, не хочет. Однако пустые прилавки и очередь — это следствие неспособности оседлать инфляционный потенциал, а не следствие инфляции как таковой. Пока что в этом вопросе нет ясного понимания не только на уровне рядового гражданина, но и на уровне депутатов и министерских чиновников. Между тем, даже слабо управляемый (и потому лишь дающий массу социальных издержек!) инфляционный потенциал — в несовершенной, что и говорить, совэкономике — и то позволял как-то двигаться в той системе хозяйства. Он действовал, мобилизуя ресурсы и приводя в движение всю хозяйственную машину. Этот-то потенциал в ходе реформ и нужно было сохранить в первую очередь и оседлать — бережно перенаправляя его в систему частного и государственного кредита. И только по мере становления системы кредитования и обеспечивающих его правовых механизмов можно было отпускать товарные цены и приступать к постепенной либерализации менового хозяйства.
Но в России реформы начали с конца — отпустили цены. В результате рабочий пар был с шумом выпущен в атмосферу, и половина производственных мощностей замерла. Но главное, таким началом планово-государственная система распределения кредитных ресурсов была выведена за скобки реформ и всей денежно-финанасовой политики правительства и ЦБ. Реально она работала, но уже "мимо денег": в форме неплатежей (взаимных товарных кредитов) и всевозможных ценных госбумаг (казначейских обязательств, налоговых освобождений, кредитных гарантий) — заменителей советских безналичных рублей.
Бюджетные расходы, таким образом, всегда превышали доходы, но тема секвестра до сих пор явно не подымалась — обходились негласными бюджетными сделками.
До 1995 г. для покрытия бюджетного дефицита практиковалась прямая эмиссия рублей. Результатом был инфляционный перегрев экономики, с помощью которого удавалось тормозить обвальный спад производства. Но государство не могло продолжать кредитовать производство просто уже потому, что, отказавшись от планирования, оно перестало быть предпринимателем и, следовательно, не могло рассчитывать на возврат бюджетных субсидий. Но заменить его как кредитора было некому, и именно тогда развилась практика эмиссии денежных суррогатов — казначейских обязательств и т.п., не оказывающих прямого воздействия на динамику товарных цен.
Эта практика приобретала характер параллельной платежной системы, теряя прямую связь с легальной финансово-денежной политикой правительства, становясь, по мере становления вексельного рынка, все более самоорганизующейся и самодостаточной и принимая на себя все большую долю кредитной нагрузки федерального бюджета. Нужно признать, что такая трансформация предпочтительнее затянувшейся было инфляционной лихорадки — и одновременно шанс на выход из инвестиционного тупика.
Кабмин сам не прочь сбросить на эту систему обременяющие бюджет кредитные обязательства (и активно этим занимается: ему нужен "прозрачный" бюджет, благоприятный международный кредитный рейтинг), но при этом не хочет уступать право эмиссии (и значит, власть) регионам, запрещая им эмитировать свои векселя.
Что касается собственно секвестра, он представляется прежде всего политическим инструментом. У Чубайса простое и естественное желание аннулировать все обязательства прошлого правительства и начать бюджетные торги с чистого листа с тем, чтобы самому получить от них максимальный политический навар. Вряд ли кто-то ждет, что бюджетные расходы удастся реально сократить — они и так на запредельно низком уровне. Это значило бы получить обострение всего спектра проблем не концу года, а уже к концу лета.
Основная игра, очевидно, будет разворачиваться на региональном фронте — здесь Чубайс реализует хорошо отработанную (при его непосредственном участии) схему "внутреннего МВФ": манипулируя трансфертами, он будет добиваться от губернаторов политической лояльности, готовности разделить с Центром ответственность перед лицом неизбежного социального обострения.
От Госдумы ждут либо одобрения (пусть после торга) секвестра и принятия ответственности за последствия, либо недоверия Кабмину, позволяющего "молодым реформаторам" избавиться от Черномырдина. Дума же должна, не отказываясь от торга, тем не менее требовать от правительства выполнения обязательств по бюджету (они и так минимальны), не поддаваясь либеральным "психическим атакам" и настаивая на кредитной (но только и именно кредитной) эмиссии.

А.БАТУРИН