18.04.2011г.

Зачем Китай помог Японии? 

Позиция любой страны зависит от того, насколько её экономика потрясена катастрофой. Если страну полностью стирает с лица Земли, то страна перестает существовать и тогда становится ясно, что катастрофа стала частью политики. Где проходит грань между мелкими катастрофами, которые почти не оказывают воздействия? Какое воздействие тут можно ожидать? Их несколько. Кто-то рассчитывает на то, что у японцев снова проснется национальный дух, и после того как он проснется, они начнут творить чудеса и все прочее, как они творили их после Второй мировой войны. Вот где-то снова они поднялись. И этот огромный вызов у них создаст некое качество коллективного энтузиазма, на которое они в принципе способны.

Я не очень на это рассчитываю, дай Бог, чтобы это было так. Ничего, кроме желания, чтобы Японии было хорошо, у меня нет, но я не очень думаю, что это будет так. Потому что это не война. Там работал человеческий фактор, можно было ненавидеть силы, которые сбросили бомбы, можно было проклинать себя за то, что проиграл. Там было какое-то чувство личной вины или вызов тебе лично от человека – от американский людей, от ялтинской коалиции. Вот тебе был нанесен вызов: «Ну, ничего, мы ответим».

Когда вызов наносит природа, ну что дальше? Природа могущественна, на сегодняшний день человечество ничего с ней особенного сделать не может. Япония находится вот именно в этой зоне, в которой все наиболее активно. Вообще Тихоокеанский регион дышит, но японская его часть тоже. Ну, там, еще раздвинется что-то, как и в других частях планеты, и что? Ну, полетят в «тартарары» города. Тут можно сжать зубы, восстанавливать и сказать, что – жизнь продолжается. Но испытать энтузиазм, какой-то мобилизационный особый порыв – не знаю. Мне кажется, что природные катастрофы наиболее тяжело давят на психику, именно их неумолимостью, "стихийных сил не превозмочь". Поэтому рассчитывать тут на какой-то особенный прилив сил, вряд ли. Можно рассчитывать на традиционный японский коллективизм, на японскую внутреннюю стойкость, японский дух терпения и вот такого неунывания перед лицом подобных вещей, но не на мобилизационный порыв, как мне кажется. Дай Бог, чтобы я ошибался. Это первое.

Второе. Японии наиболее серьезную помощь оказал Китай. В Китае действительно, в каком-то смысле, было пересмотрено отношение к Японии как своему традиционному вековечному врагу. Они пошли навстречу японцам довольно сильно. И многие ждут изменения японо-китайских отношений.

Не знаю, будет ли это. Но это очень серьезный политический результат, потому что японо-китайские отношения поменяют весь регион. Американцам в этом регионе не на кого опираться всерьез, кроме как на японцев. Они всегда опирались на японо-китайские противоречия и для них, конечно, снятие этих противоречий – огромная головная боль. Они делали тоже все, что могли. Они помогают японцам и предлагают им свою помощь. Но на сегодняшний день китайская экономика может предложить большую помощь, а японцам нужна реальная помощь. Реальная помощь, которая могла бы что-то сделать.

Третий фактор состоит в том, что японцы увеличили и без того гигантский долг. Они опять и опять берут займы, потому что им каким-то образом нужно все это восстанавливать. Долговое бремя на экономике никогда не поднимало дух у страны. Страна оказывается во все в более и более тяжелой зависимости, она понимает, что эта зависимость повиснет гирей на шее у простых людей. И эти простые люди тоже совсем не в восторге. Поэтому, когда пройдет вот эта горячительная волна: катастрофы, камикадзе (честь и хвала тем, кто так действует) – но просто это всегда все-таки действует, пока есть это горячее чувство реакции на беду. Потом наступает время, когда эти раны больше или меньше залечиваются. И тогда уже трудно объяснить людям, почему бремя на их экономику оказалось еще более тяжелым, и им нужно тянуть это бремя на себя. Поэтому здесь тоже можно ожидать какой-то депрессии, которую тоже чем-то нужно будет подогревать, и не понятно – чем.

Дальше. Никто, по-моему, до конца не понимает, что Япония – это незаменимый элемент мирового рынка. Японцы производят огромные проценты электроники по миру (качественной электроники), и если японская промышленность сейчас остановится или замедлит производство этой электроники, запчастей к машинам и всего прочего, то в первое время окажется, что их неоткуда брать. Это может сильно подтолкнуть всю машину мирового кризиса, который в свою очередь подействует на политику. Поэтому факторов более чем достаточно.

Ну, конечно, кроме всего прочего есть попытки проводить параллели между Чернобылем и тем, что случилось в Японии. Иногда говорится, что японцы вели себя хуже, чем мы в Чернобыле. Я хочу только здесь сказать одно, что возможно японцы действительно вели себя и хуже. И то, что чернобыльские ликвидаторы без всяких слов о камикадзе действовали именно как камикадзе, я просто знаю – я их видел, я с ними работал.

Но японская катастрофа на реакторах произошла после того, как на Японию обрушилось колоссальное землетрясение и цунами. А что именно происходило в Чернобыле, мы до сих пор не знаем: есть слишком много версий, в том числе крайне неприятных и не имеющих отношения к технике вообще – это факт.

Так что же происходит? Япония ответила на вызов естественной природной катастрофы. Чернобыльский же вывод был именно тем и мрачен, что был непонятен. То ли какой-то человек сдуру что-то сделал, то ли за этим стояло что-то более масштабное. Поэтому мне показалось, что эти сравнения проводить не надо. Хотя в одном есть уже точный смысл: что любая ядерная авария – это безалаберность, это хаос, это непонимание, как именно проводить решения, это задержка с принятием решений. И что это не свойство какой-то советской системы – это свойство мировой системы.

Более того, на этом отрезке такого гигантского катастрофизма советская система, делая вначале любые ошибки, потом включала гигантские возможности, связанные с ее мобилизационным потенциалом. Все-таки так, как эти саркофаги сделали, как все это перекрыли и так далее, понятно, что ни одна другая страна мира, может быть, кроме Америки… Я не знаю, на что сейчас способен американский гений. Может, он способен на то же, на что был способен в XIX веке, когда мы зачитывались Келлерманом, «Туннелем» или другими произведениями, и американский инженер считал, что он может все. А может быть, Америка уже расслабилась. Но что касается других стран мира, то мне кажется, что Советский союз мог сделать больше, чем кто угодно. И совершив некие ошибки, разумеется, как и всегда в случае подобных катастроф, мы затем сделали то, что сейчас просто урок, видно, никто сделать не может. Никто не может сделать даже в такой передовой индустриальной стране мира за эти сроки. Что уж говорить о нас самих сегодня, о наших лесных пожарах, наших засухах и обо всем остальном, наших дождях, наших обледенениях, которые потом превращаются почему-то в чрезвычайные ситуации.

В общем, и вот этот политический аспект вдруг возник в японских событиях. В целом мы же еще раз увидели, что человечество страшно уязвимо перед крупными катастрофами, мир безумно неустойчив. Что каждый дальнейший шаг в сторону его технического развития будет связан со все большей и большей неустойчивостью. И если техническое развитие никоим образом не может обеспечивать устойчивости, то нам нужно будет понять, что из этого следует.

В философском, глобалистическом смысле из этого следует только одно: наши возможности растут экспоненциально, т.е. очень быстро, а человек растет гораздо медленнее. Мир вообще не занят человеком, он перестал быть им занят после краха коммунизма, когда было сказано, что все попытки создать нового человека и т.д. – это от лукавого и что на этом все и рухнуло. Между тем проблемы человеческого роста, изменения человека в соответствии с новыми возможностями, которые доставляются ему в руки, никто не отменил.

Что же касается остановки прогресса, то об этом сейчас много думают, но, как мне кажется, тоже мало шансов. Значит, мир будет наращивать эти ножницы, эту неустойчивость. Неизвестно, что и в какой момент подтолкнет к обрушению здание неустойчивой цивилизации. Но если мы, тем не менее, не решим проблему человека, то рано или поздно что-нибудь подтолкнет. Это как с гнилым домом. Если он сильно подгнил, то можно дверью хлопнуть нечаянно, слишком громко, или чихнуть, или форточку дернуть, а может кто-то там каким-нибудь камнем в него кинет.

Но в любом случае, нужно думать о том, что ради того чтобы эта устойчивость была выше, нужно ставить проблему человека во главу угла, так как когда-то мы это умели. И так как мы разучились под воздействием разного рода капиталистических рецептов, которые теперь отрицает уже Международный валютный фонд, сказавший нам по этому поводу, что все рецепты «вашингтонского консенсуса» отменяются, а строим мы что-то типа глобализма с человеческим лицом, очень напоминающее все то, от чего когда-то отказались мы. И не когда-то, а в 1991 году. И двадцать лет этого отказа мы будем в этом году то ли триумфально праздновать, то ли оплакивать.

Но вывод один: от изменения человека мир никогда не откажется, а если откажется, то он рухнет.