15.01.2010

Вперед - в прошлое!

Сергей Кургинян, политолог:

Модернизация – это борьба с традиционным обществом. Модернизация происходит следующим способом: выявляется прогрессивный уклад, новый: заводы новой генерации – например, нанотехнологии, неважно, что. После чего уклады регрессивные эксплуатируются в пользу укладов прогрессивных. Обычно в классической модернизации регрессивным укладом, или традиционным укладом, является крестьянский. Начинается раскрестьянивание. Все говорили, как свирепо Сталин раскрестьянивал СССР – и это правда. Коллективизация, и все прочее. Но никто не говорит о том, что раскрестьянивание в Англии стоило больше жизней, чем раскрестьянивание в СССР, хотя и затянулось на более длинный срок. Никто не говорит, чем обернулась война с традиционным укладом в Германии, где уничтожена была треть населения в ходе этих войн и т.д.

Это и есть его величество Модерн. Он разрушает противника. Буржуазия разрушает феодализм, и сельское хозяйство, опорой которого является феодализм, и создает нечто новое. "Если враг не сдается – его уничтожают" – легко издеваться над этим лозунгом. А что делать, если враг не сдается? Сдаваться самим. Восходящая буржуазия ломала феодализм, ломала традиционное общество и создавала общество модерна.

Неожиданно я прочитал, примерно полгода или 8 месяцев назад, выступление весьма милого человека по фамилии Юргенс, который вдруг говорит, что модернизации без свободы не бывает. "Как не бывает?- говорю я. - Как не бывает?" Есть статистика140 стран мира – и нигде свободы не было (свобода – что такое? Политическая демократия), нигде ее не было, кроме, как в момент, когда осуществлялась модернизация. Можно ли назвать торжеством свободы модернизацию в США, которая происходила на фоне гражданской войны? Когда враг модернизации под названием Юг, латифундии юга – хлопковые хозяйства – разрушались генералом Грантом с помощью массового расстрела населения из пушек.

Мирной модернизации почти никогда не бывает. И очень редкие примеры – это скорее аномалии, связанные с тем, что у какого-то из государств был внешний спонсор или не было серьезных сил сопротивления. Теперь возникает вопрос: почему же в России возможна модернизация при наличии свободы? Но в любом случае, вы не имеете права говорить: "Как известно, модернизации без свободы не бывает".

Из кризиса триумфально выходит Китай. У него как? Есть политическая свобода? Там есть одна партия, и это противоречит главному принципу этой политической свободы. Значит, она бывает без свободы! Может быть, вы ее не хотите. Может быть, это очень хорошо - получить модернизацию с помощью свободы. Но только объясните мне, пожалуйста, почему никто ее не получил, а тут получат?

"Россия совершит чудо. Все совершали модернизацию без свободы, а мы совершим со свободой". Я говорю: "Чудо – это замечательно. За счет чего?". Если вы однажды скажете, что вот есть пропасть в 20 метров, и я ее перепрыгну. Вам скажут: "Милый, ты сначала поинтересуйся, каков мировой рекорд прыжков в длину. Ты его хочешь преодолеть, совершить чудо. За счет чего?"

Теперь смотрите, что меня беспокоит больше всего. Все поле основной политической жизни в России занято модернизацией. Президент Медведев, глава государства, сделал это – необратимо – главным своим лозунгом. Он уже не сможет выйти из модернизационного коридора. Он сделал себя заложником этой концепции. И это само по себе хорошо, если ее реализовать. А теперь представьте себе, что она проваливается, дискредитируется, как когда-то провалилась и дискредитировалась концепция демократии. Что тогда происходит? Что за рамками процесса?

А за рамками процесса разного рода контрмодернисты.

Вот в дискуссии со мной академик Шафаревич говорит, что русский народ возникнет снова тогда, когда катастрофа выгонит русских из городов, и они вернутся на землю. Вот вы хотите вернуться на землю? Вы хотите пахать с помощью деревянной сохи? А главное, если вы все начнете пахать с помощью деревянной сохи, то ясно же, что вы будете рабами тех стран, которые сохранят индустриальную компоненту. И, фактически, огромное количество сил, которые называют себя оппозиционными, последовательно становятся на контрмодернистские позиции.

Далее. Контрмодернизм предполагает, что мы оперируем не понятием нации, а каким-то другим понятием. Нация – это светская общность языка, культуры, истории (наши исторические герои, наши святыни – идентичность строится через это), этоса ("священные камни"), но никак не племени. В нации запрещено разбирать: галл ты, франк, кто ты там? А все эти люди требуют, чтоб демонтировалась нация как таковая. Она еще еле-еле формируется в России. Россия так долго жила в имперской формуле (что для меня не есть плохо), где народы могли сосуществовать, не формируя в итоге единой политической нации, что происходят регрессивные задержки с формированием нации.

Что начинает заменять нацию? Племя. "У Кургиняна комплекс нерусскости". В каком смысле – нерусскости? Я говорю на русском языке хуже Шафаревича? Я не родился в Москве? Мои родители не являются интеллигентами, которые всегда жили в России и формировали ее культуру, ее науку? Мои родичи не служили царю на протяжении столетий? Что ты имеешь в виду? Окончание фамилии. Но тогда есть другие окончания фамилии: ШафареВИЧ, БондаренКО. Как только мы начнем это все разбирать, диссоциация незрелой нации превратится в племенную рознь.

На одном из съездов народных депутатов еще СССР я слышал, как депутат натурально читал стихи Ярослава Смелякова [ошибка - Л.Мартынова]: "Не упрекай сибиряка, что держит он в кармане нож, ведь он на русского похож, как барс похож на барсука". Значит, уже сибиряки – отдельный народ. А казаки уже говорят про себя, что они не русские. На какой ужас мы обрекаем русских, самих себя, всю эту территорию? На какой геноцид? Что, все соседи будут [просто] смотреть, когда все эти племена начнут тут разбираться до остатка?

И наконец, мы должны сказать – этот контрмодерн какого имеет родоначальника? Этим родоначальником является план "Ост". Немецкий план "Ост", по которому в каждой деревне должен быть отдельный культ, по которому главный враг – это русская городская интеллигенция, которую надо уничтожить, по которому население надо закрестьянить, по которому русские не должны знать ничего, кроме азбуки и таблицы умножения (а можно и этого не знать). Это что такое? Это все план "Ост".

Значит, у нас по границе властной, модернизационной, всеобъемлющей формулы начинают располагаться тараканы с фирменным знаком "план "Ост". И если властная модернизационная формула схлопнется, то эти тараканы немедленно захватят все политическое поле. И конец русскому государству, конец русской нации! То, что я разбираю, как трагедию постмодерна, контрмодерна и всего прочего в цикле "Кризис и другие". Что значит "другие"? Другие – это есть модерн, постмодерн, контрмодерн, сверхмодерн.

По законам постмодерна мы никогда жить не будем. Значит, вопрос заключается в том, что такое этот сверхмодерн. Сверхмодерн – это сложнейшее понятие. Оно существовало у коммунистов, было связано с Пролеткультом, с представлением о богостроительстве, о том, что человек сам может стать богом, что наука может стать культурообразующей функцией. При этом наука, естественно, должна быть преобразована. Это не наука, для которой существует второй закон термодинамики, и [значит] – мир гибнет. Это наука, которая призвана спасать мир. Это не наука, в которой разделено все на дисциплины – это наука, которая способна к некой интегративности. Это не наука, поклоняющаяся только истине, какой бы эта истина ни была, – это наука, в которой противоположность между "истиной", "добром" и "красотой" снимается. Это совершенно другое состояние общества.

У русских и у всех народов СССР есть огромный потенциал этих наработок. Они просто еще не осознают, что вполне можно выдвинуть лозунг "Вперед – в прошлое!". Это прошлое содержит в себе гигантское количество подобных наработок. Но эти наработки есть и у человечества. У Французской революции они существовали, когда возникала вдруг богиня Разума, или Робеспьер выдвигал культ Великого существа. Это, в целом, некая тенденция в пределах человечества. Она, конечно, периферийна, она, конечно, существует в стороне от мейнстрима. Но если мейнстрим рушится, то остаемся мы: те, кто этот сверхмодерн, тем не менее, разрабатывают и в него верят, и те, кто говорят о контрмодерне и постмодерне, т.е. люди, которые сворачивают историю.

Тут, конечно, главный вопрос об истории. И по этому вопросу компромисса быть не может. История есть величайшая ценность. Это лестница восхождения человечества. Понятие "исторического духа" объединяет нас здесь с религиозными людьми, которые существуют в формуле модерна. Если для религиозного человека есть история – то этот человек наш союзник. Если для него история – это пакость, то это нечто совсем другое. Одно дело, когда говорится, что нынешняя вселенная, "Большой взрыв", – это сотворение богом мира и человечества. А другое дело, когда говорится, что это момент изгнания Адама из рая.

Если вся вселенная – это момент изгнания Адама из рая, то она вся повреждена, она вся в грехе и ее можно только ликвидировать. О чем и говорят гностики. Если же мы верим в то, что нечто, которое нам дано, содержит в себе правду и красоту ("Сотри случайные черты и ты увидишь – мир прекрасен"), если мы верим, что мы предназначены для боя ("И вечный бой – покой нам только снится"), то мы движемся путем модерна. И история будет продолжена, она приобретет новые качества, она будет опираться на новый гуманизм, на нового человека. Но это будет Человек, и это будет Гуманизм.

Тут и есть главная развилка. И в этом огне брода нет. Первым испытанием этого огня была Великая Отечественная война, в которой мы сражались с фашистами. Фашисты стояли под гностическим знаменем – но тогда мы победили. В 91-ом году нам показали, что такое фашистский реванш на нашей территории.

Ну что ж, посмотрим, что будет дальше. Я всегда в этой связи вспоминал фразу не очень любимого мною поэта Гумилева: "Ночь пройдет, и тогда узнаем, кто будет властителем этих мест". Ночь еще не прошла, посмотрим. Но это вопрос о судьбе мира, о судьбе человечества. И, как всегда, он находится в русских руках. Этот мяч на нашей территории. И нам на этот вопрос нужно отвечать.